Чистилище - Захар Петров

Несколько особо мрачных камер рядом с карцером выделены для неработающих узников. В такие камеры запихивали инвалидов, ставших такими за время каторги или же отправленных сюда по закону Республики «Об эвтаназии и неработающих инвалидах». Эти камеры открывались только для заноса новых инвалидов или выноса параши и трупов. В камеру два раза в день бросали пищевые отбросы, причём никто не заботился, как инвалиды поделят их между собой, и обезумевшие от голода и невыносимых условий инвалиды постоянно дрались за эти жалкие крохи. Не удивительно, что ползающая на карачках женщина готова была идти на любые унижения, лишь бы доказать свою работоспособность и не попасть в ту камеру. Потому что единственным выходом из камеры неработающих узников была смерть в мучениях либо прошение об эвтаназии. И последнее очень поощрялось системой: стоило только написать письменное заявление или заактировать устное обращение об эвтаназии – неработающий узник получал последний двойной паёк, стакан браги и выбирал для себя один из предложенных способов умерщвления. Причём отказаться от поданного заявления он уже не мог – его прошение приводилось в исполнение в безусловном порядке.

Вере и раньше приходилось посещать каторги и допрашивать узников. Тогда к происходящему здесь она относилась нейтрально. С формальной точки зрения здесь не нарушался Уголовный Закон Республики, вернее те несколько кратких параграфов, которые регламентировали отбытие наказания, поскольку у узников было только одно право – право на жизнь, поэтому убийство узника надсмотрщиком тоже считалось преступлением. Во всём остальном они были бесправны. А обсуждать Закон претило следователям – безукоризненным смотрителям Закона. Теперь же, когда она знала, что в одной из камер среди сонма безликих узников находится один реальный человек, который когда-то много для неё значил, вид каторги производил на неё удручающее впечатление.

- Захадытэ, слэдоватэл, суда вот захадытэ.

Старший надсмотрщик открыл свою комнату, которая по размерам равнялась камере узников. Мебелью здесь были задние и передние сиденья автомобилей, поставленные на дощатые опоры. Полки под самым потолком были уставлены зловонными ёмкостями, источавшими запах брожения. В нескольких стеклянных банках, стоявших прямо на полу был разлит готовый продукт брожения – желтоватая брага. Зато все стены этого жилища были обклеены посеревшими и скукожившимися от влажности вырезками из древних порнографических журналов. На одном из сидений сидела женщина неопределённого возраста – узница, согласившаяся быть временной женой надсмотрщика. Её трудно осудить, учитывая те условия, в которые она всё равно рано или поздно попадёт, когда чем-нибудь провиниться перед своим господином или же просто ему надоест. И её трудно осудить за то, что она сейчас попивала брагу из банки, - достаточно было взглянуть на внешность и повадки её сожителя, явно держащего её здесь не для интеллектуальных разговоров. Посмотрев в стеклянные глаза пьяной женщины, выходившей из комнаты по требованию старшего надсмотрщика, Вера испытала к ней жалость. И это было совершенно необычным и неправильным чувством для следователя, который должен руководствоваться только двумя категориями: «законно» или «незаконно». Но пока Вере было некогда об этом думать, тем более что сам приход её сюда был явлением незаконным, пусть она и пыталась его для себя представить, как «проверку информации» о возможных незаконных действиях другого следователя.

Надсмотрщик с силой втолкнул Вячеслава, от чего тот едва удержался на ногах и чуть не ударился в стеллаж с самогонными ёмкостями. Надсмотрщик считал, что тем самым он зарабатывает баллы во мнении следователя, не догадываясь, что это вызовет обратно противоположную реакцию - Вере лишь усилием воли удалось подавить желание двинуть в его выдающуюся челюсть.

Пока надсмотрщик выходил, угодливо пятившись задом, и закрывая за собой дверь, Вера молча рассматривала Вячеслава. И вопреки здравому смыслу, всем прагматичным установкам, которыми зомбировала Веру её жизнь, вопреки обстановке, в которой они сейчас находились, снова эта необъяснимая аура спокойствия, тепла и уюта наполнила эту комнатушку, грязную, заставленную брагой и увешанную порнографическими картинками. И центром этой ауры, как когда-то давно в Университете был только что загнанный сюда узник каторжного поселения «Динамо».

За время пребывания на каторге Вячеслав похудел. На месте прежней аккуратной бородки росла густая борода, делавшая его чуть постарше. Униформа, которая выдавалась учёным и преподавателям, поизносилась. Но больше не изменилось ничего – те же спокойные добрые глаза, отсутствие и следа озлобленности или отчаяния. Он внимательно смотрел на Веру, как-будто силясь что-то вспомнить.

- Здравствуй…те, Вячеслав, - сказала Вера, стараясь говорить холодно, не добавляя в голос никаких личных эмоций. Она даже решила называть преподавателя на «вы», чтоб не дать ему соблазна нарушить дистанцию, которая разделяет каторжанина и следователя. – Я – Вера Пруднич, вы должны меня помнить по Университету. По заданию Республики я не так давно была вынуждена поменять свою внешность, поэтому вы, может быть, меня не узнаёте.

- Вера! Вера, это ты? Ну, конечно же ты… вы… Извините, следователь, я вас не узнал, - спохватился Вячеслав.

Он собирался было ступить шаг навстречу, но, не рассмотрев и следа теплоты, тщательно упрятываемой его собеседницей, он вовремя остановился. Конечно, та, о ком он думал каждый день, повзрослела, стала следователем и даже изменила внешность. И он совсем не вправе рассчитывать, что тот мимолётный интерес к нему молоденькой студентки растянется до сих пор. И всё равно он рад её видеть, какой бы она внешности сейчас не была, по какому бы поводу она сюда не пришла и как бы с ним не разговаривала. И заметно взволнованный Вячеслав и не думал вскрывать своей радости - в отличии от Веры ему это было не к чему.

- Вы, Вячеслав, искали меня? - в конце затянувшейся паузы спросила Вера.

- Искал вас? Нет, я думал о вас, спрашивал про вас у Джессики, надеялся, что когда-нибудь вас снова увижу. Но искать воина и следователя мне, эдакому книжному червю, – это уж слишком.

Очевидно, он не понял, о чём Вера его спрашивала и та уточнила:

- Я имею в виду то, о чём мне сообщила Татьяна.

- Какая Татьяна? - снова не понял Вячеслав.

- Татьяна Кривец.

- Кривец Татьяна, инспектор по делам Университета? А что она могла сообщить?

- Она мне сообщила, что месяц назад к вам приходил следователь, допрашивал по подозрению в государственной измене. Она ещё говорила, что вы просили в случае ареста сообщить об этом мне.