Чистилище - Захар Петров

Всё это она знала со слов одного из бывших ново-немиговцев, которого допрашивала по какому-то делу, будучи ещё Девятым Следователем. А из недолгой исповеди Булыги она узнала, что дискредитация Монастыря в своё время было делом рук Чёрной Пятёрки – именно они, переодевшись в монашеские рясы напали на выходивших на полевые работы обитателей соседнего поселения. И именно это нападение стало поводом для репрессий против религиозного поселения.

Поселение пустовало и причины его запустения были известны. Так почему она шла сюда? Потому что пустующий Монастырь был почти по дороге и она просто хотела для общего сведения пополнить свой багаж знаний о географии Муоса? Или потому что тут когда-то обучался её отец, прежде чем стать капелланом поселения Мегабанк? А быть может потому что именно в этом поселении слабый телом и духом Радист, исстрадавшийся от потери своей любимой, был перекован в Присланного, поведшего за собой народы Муоса на Последний Бой? Или она снова искала ответы на свои вопросы?

- Оглашеннии изидите! Оглашеннии изидите!...

Тихо продвигаясь по коллектору и вслушиваясь в темноту со стороны Монастыря, она слышала эти странные слова и не верила своим ушам. Может и правы бежавшие из Новой Немиги поселенцы насчёт монахов-призраков, иначе кто и для кого может справлять православный культ в умершем поселении? Даже если это всё-таки был призрак, Вера не была намерена его перебивать, потому что это религиозное пение подняло забытые воспоминания, возвращая её в далёкое детство, в её родной Мегабанк на воскресную службу, которую проводил Владимир Пруднич – капеллан поселения. Она как сейчас помнила отца, отпевающего литургию, неумело затягивая старославянские строфы, вычитываемые из молитвенника, переписанного им же от руки во время его краткосрочной учёбы в Монастыре. Участие в церковной службе в Мегабанке не было обязательным и поэтому прихожан у Вериного отца едва набиралось человек десять. Да и то в их число входили сами Прудничи, потому что они не могли не прийти; Лизка, потому что она всегда хотела быть рядом с Костиком; тётя Нина с детьми, не упускавшая шанса показать свою преданность администратору; да ещё пара человек, делавших это скорее по привычке, чем по глубокой вере. Да и Вере не очень то нравилось это скучное тогда для неё полуторачасовое стояние, и поэтому она себя развлекала тем, что деловито поджигала постоянно тухнущие лучины, используемые вместо свечей. Да ещё она с нетерпением поглядывала на крохотные просфоры, выпеченные из муки, купленной за большие деньги на рынке Центра, которые мать после службы раздавала и тем, кто участвовал в литургии и тем, кто её пропустил. В службе можно было не участвовать, но мешать Прудничу, шуметь и даже разговаривать в это время никто не смел, поэтому хрипловатый голос капеллана, да тихое неумелое подпевание его паствы, были единственными звуками в поселении на эти полтора часа. И это было настолько строгим правилом, что даже сейчас через года Вера не посмела перебивать неведомого священника с таким же хриплым голосом, какой был у её отца, но с куда более стройной читкой молитв и красивым пением. Тем более, что участвующие в этой литургии прихожане держались настолько тихо, что даже чуткий слух Веры не мог, уловить, сколько их там вообще есть.

- Но яко разбойник вопию, во Царствии Твоем. Аминь. Приидите причастники, вкусите Святых Даров.

Вера помнила эти слова, которыми литургия заканчивалась. Поэтому она теперь решилась войти в расширение коллектора, едва освещаемого одной лучиной. Но никакой паствы она не увидела, здесь не было никого, кроме одного маленького худого мужчинки с редкой бородой и в изодраной грязной рясе. Он стоял с церковной чашей в руках и испуганно смотрел на подходившего к нему человека в униформе. В незнакомом священнике происходило какое-то внутреннее борение, по результату которого он ложкой зачерпнул часть содержимого чащи, быстро это съел и смешно насупившись, неуверенно заявил, не глядя Вере в глаза:

- Вот теперь я готов: я не раз малодушничал, но больше это не повторится! Да, теперь я открыто заявляю: я священник, монах Монастыря Святой Елизаветы, наверное последний из оставшихся в живых и уж точно последний из живущих на свободе. Я успел совершить литургию и теперь можете делать со мной, что хотите, - я принимаю венец мученика.

- Да нет у меня для вас никакого венца - не за этим я сюда пришла.

- А зачем? – растерялся священник.

- Не знаю, - честно ответила Вера, а потом, чтобы успокоить этого перепуганного дядьку чуть-чуть соврала. – Я мимо проходила, а тут слышу, кто-то молитвы читает, заинтересовалась вот, решила послушать.

Похоже мужчина поверил, что опасаться Веру не стоит, успокоился и немного помолчав сказал, не то обращаясь к Вере, не то к самому себе:

- Вот ведь мелочная и трусливая душонка! Сколько раз продумывал я этот момент истины, когда придут меня забирать. Настраивал себя принять с радостью и отвагой воина Христова предуготованные мне Господом испытания. Хотел уподобиться разбойнику распятому, на кресте испросившего прощения за грехи смертные. А увидел опасность, перепугался до полусмерти, чуть убегать не стал, вместо того, чтоб радоваться шансу мне дарованному. А узнав, что не за мной пришёл этот путник добрый, обрадовался радостью предательскою, что не надо мне входить в сонм святых великомученников. Вот ведь…

- Вы службу вели сами для себя? – прервала Вера непонятную исповедь.

- Нет здесь больше никого. У меня маловерного не хватает смелости пойти в поселения и провести службу пред людьми, там живущими. Вот и творю, прячась от всех. Сам себе служу, как ты сказала. Хотя… А ты давно, дочка, здесь?

- Почти час.

- Так ты слышала? Всю службу слышала? – с непонятной радостью спросил священник.

- Наверное, да.

- А ты крещёная хоть?

- Крещёная. Вот и крестик есть у меня, - указала Вера рукой чуть ниже шеи.

- Вот ведь радость-то какая. Так ты, поди, христианка православная! И в литургии считай поучаствовала. Может быть, потребность в причащении испытываешь? Не всё ж мне одному Святые Дары поедать?

Вера пожала плечами:

- Да не знаю … Я вроде бы не за этим сюда шла, дядечка…

- За этим! Раз ты крещёная сюда зашла, да ещё и всю литургию выслушала, значит только за этим! – восторженно возгласил священник тоном, не терпящим никаких возражений, а затем совсем смелым голосом добавил: - И я не дядечка тебе никакой. Отец Андрей я. Быть может по сути жизни такого величания и не достоин, но официально меня сана никто не лишал, поэтому, если не трудно, называй меня так. И не сомневайся в том, что тебя Господь сюда не спроста привёл. За три года тайных литургий в Монастыре ко мне не никто не приходил! Никто! А я надеялся не понятно на что, ждал не понятно чего, свою трусливую душонку заставлял во всеуслышание службу воскресную справлять еженедельно. И тут появляется дева со светлым лицом пусть и со столь воинственным видом. Вот теперь я знаю, для чего всё это было. Не сомневайся – за причастием ты пришла. Вот только исповедаться прежде надо.