Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни - Мэри Габриэл

Женни обвинила «ленивую, трусливую, продажную прессу» в том, что она приговорила «Господина Фогта» к упокоению на том же кладбище незаслуженно забытых работ Маркса. Сам же Маркс, возможно, ожидал такого результата, когда писал книгу. В предисловии он отметил: «Я заранее знаю, что те же проницательные и умные люди, которые с умным видом кивали в ответ на «разоблачения» Фогта, когда его стряпня впервые появилась на прилавках, теперь будут не в состоянии понять, почему я трачу время на опровержение его детской лжи; в то время как либеральные писаки, поторопившиеся подхватить брехню Фогта, закружились вокруг, словно коршуны, немецкая, швейцарская, французская и американская пресса теперь имеет возможность самостоятельно оценить выступление этого героя. Но не берите в голову!» {132}

История с Фогтом на короткое время всплыла из забвения в кругу Маркса в 1870 году, когда в архивах французского правительства были обнаружены записи, подтверждавшие слухи о том, что Фогт получил деньги от Наполеона, 40 тысяч франков, в 1859 году — том самом, в котором Маркс поделился этой сплетней с Энгельсом {133}. Однако это оправдание Маркса опоздает на десятилетие, да и появится в виде неприметной сноски. Для Маркса и Женни это станет лишь напоминанием о той далекой и жестокой борьбе, но к тому времени они переживут уже гораздо более разрушительные личные и профессиональные поражения.

28. Лондон, 1861

До сих пор я считал, что, следуя революционным курсом, все люди действительно решительного характера черпают силы из своих неудач и становятся тем более решительными, чем дольше они плывут в потоке истории.

Женни постепенно поправлялась, но болезнь изуродовала ее прекрасное лицо — теперь оно словно было покрыто багрово-фиолетовой маской воспаленной плоти {2}.

В канун Рождества {3} детям разрешили вернуться домой. Сочельник выдался необычно солнечным и сухим — такое в декабрьском Лондоне {4} бывало нечасто. Они ворвались в дом, чего не могли сделать несколько недель, и побежали вверх по лестнице, чтобы увидеться с матерью, — но радость обратилась в ужас, когда они увидели ее. Все трое разразились слезами. Женщина, сидевшая в комнате их матери, была неузнаваема. Женни признавалась в письме подруге, что перемены, произошедшие с ее внешностью, были поистине драматичны: «Еще 5 недель назад я выглядела не так уж и плохо на фоне моих цветущих юных девочек. Каким-то чудом волосы мои не поседели, зубы и фигура не стали хуже, я вполне неплохо сохранилась — но как же все изменилось теперь! На мой собственный взгляд, я напоминала носорога или гиппопотама, которому место в зоологическом саду, а не в рядах представителей кавказской расы» {5}.

Женни и Маркс оба гордились красотой Женни. Теперь все, что они так ценили, было уничтожено. Маркс писал Энгельсу: «Врач говорил, что в конце концов все пройдет, но потом шепотом добавил, что лицо моей жены, вероятнее всего, уже не будет гладким, как прежде» {6}.

Женни не была тщеславной кокеткой, но внешность свою ценила и придавала достаточно большое значение тому, как она выглядит. Ее слабость после болезни, усиленная тревогой за свою внешность, сделала ее психически неуравновешенной и нетерпеливой. Возвращение дочерей домой было омрачено психическими и физическими осложнениями ее болезни {7}.

Маркс в конце концов сдался перед стрессом, в котором он обвинял недели бессонных ночей и беспокойства за Женни. Долги семьи выросли благодаря делу Фогта и оспе Женни {8} (которая, по словам Маркса, стала поводом для такого счета от врача, что волосы вставали дыбом) {9}. Затем пришло уведомление из «Трибьюн», что Маркс написал на 19 статей больше, чем требовалось, и за них оплаты пока не будет, а новые статьи не понадобятся в ближайшие 6 недель {10}. Дальше — больше. Проект Новой Американской энциклопедии был приостановлен. Энгельс и Маркс дошли только до третьей буквы («С») {11}.

Эти решения не были связаны со скандалом вокруг Маркса (или были связаны лишь отчасти), просто американские газеты в тот период переключили все свое внимание на новости и события внутри страны. Авраам Линкольн только что был избран президентом, и южные штаты начали процесс отделения от Союза. Маркс и Энгельс приветствовали избрание Линкольна, а также волнения на Юге. В политическом смысле они видели преимущества в обоих случаях, но личному благосостоянию Маркса американская ситуация грозила полным крахом, лишая стабильного, хотя и небольшого дохода. Он писал Энгельсу: «Ты видишь, я мучаюсь, как Иов, только отнюдь не так богобоязнен» {12}.

12 января 1861 года после смерти Фридриха Вильгельма королем Вильгельмом I стал регент Вильгельм — и сразу издал указ об амнистии некоторых политических беженцев {13}. Формулировка была довольно расплывчатой. Некоторым беженцам разрешалось вернуться из Лондона, хотя для большинства двери домой оставались закрытыми, и над ними по-прежнему висела опасность судебного преследования и заключения. Маркс подозревал, что попадает во вторую категорию, но Лассаль в Берлине был уверен, что Марксу разрешат вернуться, и предложил возобновить выпуск «Neue Rheinische Zeitung» на деньги графини фон Хатцфельдт {14}. Сначала Маркс эту идею отверг, но, поскольку его ситуация неуклонно ухудшалась, вскоре стал подумывать о том, что иметь хорошо финансируемую газету в столице Пруссии было бы неплохо. Основным препятствием для него и Энгельса было как раз участие Лассаля, а также вопрос, разрешено ли будет Марксу вернуться в Пруссию {15}.

Если оставить эти сомнения в стороне, предложение Лассаля было единственным на горизонте Маркса, что могло бы дать ему хоть какие-то средства к существованию, и потому Маркс был в отчаянии.

Он сам себя хвалил «за изобретательность» в попытках предотвратить полный крах семьи — расписав четкий график платежей легиону своих кредиторов. Однако это было все, что он мог сделать, — перемешать все свои долги в кучу… и не иметь возможности их оплатить. Как это часто бывало, когда ситуация выходила из-под контроля, Маркс «сбежал» в научную работу. Он писал Энгельсу, что для развлечения читает «Гражданские войны Рима» Аппиана на древнегреческом и находит Спартака «отличным парнем», Помпея «настоящим дерьмом», а Цезаря «сознательным безумцем», допускавшим военные промахи, чтобы посрамить своих противников {16}. Товарищем и компаньоном Маркса в этом «бегстве» стала его младшая дочь Тусси. В этом месяце ей исполнилось 6 лет, и на день рождения Маркс подарил ей ее первую книгу, морскую сказку «Петер-Простак» {17}.

Маленькая девочка с вьющимися каштановыми волосами и феноменальной памятью на самом деле уже давно познакомилась с литературой. Она знала наизусть некоторые сцены из Шекспира {18} (больше всего ей нравился монолог Ричарда III, потому что во время чтения ей разрешали держать в руках нож {19}), а немецкий язык учила, читая и слушая сказки братьев Гримм {20}, и в интеллектуальном смысле не намного отставала не только от старших сестер, которые были на 10 лет старше ее, но и от своего 43-летнего отца. Они с Марксом читали одни книги, а потом сидели в его кабинете и обсуждали прочитанное. Например, при обсуждении «Петера-Простака» Тусси призналась отцу, что у нее есть план — переодеться мальчиком, убежать из дома и поступить юнгой на военный корабль. Маркс согласился, что идея прекрасная, но предложил никому о ней не говорить, «пока план окончательно не созреет». Кроме того, Тусси написала письмо Линкольну, предложив ему консультацию по некоторым военным вопросам, поручив отцу отправить письмо (он должен был переправить его в Белый дом — а на самом деле всю жизнь хранил как величайшее сокровище) {21}.