Карл Маркс. Любовь и Капитал. Биография личной жизни - Мэри Габриэл

Финансовое положение семьи Маркс так давно было тяжелым, что кризисом они это больше не считали: падение в финансовую пропасть было для них образом жизни. Маркс научился зарабатывать, занимать и перезанимать, отдавать долги и перемешивать их таким образом, что семья год за годом держалась на плаву. 12 лет постоянных обращений к Энгельсу за помощью циник назвал бы профессиональным попрошайничеством, но это было не так, прежде всего — из-за отношения Энгельса. Он считал заработанные им деньги… общими. Другими словами — такими же его, как и любого другого члена партии, который в них нуждался. Энгельс искренне считал, что Маркс эти деньги заработал, потому что писал важнейшую для их дальнейшей борьбы книгу. Если работа откладывалась или прекращалась — как, например, из-за войны в Америке, — Энгельс чувствовал разочарование, как и Маркс, но это не было основанием для прекращения выплат.

Между тем момент для них настал наихудший. Маркс исчерпал свою последнюю возможность — к дяде он больше обратиться не мог. Он представился этому прагматичному бизнесмену успешным писателем, который испытывает лишь временные трудности с наличными.

Фабрика Энгельса в 1862 году почти не получала заказов, и ему пришлось сократить рабочий день в два раза. Посчитав, он выяснил, что если война в Америке в ближайшее время не прекратится, то к концу года доход Энгельса составит еле-еле сотню фунтов, что было бы меньше, чем он обычно отправлял Марксу и его семье. Весной он предупредил Маркса, что не сможет субсидировать его до июля {16}. Подытожил Энгельс грубо, но понятно: «Если мы с тобой не сможем открыть для себя искусство гадить золотом, то вряд ли можно будет найти альтернативу для извлечения пользы из твоих отношений с миром. Подумай об этом» {17}.

В этом году Женнихен исполнилось 18, и она выглядела далеко не цветущей юной девой; за год она очень похудела. Одной из причин этого была, конечно, бедность — но помимо этого Женнихен постигло глубокое разочарование. Она считала себя взрослой и полагала, что больше не может во всем зависеть от родителей. Для ее ровесниц и современниц это означало — найти мужа, однако замуж Женнихен не хотела. Вместо этого втайне от своих родителей она обратилась к одной американской актрисе, чтобы та давала ей уроки актерского мастерства — Женнихен мечтала о сцене {18}. Прежде чем добиться хоть каких-то успехов, Женнихен серьезно заболела {19}. Маркс, узнав о ее попытке стать актрисой, обвинил в ее плохом состоянии и опрометчивом решении «оковы и клеймо» их финансовых затруднений. Он говорил Энгельсу, что «такая собачья жизнь вряд ли стоит, чтобы вести ее дальше» {20}.

Вместо денег Энгельс послал им 8 бутылок бордо, четыре — рейнвейна 1846 года и 2 бутылки хереса. Оба друга принялись искать способ сокращения расходов и новые источники денежных средств. Энгельс окончательно перебрался к Мэри и Лиззи, чтобы сократить расходы, но квартиру в центре все равно пришлось оставить за собой, для поддержания имиджа {21}.

Маркс послал Женни за ссудой вместо себя, надеясь, что ей повезет больше. Марксы заложили все, что могли, в том числе детские вещи, а также вещи Ленхен и Марианны, вплоть до сапог и туфель {22}. В ожидании, когда на их финансовом горизонте забрезжит свет, Маркс «исчез» — чтобы спрятаться от газовой компании (обещавшей отключить газ), от учителя музыки («грубиян с отвратительными манерами»), от школьных выплат («я приложу все усилия, чтобы избавить детей от унижения»), а также от всех прочих настырных «сынов Велиала» {23}. Кредиторам Женни сообщила, что ее муж в отъезде, и она не знает, когда он вернется. Когда Маркс выходил из дома, он делал это инкогнито {24} (жаль, что в письме Энгельсу он не описал способ маскировки, который применял).

К несчастью для Маркса, в 1862 году открылась Большая Лондонская выставка, наподобие Всемирной выставки 1851 года, привлекшая массу гостей со всей Европы {25}. Лассаль сообщил, что приедет в июле и планирует остановиться в Графтон-Террас, видимо рассчитывая на ответный пышный прием со стороны Маркса, пример которого он показал в прошлом году в Берлине {26}. Марксу не хватало денег даже на то, чтобы прокормить свою семью, не то что Лассаля, который очень любил оленину и поглощал в неимоверных количествах мороженое {27}. Но хотя Маркс не заработал за последние 7 недель ни гроша, он не мог отказать Лассалю. Свое мрачное настроение он излил в письме к Энгельсу: «Каждый день моя жена повторяет, что лучше бы им с детьми лежать в могилах — и я не могу ее обвинять за эти горькие слова… из-за тех мучений и неописуемых унижений, через которые ей приходится проходить ежедневно… Мне бесконечно жаль несчастных детей, потому что все это происходит с нами во время главной выставки сезона — их друзья веселятся, а сами они живут в постоянном страхе, что кто-то придет и увидит, в какой нищете и разрухе они живут» {28}.

Лассаль прибыл в Лондон 9 июля и сообщил, что останется на несколько недель {29}. С самого начала семья была в ужасе от вызывающей помпезности этого 37-летнего адвоката, который искренне считал себя центральной фигурой исторических событий. Мелодраматичный в каждом жесте, он говорил громким фальцетом и зачитывал прокламации, словно оракул {30}, причем так пронзительно, что Женни опасалась, как бы не потревожить соседей. Позднее она вспоминала манеру Лассаля задавать патетические вопросы ошеломленной его натиском аудитории: «Должен ли я потрясти мир в качестве египтолога — или показать себя во всей красе человеком действия, как политик, как боец или как солдат» {31}. Этого Лассалю было явно недостаточно, и потому он представлял себя еще и Дон Жуаном {32}. Женщины Маркса были потрясены. Они считали его прожорливым развратником, Приапом, маскирующимся под идеалиста {33}.

Во время своего визита Лассаль щедро тратил на себя деньги и небрежно сожалел о том, что потерял 750 фунтов на биржевой спекуляции… Однако Марксу он денег давать, кажется, не собирался — ни пенса {34}. Вместо этого он поинтересовался, не согласятся ли Маркс и Женни отправить одну из своих дочерей в Берлин в качестве компаньонки графини фон Хатцфельдт. Возмущенный Маркс писал Энгельсу: «Если бы я не был в этом ужасном положении и если бы, кстати, этот выскочка не тряс своим кошельком — меня бы все это забавляло. С тех пор как я виделся с ним в прошлом году, он окончательно свихнулся» {35}.

Выслушивая мелодекламации Лассаля несколько недель, Маркс и Женни потеряли наконец терпение и решили доставить себе хоть немного удовольствия, подшучивая над его планами и приводя его этим в ярость: «Он кричал, бушевал, бил себя в грудь — и наконец уверился в мысли, что я слишком «абстрактен», чтобы разбираться в политике» {36}. Женни писала, что Лассаль быстро съехал, как только понял, что никто не испытывает ни малейшей симпатии к его величию {37}. Однако отъезд его без драмы не обошелся. Маркс до конца пытался скрыть от нежеланного гостя истинное положение вещей. В последний день визита Лассаля в дом явился арендодатель и громко заявил, что больше не намерен давать никаких отсрочек и собирается прислать оценщика, чтобы тот выставил на продажу все имущество Марксов, если они немедленно не заплатят за квартиру. В тот же день пришли письма с требованиями уплаты налогов, а также с угрозами прекратить отпускать продукты в кредит, пока не будут выплачены все долги. Маркс подозревал, что лавочники разнюхали о визите хозяина и решили присоединиться к нему. Его положение перестало быть тайной, и Маркс наконец-то обрисовал его во всех унизительных подробностях. Лассаль посочувствовал, но сообщил, что поиздержался и потому может предложить только 15 фунтов, в январе. Тем временем Маркс воспользовался именем Лассаля в качестве страховки, чтобы получить деньги в долг у других знакомых {38}.