Элохим - Эл М Коронон

добавила Мариам. – А ты знаешь, дада, в этом мы должны винить только самих себя. Не их. Они тут не при чем. Не они стали нашими врагами, а мы их сделали таковыми. И вообще, во всем, что происходит с нами, мы всегда должны винить себя и только себя, а не другие народы. В этом наше отличие от них.

– Чем, адда, мы виноваты перед идумеями и арабами.

– Тем, что мы сравняли их с прочими народами. Для нас они такие же гойи, как и римляне, как и греки. Хотя Моисей четко передал иудеям повеление Бога относиться к потомкам Ишма-Эла и Исава иначе, чем к другим племенам, предостерег вступать в войну с ними.

– Теперь мы забыли про это.

– Потомкам Ишма-Эла и Исава было предназначено стать как бы связующим звеном между нами и прочими народами. Но мы брезговали ими, как брезгуют богачи своими бедными родственниками, относились к ним как к людям второго сорта. А царь Давид даже поработил идумеев. Они заслуживали лучшей участи, чем рабства. Разве не так, дада?

– Ты умница моя! А, по-твоему, их надо было приобщить к нашей вере?

– Нет, дада. Ни в коем случае. Наша вера есть наша вера. Она только для нас. Но Бог один для всех. Нам надо было придумать для наших братьев отдельную веру. И еще одну веру надо было изобрести для прочих людей. Всего три веры, для нас, для братьев и для прочих. Бог любит троицу.

– Как же? Один Бог и три разные веры?

– Дада, Богу это без разницы. Ему не нужна ни наша, ни другая вера. Он вообще ни в чем не нуждается. Ни в вере, ни в любви, ни в безверии, ни в ненависти. У Него есть все. Он самодостаточен. Вера нужна нам, людям. Она скрепляет людей в народ. Вера для народа то же самое, что и кровь для тела. Как тело не может жить без кровообращения, также народ не сможет существовать без веры. Наша вера закрыта для других людей. Иудеями рождаются, но не становятся. Но для двоюродных братьев надо было изобрести точно такую же веру, но как бы открытую для других. Идумеи и арабы очень любвеобильны, обожают якшаться и смешиваться с иноплеменными женщинами.

– При виде женщин у них обычно загораются глаза, – заметил Элохим. – В них появляется особый, только им присущий слащавый блеск.

– Это неплохо. Ибо отвечает их предназначению стать мостом между нами и всем миром. А третья вера должна была как бы сочетать в себе черты нашей веры и веры наших братьев. Открытой для всех, но при этом не стирать различия между племенами, а наоборот, подобно нашей вере, скреплять людей в нациях.

Манера рассуждения Мариам удивляла Элохима. Она не только не соответствовала ее юному возрасту, но казалась Элохиму очень знакомой.

– А ты, адда, не общалась с Г.П.?

– Только однажды, незадолго до его смерти. А что?

– Иногда напоминаешь его, особенно этим «как бы».

– Я рада. Я его сильно уважала.

– Я тоже.

– Но я с ним не обсуждала Йетзиат Мицраим.

– А о чем вы говорили?

– О тебе. Он сказал, что ты одновременно самый несчастный и самый счастливый человек в мире. Несчастный, потому что мир тебя не понимает и стремится уничтожить. А счастливый, потому что тебе дано испытать то, чего никто не испытывал. И еще он сказал, что хоть мир и отвергает тебя, но он строится только на таких редких людях, как ты. И я согласна с ним. Вот я думаю, если бы Наассон бен Аминадав был похож на тебя, то наши предки, наверно, не скитались бы по пустыне сорок лет и наша история была бы совершенно другой.

Наассон бен Аминадав был прямым предком Элохима и главой колена Иуды во времена исхода из Египта.

– Все же очень обидно за предка. Но почему ты так считаешь?

– Потому что он не оправдал надежды, возложенные на главу колена Иуды, – ответила Мариам и продекламировала: – «Иуда! Тебя восхвалят братья твои. Рука твоя на хребте врагов твоих; поклонятся тебе сыны отца твоего».

– Завещание Иакова?

– Да. Только Иуду из всех братьев Иаков назвал львом, царем зверей. Но Наассон бен Аминадав был не львом, а кроликом.

– Адда, нельзя так отзываться о человеке, о котором, кроме имени, ничего неизвестно.

– Вот именно, ничего неизвестно. Дада, вдумайся сам в слова «рука твоя на хребте врагов твоих». Иаков прямо указал на предназначение сынов Иуды. Быть воинами. Он им поручил сломать хребет врагам. Сломал ли Наассон бен Амминадав хоть кому-нибудь хребет? Неизвестно! О нем кроме имени, ничего неизвестно!

Элохим опустил голову.

– От него ожидалось, что он создаст мощную армию. И для этого у него были все необходимые условия. Суровая пустыня! Что еще нужно воину, чтобы закалить себя и телесно, и духовно? Не так ли?

– Согласен, родная моя.

– Мужчина, как только выходит за ворота своего дома, должен превратиться в воина. Шестьсот три тысячи пятьсот пятьдесят мужчин покинули свои дома при Йетзиат Мицраиме. И сынов Иуды было больше всех. Семьдесят четыре тысячи мужчин от двадцати лет и выше, годных для войны. Целое ополчение! Ему только надо было сколотить из него костяк армии. И тогда он бы заслужил восхваления своих братьев. Они пришли бы к нему поклоняться. Он мог бы собрать армию, по крайней мере, в триста тысяч человек. Где еще в мире тогда была армия в триста тысяч человек! С такой армией, закаленной в пустыне, можно завоевать весь мир, не то что маленькую полосу земли.

– Адда, ты к нему несправедлива. Армии не создаются вдруг и на пустом месте. Нужно время и еще много чего другого.

– Нужен дух, дада. Прежде всего. Боевой дух! Дух льва! А все остальное приложится к нему. У него было время. В Кадес они дошли через два года после выхода из Египта. Этого времени было вполне достаточно, чтобы превратить любой сброд в боевую силу. Дада, что же я убеждаю тебя? И так очевидно, что ему все было как бы преподнесено на блюдечке. Не хватило только одного: духа!

– Адда, все же ты судишь очень сурово.

– Тебе больно за предка. Понимаю, – ответила Мариам и с улыбкой добавила: – Но ведь он был и моим предком. И я ему благодарна за то, что живу на свете. Но от правды не уйдешь, какой бы горькой она ни была.

– Спасибо, что хоть нашла слова благодарности предку. Дети не имеют права осуждать отцов.

Мариам покраснела. Ей стало