Политическая биография Сталина. Том 2 - Николай Капченко

Как раз в период кульминации неблагоприятных для Сталина событий Троцкий, подобно дельфийскому оракулу, писал: «Еще в 1926 году Сталину было сказано, что он явно ставит свою кандидатуру на роль могильщика партии и революции. За последние шесть лет Сталин очень приблизился к выполнению этой роли. По партии и за ее пределами все шире стелется лозунг «долой Сталина». Причины возникновения и растущая популярность этой «поговорки» не требуют объяснений. Тем не менее, мы считаем самый лозунг неправильным. Вопрос стоит не о Сталине лично, а о его фракции. Правда, она за последние два года крайне сократилась в размерах. Но она включает все же многие тысячи аппаратчиков. Другие тысячи и десятки тысяч, у которых раскрылись глаза на Сталина, продолжают тем не менее поддерживать его из страха перед неизвестностью. Лозунг «долой Сталина» может быть понят, и был бы неизбежно понят, как лозунг низвержения правящей ныне фракции, и шире: аппарата. Мы хотим не низвергать систему, а реформировать ее усилиями лучших пролетарских элементов.

Разумеется, бонапартистскому режиму единого вождя и принудительно обожающей его массы должен быть и будет положен конец, как самому постыдному извращению идеи революционной партии. Но дело идет не об изгнании лиц, а об изменении системы»[565].

Странно, но Троцкий, видимо, фетишизировал понятие системы, ибо выпускал из поля зрения то обстоятельство, что систему создают и символизируют конкретные люди, и поэтому само изменение системы вряд ли осуществимо без замены конкретных лиц, не только олицетворявших эту систему, но и являвшихся основной пружиной, приводящей ее в движение. А Сталин к тому времени стал символом и главной фигурой системы. Эта система, конечно, унаследовала от ленинской системы ряд фундаментальных черт и особенностей, но она уже в своей основе была не адекватна ленинской системе. Сталин создавал по существу новую систему. Как говорится, по своему образу и подобию.

Оппозиционные силы в лице остатков троцкистской, объединенной троцкисто-зиновьевской оппозиции и не до конца еще разгромленных правых, разумеется, представляли для его политического курса и для него самого как вождя партии определенную угрозу. И, на мой взгляд, одинаково ошибочно как преувеличивать, так и недооценивать степень опасности, исходившей из этого политического спектра. В те исключительно тяжелые времена полностью исключить возможность какого-либо неблагоприятного для генсека развития событий — значило проявить политическое зазнайство и недопустимую самонадеянность. А Сталина никак нельзя отнести к категории таких деятелей.

С точки зрения реальной угрозы, мне кажется, правые представляли для Сталина в тот период несравненно более серьезную силу. Троцкисты к тому времени были уже в значительной мере превращены в политические трупы. Что же касается их программных установок, то генсек позаимствовал у них то, что считал приемлемым и полезным для себя (в частности, в сфере идей индустриализации и борьбы против кулака). Таким образом, он как бы идейно разоружил их и лишил ряда убедительных аргументов, использовавшихся троцкистами в прежней борьбе против Сталина. Что касается правых, то, хотя их политическое и организационное поражение к концу 1929 года стало свершившимся фактом, их идейная платформа не была окончательно похоронена и в новой обстановке, в новых условиях, особенно при обострении ситуации, вполне могла быть реанимирована. К тому же, следует добавить, что стратегия постепенного и осторожного перехода к коллективизации, а также призывы правых, в первую очередь Бухарина, в большей мере учитывать интересы крестьянства в целом и особенно середняков (и отчасти кулаков) находили позитивный отклик в стране. Все эти факторы нельзя было сбросить с политических весов. И Сталин, несомненно, все это тщательно учитывал и взвешивал. Поэтому, даже после разгрома правого блока, он стремился держать партию и ее руководящие звенья — от высшего до низового — в состоянии полной боевой готовности.

Все сказанное выше, конечно, имело важное значение для сохранения и упрочения позиций Сталина. Однако главным, решающим фактором было другое. Самые широкие слои населения, в особенности рабочего класса и беднейшего крестьянства, искренне поддерживали политику, проводимую Сталиным. Вся страна, говоря пропагандистским языком того времени, была охвачена энтузиазмом. Она представляла собой огромную стройку. И результаты творческой созидательной работы миллионов и миллионов людей были воочию видны всем без всякой пропаганды. Тогда зарождались и набирали силу социалистическое соревнование, ударничество, обязательства о досрочном выполнении планов и т. д. Что это было реальностью, а не фикцией, всерьез доказывать не приходится. Даже музыка, сочиненная композитором Д. Шостаковичем к фильму «Встречный», может служить иллюстрацией справедливости такой оценки. Не случайно, что эта, полная жизни и энтузиазма музыка, стала несколько десятилетий спустя официальным гимном Организации Объединенных Наций.

Воздавая должное величию того, что было тогда совершено советским народом, никогда нельзя забывать о цене, которая за это была заплачена. И потоки восхвалений по адресу Сталина (в форме ли стихов, песен, изваяний и т. п.), зародившиеся именно в эти трудные годы, звучали в унисон с прославлением успехов строительства нового общественного строя. При этом, конечно, никому не приходило в голову вспомнить или напомнить слова французского писателя-моралиста XVII века герцога Ларошфуко: «Слава великих людей всегда должна измеряться способами, какими она была достигнута»[566]. Но о способах тогда думали отнюдь не в первую очередь — во главе всего стояла задача любыми средствами добиться решения поставленной цели. Следует заметить, что такой подход был присущ не одному лишь Сталину, его в разной степени разделяли не только партийные функционеры всякого масштаба, но и значительная часть населения страны в целом. И данный исторический феномен служил важнейшей предпосылкой, обеспечившей победу сталинской генеральной линии.

Возвращаясь к вопросу об оппозициях, следует отметить следующее обстоятельство. Троцкисты, хотя они и были идейно, политически и организационно разгромлены, не собирались складывать оружие. Тем более, что постепенно от словесных обличений Сталина они все в большей мере стали переходить на позиции, которые впоследствии, уже в 1933 году, Троцкий сформулировал так: «Для устранения правящей клики не осталось никаких нормальных, «конституционных» путей. Заставить бюрократию передать власть в руки пролетарского авангарда можно только силой»[567]. Сталин, очевидно, предвидел возможность подобной эволюции взглядов троцкистской оппозиции. И предпринимал заранее соответствующие меры.

В 1927 году, после уже упомянутых открытых выступлений во время празднования 10-й годовщины Октябрьской революции, Троцкий был выслан в Казахстан. В другие места были сосланы и многие ведущие сторонники Троцкого. В ссылке Троцкий и его сподвижники не сидели спокойно, они продолжали активную деятельность (стесненную разве что режимными ограничениями). Сам Троцкий вел активную переписку со своими сторонниками, подбадривая их и стремясь консолидировать их ряды, поскольку некоторые из его единомышленников постепенно начали становиться на путь капитуляции перед Сталиным. Поступавшие таким образом полностью или частично признавали свои прегрешения против партийной линии и зарабатывали этим способом возможность восстановления в партии. Троцкий же был непримирим и непреклонен в своем отторжении Сталина и всего политического курса, проводимого последним. Он вел среди своих сторонников весьма энергичную и последовательную работу, стараясь предотвратить их капитуляцию. В отдельных местах тайно функционировали организации, сложившееся на базе троцкизма. Словом, угроза, исходившая от разгромленной группировки, существовала, хотя ее масштабы едва ли стоит преувеличивать.

В соответствующей литературе эта тема освещена достаточно подробно. Одни авторы подчеркивают мизерность (в реальном измерении) троцкистской опасности в эти годы. Другие, наоборот, склонны считать ее вполне серьезной, не оставлявшей почвы для самоуспокоения генсека. Мне думается, что Сталин достаточно объективно оценивал угрозу, исходящую от поверженного соперника. Однако он, как проницательный политик, видел не только сегодняшний день, но и заглядывал далеко вперед. Именно поэтому он сознательно и целеустремленно проводил свою линию, подчеркивая всю глубину троцкистской опасности для дела социалистического строительства. Возможно, (это мое чисто умозрительное предположение) он уже тогда вынашивал планы максимального использования жупела троцкизма для организации широкомасштабных репрессий. Сейчас к нему в душу не заглянешь, а потому и мое предположение как бы повисает в воздухе, не будучи подкрепленным соответствующими фактами.