Психопомп - Александр Иосифович Нежный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Достает ручку и пишет на крыле ангела. «Архангелу Гавриилу в собственные руки. В связи с непредвиденными обстоятельствами, о которых будет разъяснено позже, тебе следует незамедлительно предстать передо Мною для получения необходимых указаний. Захвати фонарь и зерцало». Он перечитал, кивнул и подписал: Саваоф с длинным волнообразным росчерком.
Ангел уходит.
Саваоф (в одиночестве). Хотя бы день покоя! Последний раз Я отдыхал… (Вспоминает.) Да, именно так, после сотворения мира. (Погружается в размышления.) Сам не могу понять, зачем Я это сделал. Было желание создать совершенное существо, а получилось… (Горестно машет десницей.) Сколько лет, столетий и тысячелетий Я наблюдаю за человечеством и не вижу изменений к лучшему. Наоборот. Войны одна страшней другой. Я дал им свободу, они же поняли ее как свободу убивать. Шесть миллионов любимых Мною евреев! У Меня слезы лились, когда Я наблюдал страдания этого народа. Я знал, что с человеком будет непросто, но предположить не мог, что он может быть кровожаднее любого крокодила, хотя и крокодила создал Я. Надо было бы Мне ограничить человека. Однако Я держался точки зрения, что вне свободы он мало-помалу превратится в раба. Земля рабов. Нет, не этого хотел Я для человека. Я надеялся, что он сделает землю садом, наподобие того, откуда Я вынужден был изгнать его и его любознательную подругу. И Я иногда посещал бы его, и мы проводили бы время в поучительных беседах. Не получилось.
Входят ангел и архангел Гавриил – молодой человек с нежным, несколько женственным лицом, в светло-фиолетовом одеянии и двумя белыми крыльями за спиной. В правой руке у него фонарь с зажженной внутри свечой, в левой – зерцало из яшмы с черными и белыми пятнами на нем, отражающими добрые и злые дела всех народов.
Саваоф. Ну, здравствуй, дорогой Мой. Отвлек Я тебя?
Гавриил (кланяется). Ваше слово – закон для меня.
Саваоф. Собирался куда-нибудь?
Гавриил. Да, Ваше Всемогущество. К Даниилу.
Саваоф. Что там у него?
Гавриил. Сны, Ваше Всемогущество.
Саваоф. Он сны видит? Крепко спит, должно быть.
Гавриил. Он мучается неведением. Я открою ему, что видение его – овен с рогами и напавший на него яростный козел – относится к дням гнева, к концу определенного времени.
Саваоф (немного подумав). Подождет. У нас тут дело неотлагательное. (Обращается к дежурному ангелу.) Можешь идти. (Ангел, поклонившись, уходит.) А ты подойди поближе. (Склоняется к Гавриилу.) Такое дело, скажу Я тебе. К нам прибывает человек – и не усопший, чему нам не пристало удивляться, а вполне еще живой.
Гавриил. Вот как! Помнится, Вы, Ваше Всемогущество, рассказывали о подобных происшествиях.
Саваоф. На одной руке пальцев хватит пересчитать. Раб Мой Алигьери – раз. (Загибает палец.) Еще раньше Орфей – два, а еще раньше – Гильгамеш – три. Да, и Одиссей. Это четыре. Кажется, все.
Гавриил (почтительно). Осмелюсь напомнить, Ваше Всемогущество. Одиссей здесь не бывал. К нему приходили.
Саваоф (с заметным неудовольствием). Может быть, может быть. Все не упомнишь.
Гавриил. А кто теперь?
Саваоф. Марк, фамилия Питовранов. Я навел справки. Лет ему тридцать шесть, не женат, целомудрен, что по нынешней человеческой жизни – великая редкость.
Гавриил. Горькая правда, Ваше Всемогущество. Как пала нравственность! Ни тебе родительского благословения, ни райской ветви, ни полевой ромашки. Сразу в койку. (Качает головой.) Что-то надо делать, Ваше Всемогущество, не то они там все протухнут.
Саваоф. У Меня голова раскалывается от непрестанных размышлений об их образе жизни. Совсем перестали Меня бояться. А ведь Я могу потоп устроить, могу испепелить, могу и землетрясение круче мессинского и сильнее ашхабадского. Они забыли, кто Я. Но сейчас о другом. Этот Марк – похоронный агент.
Гавриил (восклицает). Вот как!
Саваоф. Чему удивляться? Бывали у нас и похоронные агенты. Люди как люди. Ну, может быть, к деньгам у них излишнее пристрастие. Помнится Мне, Страшный суд все больше отправлял их в Ад, некоторых – в Чистилище и мало кого – в Рай. Но Марк – особый случай. Не только невинен, но и бескорыстен.
Гавриил. Есть на земле хорошие люди, но все они прибывают сюда в ином виде, окончательно и бесповоротно. А он, наверно, желает вернуться.
Саваоф. В том-то и дело. Древняя, как мир, мечта людей – побывать в загробном – прости за тавтологию – мире и вернуться. Получить, так сказать, билет в два конца. Что ж, Я сам наделил их любознательностью. Если бы у раба Моего Христофора не было бы любознательности, он не открыл бы Америки. И надо, чтобы у этого Марка сложилось правильное впечатление. А то чего только не приходилось слышать – вплоть до того, что нет ни Рая, ни Ада, одна пустота. Несусветная глупость – думать, что можно пакостить как угодно и не держать за это ответа. Что нырнул в пустоту – и взятки с тебя гладки. Нет, мои милые. За каждый поступок, за каждое слово и за каждую мысль с вас взыщется. (Саваоф глубоко задумывается.) Да! Пусть посмотрит. И если вернется, пусть расскажет, что видел, не прибавляя и не убавляя.
Гавриил (тонко улыбаясь). В пределах моей компетенции, Ваше Всемогущество. Я обеспечу его пребывание в Чистилище. В Рай посторонних мы не допускаем. Но кое-кого по его запросу можем вызвать. Однако Ад, Ваше Всемогущество, это, как Вам известно, владение Сатаны.
Саваоф. Ну, что ж. Пригласим Люцифера. Давненько Я его не видел. Как он, не знаешь? Не безобразничает?
Гавриил (с тонкой улыбкой). Он, Ваше Всемогущество, не может не безобразничать. И он, и вся его сатанинская рать только о том и помышляют, чтобы сделать какую-нибудь гадость. Сколько людей из-за него лишились Царства Небесного!
Саваоф (вздыхая). Я тебя понимаю. Хотелось бы, конечно, без него и всех его демонов и чертей. Меня – Я знаю
