Тот, кто знает - Александра Маринина

– Здрасьть…

Глухие согласные нехотя скатились с округлого пригорка единственной гласной и с тихим шипением потерялись где-то в кустах.

– Кто у вас так долго разговаривал по телефону? Я почти час не могу дозвониться.

– Я разговаривала, а что?

– Ничего. Катюша, ты теперь живешь не в отдельной квартире, а в коммунальной, у тебя есть соседи, и тебе придется с этим считаться. Нельзя занимать телефон так долго. Ты меня поняла? Позови Бэллу Львовну, пожалуйста.

Трубка с глухим стуком опустилась на какую-то поверхность, и до Иры донесся все такой же ленивый протяжный голос:

– Ма-ам, скажи Бэлле Львовне, что ее к телефону. Пусть за трубкой придет.

Во дела! У Иры от ярости даже дух перехватило. Это маленькая нахалка утащила в свою комнату трубку от радиотелефона, а после разговора даже не соизволила вынести ее назад в прихожую. И теперь старая Бэллочка должна идти к ней в комнату за трубкой, потому что наша Катя не в состоянии поднять задницу и отнести телефон пожилой женщине. Более того, она даже позвать соседку не может, матери перепоручает. Ну и нравы в Люсиной семейке! Как только бедная Наташка это терпит?

Бэллу Львовну пришлось ждать долго. Похоже, Люся и Катя еще долго препирались, кому из них выйти из комнаты и позвать соседку к телефону. Ну ничего, сейчас Ира приедет и построит их обеих в шеренгу. Мало им не будет. Поговорив с Бэллой Львовной и выслушав ее уверения в том, что ничего не нужно, у нее все есть, и продукты, и лекарства, Ира стала собираться. Конечно, дурацкий вопрос она задала, неужели можно хоть на мгновение предположить, что у Бэллочки чего-то нет? Наташка приносит все, что нужно. Но Лизавета начеку, и надо соответствовать роли.

Пирожки с яблоками она с благодарностью захватила, и торт по дороге купила, не маленький тортик, а именно торт, гигантских размеров овальную коробку, ведь в квартире не одна Бэллочка, а восемь человек. И отдельно для Наташи – бакинское курабье, она питает к этому масляному рассыпчатому печенью особую слабость. Какое счастье, что есть место, где можно не притворяться, побыть самой собой, не боясь, что из маленькой щелочки может высунуться Ирка Маликова и нашкодить.

Звонить в дверь она не стала, открыла своим ключом и сразу прошла на кухню. Так и есть, Наташка и Бэлла Львовна колдуют над плитой, они всегда стараются приготовить к ее приходу что-нибудь вкусненькое, как будто она живет в общаге, а не в семье, где кормят на убой.

– Ой, Иринка, ну зачем ты торт покупала! – застонала Наташа. – Я же специально «Наполеон» сделала.

– Ничего, – бодро ответила Ира, – много – не мало. Мне сладкого все равно нельзя, так что я твоим «Наполеоном» насладиться не сумею. Зато дети любят кондитерку, они и мой торт, и твой сметут в два счета. А что у нас на обед?

– То, что ты любишь, – с довольной улыбкой ответила Бэлла Львовна. – Наташа сделала сациви, а я – фаршированную рыбу. А еще солянка на первое и жареная картошечка с грибами на второе. Через полчаса мальчики вернутся из бассейна – и сядем за стол.

– Чудненько, – Ира чмокнула Бэллу Львовну в седую макушку. – Пойду поздороваюсь с мадам.

– Ира! – предостерегающе произнесла Наташа.

Как чувствует, что Ира собирается не просто поздороваться с Люсей, а сказать ей пару приятных слов. И чего она так перед сестрой трепещет? Замечания ей не сделай, слова не скажи. Ну ничего, Наташка не может, а она, Ира, вполне может. И скажет.

В свою комнату она вошла без стука. Еще чего, стучаться она будет, входя в свое законное жилище, где она всю жизнь прописана! Пусть эта зазнайка доморощенная спасибо скажет, что Ира по доброте душевной пустила ее пожить. Люся сидела за письменным столом, заваленным ворохом бумаг, и что-то печатала на машинке, Катя валялась на диване, грызла яблоко и смотрела в потолок.

– Здравствуй, Люся, здравствуй, Катя, – сказала она делано ровным голосом, тщательно проговаривая каждую букву, как на занятиях по технике речи. – Я не жду от вас бури восторгов по поводу моего визита. Можете оставаться на местах и продолжать свои занятия. Но при этом внимательно послушайте то, что я вам скажу. Телефон в этой квартире находится в прихожей, то есть в месте, доступном всем жильцам. Наташа потратила собственные деньги, и немалые, чтобы купить радиотелефон и создать всем соседям определенные удобства. Теперь свои личные проблемы можно обсуждать не в присутствии всех, а в своих комнатах. Но это не означает, что после разговора трубка остается вашей собственностью. Ее надлежит немедленно вернуть на место. Это первое. В квартире проживают две пожилые женщины, одна из которых является твоей, Людмила, мамой и твоей, Екатерина, бабушкой. Если им кто-то звонит, возьмите на себя труд не орать на весь дом, подзывая их к телефону, а отнести трубочку к ним в комнату. Это второе. И третье: если ты, Екатерина, еще хоть раз посмеешь разговаривать по телефону дольше пяти минут, я сама приеду и повешу на стенку в прихожей старый аппарат. Потом приведу мастера, который сделает разводку, и вторая розетка вместе с радиотелефоном окажется в комнате у Наташи. Она платила за этот аппарат, так что это будет справедливо. На время ее отсутствия трубка будет находиться в комнате у Бэллы Львовны и Галины Васильевны. Но вы, уважаемые Людмила и Екатерина, к ней доступа иметь не будете никогда и ни при каких обстоятельствах. Я вам изложила три пункта нормального сосуществования соседей и сделала это в максимально вежливой форме. А четвертое я добавлю лично от себя.

Она сделала два шага вперед и оказалась прямо перед Люсей, которая слушала ее завороженно, как кролик, загипнотизированный удавом. Ира, правда, никогда не видела, как это бывает на самом деле и бывает ли вообще, но читала об этом в жутко смешной повести Фазиля Искандера, она так и называлась «Удавы и кролики». Или «Кролики и удавы»…

– Если ты, Люсенька, будешь создавать своим присутствием или поведением своей дочери хотя бы минимальные неудобства Наташе, ее семье или Бэлле Львовне, я немедленно продам свою комнату. Сюда въедет новый жилец, и уж можешь мне поверить, я постараюсь, чтобы это был человек необыкновенных душевных качеств и нравственных достоинств. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду. Я – не Наташка, я тебя любить не обязана, и считаться с тобой, твоими капризами и твоими выкрутасами я не собираюсь. Пусть твоя обленившаяся и обнаглевшая вконец дочь научится отрывать от дивана свою жирную задницу, мыть за собой посуду, ванную и унитаз. А также и за тобой, если ты слишком тонкая натура для такой грязной работы. И запомни, если хоть еще один раз Вадим сделает Наташе замечание по поводу грязи и беспорядка, которые вы оставляете за собой, я немедленно займусь продажей своей площади. Я не шучу. Ты все поняла? И последнее. Через полчаса мы сядем обедать, вы с Катей будете мило улыбаться и участвовать в общем разговоре. Свое настроение можете заткнуть себе в одно общеизвестное место. Имейте в виду, я вам не деликатная и всех прощающая Наталья Воронова, я – дворовая девчонка Ирка Маликова, нахалка и бесстрашная авантюристка. Со мной тягаться у вас кишка тонка.

Она демонстративно хлопнула дверью, вышла из комнаты и вернулась на кухню.

– Где будем накрывать? – весело спросила она. – Давайте, я помогу. Что нести и куда?

Наташа ничего не спросила, только глянула не столько вопросительно, сколько затравленно. И в этом взгляде было все: и страх перед недовольством Вадима, который теперь устраивал чуть ли не скандалы, обнаруживая грязь, а ее становилось все больше и больше, ведь в квартире две старухи, три подростка и Люся, считающая ниже своего достоинства заниматься бытом, и за всеми ними нужно мыть, убирать и подбирать; и страх перед недовольством сестры, такой несчастной, с несложившейся судьбой, которая рассчитывала найти душевное тепло и покой в доме своего детства и юности; и страх перед переживаниями матери, которая все понимает, но в силу возраста, немощности и болезней уже ничего не может изменить; и страх перед самой собой, боязнь, что в один прекрасный момент нервы сдадут, выдержка подведет, воля ослабнет, и тогда… Даже страшно подумать, что тогда случится.

За обедом Люся сидела напряженная, а Катя – надутая. Слава богу, кажется, у старшей сестрицы ума хватает не выпендриваться и не нарываться на еще больший скандал. Зато дщерь у нее та еще! Скоро год, как эта парочка поселилась в квартире, и за это время бедная Наташка натерпелась от их присутствия выше крыши. Еще бы, девчонка выросла в семье с непризнанным художественным гением-папочкой (хоть и нехорошо так отзываться о покойном, но ведь правда же!) и столь же мало признанным литературным гением-мамочкой. Эти два гения, разумеется, считали ниже своего достоинства опускаться до бытовых подробностей жизни, для чего и вывезли себе в помощь из Москвы Галину Васильевну, которая взяла на себя все заботы по дому, освободив от них и дочь с зятем, и внучку. И вот мы имеем упоительный результат: вышедшая на пенсию Люся с удесятеренной силой продолжает кропать свои слезливо-сопливые романы, которые никто не хочет ни печатать, ни читать, а паршивка Катька, не привыкшая даже чашку за собой помыть, считает себя первой красавицей и умницей Вселенной и ведет себя соответственно. Что говорить, она действительно очень хорошенькая и имеет реальную перспективу стать настоящей красавицей, в мать пошла, с такой же стройной фигуркой и тонкими чертами лица. И учится хорошо, мозгами в этом смысле бог не обидел. Но ведь ум человеческий не только в том состоит, чтобы хорошо считать и грамотно писать. Во всех других смыслах ума у нее меньше, чем у червяка, зато надменности и заносчивости на пятерых хватило бы. В каком-то смысле Ире даже ее жалко, внушили девочке с детства, что она – необыкновенная и ждет ее прекрасная и необычная судьба, вот она и поверила, лежит на диване и ждет, когда же эта прекрасная судьба постучится к ней в дверь, в комнату в коммуналке. О том, чтобы помочь Наташе по хозяйству, и речь не идет. Не приучена. Да и не барское это дело – посуду мыть на коммунальной кухне или драить раковину в общей ванной. Ничего, время придет – жизнь ее обравняет.