Тот, кто знает - Александра Маринина

Ира некоторое время молчала, вероятно обдумывая услышанное. Потом снова заговорила:

– Я, наверное, слишком молодая, чтобы это понимать… Игоречек, а почему нельзя было выпускать за границу неблагонадежных? Пусть бы себе ехали на свои гастроли.

– Девочка моя, ты действительно еще очень молоденькая, – снисходительно ответил он. – Неблагонадежные – это те, кто мог попросить политического убежища и остаться за рубежом. Или просто сбежать. Этого нельзя было допускать, поэтому их старались выявить заблаговременно.

– Но почему? Я не понимаю, почему? Ну и пусть бы оставались, жалко, что ли? Если человек не хочет здесь жить, зачем же его насильно удерживать?

– Ирка, ты – истинное дитя свободы! – расхохотался Игорь, чувствуя, что от такой искренней наивности жены у него даже настроение улучшается. – Тебя что, диссиденты воспитывали?

– Какие еще диссиденты? Соседи меня воспитывали, – буркнула она недовольно. – Между прочим, Бэлла Львовна в партию еще во время войны вступила, она всю войну в госпитале проработала, даже в эвакуацию не уезжала.

– Тогда она должна была тебе объяснить, что советский человек обязан любить свою Родину и быть всем довольным. Он ни при каких обстоятельствах не должен хотеть уехать и жить на Западе, потому что в СССР такая прекрасная жизнь, которую просто невозможно ни на что променять. Что же это получится, если все недовольные будут оставаться на Западе и рассказывать, как у нас плохо живется, как у нас не хватает продуктов в магазинах, как нас душит цензура, как воруют партийные и советские руководители. Сразу же рухнет миф о несомненном превосходстве социалистической системы. Поэтому всех неблагонадежных лучше заранее запереть в клетке, чтобы сидели тихонько и не чирикали. Для этого в КГБ существовало специальное управление, кажется, пятое, по борьбе с диссидентами. А внутри его – разные отделы, в частности, по контролю за сферой искусства. На гастроли выпускали только самых проверенных и надежных. Такова была политика, Ириша.

– Государственная политика? – почему-то уточнила она.

– Ну а какая же еще? При советской власти у нас все было исключительно государственным.

– То есть этот профессор, если, конечно, он действительно стучал, если это не вранье, он действовал в интересах государства?

– Ну, в известном смысле… Да, пожалуй.

– Тогда кто посмел его осуждать? Он любил свою Родину, его так воспитали. Ему предложили помочь Родине защитить ее интересы. Он помог. Почему же спустя какое-то время его начали за это травить? Извини, Игорек, я действительно не юрист, но логики я здесь не вижу. Зато я знаю, что такое историческая корректность и историческая бестактность. Сейчас, глядя с высоты демократии на тоталитарный режим, в котором мы жили, очень легко все осуждать и поносить. А ты поставь себя на место этого профессора. Представь на секундочку, что тебя пригласил к себе человек из КГБ и спросил, любишь ли ты свою Родину и готов ли помогать в защите ее интересов. Согласиться – значит, стать стукачом. Отказаться – значит, признаться, что Родину ты не очень-то любишь, а за этим могут последовать оргвыводы. Ты бы что выбрал?

– Бог миловал от такого выбора, – усмехнулся Игорь, паркуя машину возле подъезда. – А ты меня удивила, дорогая супруга.

– Чем?

Огромные миндалевидные глаза, длиннющие ресницы, роскошные темные кудри, рассыпанные по плечам. Живая кукла, да и только. И откуда в ее прелестной головке подобные мысли?

– Своими мыслями. Ты рассуждаешь не как двадцатипятилетняя красавица, а как умудренная жизнью старуха.

– Бэллочкино воспитание, – негромко засмеялась Ира. – Если во мне и есть что-то хорошее, то только благодаря ей. Но если тебя это нервирует, я могу резко поглупеть.

– Учитывая, что уже второй час ночи и нам предстоит ложиться спать, я бы предпочел, чтобы ты поглупела, – пошутил Игорь. – Нет ничего страшнее секса с мудрой старухой.

Хорошее расположение духа почти полностью вернулось. Ирка развлекла его своими наивными расспросами и неожиданным максимализмом. Тем более впереди воскресенье, можно выспаться, поваляться на диване, побездельничать с книжкой в руках. А к Женьке ехать только в среду. Еще не сейчас и даже не завтра.

Ирина

Дура, ой дура, ну какая же она идиотка! Так расслабиться и потерять над собой контроль… Игорь, кажется, даже испугался. Теперь придется все ближайшие дни сглаживать впечатление. Полной кретинкой, конечно, прикидываться нельзя, ведь за три года слеплен образ неглупой интеллигентной девушки, но с исторической бестактностью она явно переборщила, этого нельзя было говорить. Она актриса, а не историк и не политолог, не должна она в свои двадцать пять лет использовать такую терминологию и аргументацию. Вышла из образа. Непростительно. И выпила-то всего ничего, два бокала сухого вина, к водке не притрагивалась. А вот, пожалуйста, не уследила за собой. И еще одну ошибку совершила. Не нужно было заводить этот разговор в машине, один на один с Игорем. Надо было подождать до завтра, когда вся семья соберется за столом, и с круглыми от ужаса глазами пересказать Васькину байку в присутствии свекра. Ей важна его реакция, а вовсе не то, что думает по этому поводу ее муж. Теперь момент упущен, глупо будет затрагивать эту тему еще раз. Черт, ну надо же так лопухнуться! За три года – первый реальный шанс поговорить с Виктором Федоровичем о том, что ее интересует, а она его так бездарно упустила. Ладно, на ошибках учатся. Сделаем выводы и примем меры к тому, чтобы подобных глупостей больше не допускать.

На другой день за завтраком Ира вежливо поинтересовалась планами свекрови относительно домашнего хозяйства.

– Елизавета Петровна, у нас на сегодня что-нибудь запланировано? Я вам нужна? А то я хотела съездить на старую квартиру, навестить соседку, она уже старенькая. Может быть, ей что-нибудь нужно.

– Поезжай, деточка, – закивала Лизавета. – Как приятно, что ты не забываешь человека, который помог твоей бабушке тебя вырастить. Обязательно купи по дороге тортик, фрукты и цветы. Хочешь, я положу тебе в пакетик пирожки с яблоками? Вчера напекла три противня, всем хватит. А еще лучше, позвони своей Бэлле Львовне прямо сейчас и спроси, не нужны ли ей лекарства и продукты, заодно по дороге все купишь.

– Вы правы, Елизавета Петровна, я так и сделаю.

Она бы еще посоветовала надеть туфли, выходя из дому, и не забыть ключи от квартиры. И почему некоторые люди так уверены, что без их ценных советов все просто пропадут? Ира подсела к телефону и набрала номер. Занято. Снова набрала. Снова занято. И так на протяжении сорока с лишним минут. Господи, да кто же там на трубке повис? Сколько Ира себя помнила, в их квартире существовало строгое правило: телефон коммунальный, разговаривать по нему следует максимально кратко. Длинные задушевные беседы можно позволить себе только тогда, когда ты в квартире одна и точно знаешь, что никому больше звонить не понадобится. Неужели все разбежались по случаю воскресного дня? Остался только кто-то один, вот и болтает себе всласть. Наверняка это сама Бэллочка, у нее масса подружек, которые обожают почесать языком. Но вообще-то это странно, ведь она еще в пятницу договаривалась с Наташей, что в воскресенье придет. Вадим на работе, с ним все понятно. Мальчики уплыли на очередную тренировку, по воскресеньям они занимаются два раза в день, утром и вечером. Люсина дочка Катюша тоже вполне могла умотать, чего ей в шестнадцать лет дома сидеть. Люся? Ну, допустим, и она ушла, хотя совершенно непонятно, куда. Понесла в издательство свою нетленную рукопись? Так ведь воскресенье, издательства не работают. Но Наташа и Бэлла Львовна не могли никуда уйти, они должны ее ждать. Да и Галина Васильевна наверняка дома, она вообще не выходит одна. Кто же это так нагло занимает коммунальный телефон?

Наконец она дозвонилась.

– Алло? – раздалось в трубке протяжное и ленивое нечто, не то вопрос, не то неудовольствие тем, что помешали, оторвали от интересного занятия.

– Катюша? Это тетя Ира, здравствуй.

– Здрасьть…

Глухие согласные нехотя скатились с округлого пригорка единственной гласной и с тихим шипением потерялись где-то в кустах.

– Кто у вас так долго разговаривал по телефону? Я почти час не могу дозвониться.

– Я разговаривала, а что?

– Ничего. Катюша, ты теперь живешь не в отдельной квартире, а в коммунальной, у тебя есть соседи, и тебе придется с этим считаться. Нельзя занимать телефон так долго. Ты меня поняла? Позови Бэллу Львовну, пожалуйста.

Трубка с глухим стуком опустилась на какую-то поверхность, и до Иры донесся все такой же ленивый протяжный голос:

– Ма-ам, скажи Бэлле Львовне, что ее к телефону. Пусть за трубкой придет.

Во дела! У Иры от ярости даже дух перехватило. Это маленькая нахалка утащила в свою комнату трубку от радиотелефона, а после разговора даже не соизволила вынести ее назад в прихожую. И теперь старая Бэллочка должна идти к ней в комнату за трубкой, потому что наша Катя не в состоянии поднять задницу и отнести телефон пожилой женщине. Более того, она даже позвать соседку не может, матери перепоручает. Ну и нравы в Люсиной семейке! Как только бедная Наташка это терпит?