Тот, кто знает - Александра Маринина

Полностью рассчитавшись с Министерством обороны, Вадим окончательно встал за прилавок. За тот месяц, пока он еще учился и работал на рынке только по выходным, финансовая ситуация стала более ясной. В удачный день действительно можно было заработать девяносто-сто долларов, но в неудачный не продавалась ни одна вещь, и Вадим, получавший заранее оговоренную сумму с каждого проданного костюма, пиджака или куртки, не зарабатывал, соответственно, ничего, за исключением трех долларов, которые хозяин в лице бывшего сослуживца Юрия платил в любом случае за выход на работу. Таким образом, перспективы скорой покупки квартиры для сестры Люси выглядела уже не такой радужной, но и не безнадежной.

Вадим, склонный к основательности и методичности во всем, чем бы ни занимался, начал вести детальный учет проданных вещей по размерам, цвету, фасону, по дням недели, декадам и месяцам.

– Я хочу, чтобы на моем прилавке лежало не то, что мне выдаст хозяин, а то, что будет пользоваться сегодня спросом у покупателей, – объяснял он Наташе по вечерам, аккуратно заполняя собственноручно разработанные таблицы и схемы. – Какой смысл стоять за прилавком, если на нем лежит то, что не пользуется спросом? Москвичи приходят на рынок в свой выходной день и покупают одно, а приезжие приходят тогда, когда бывают в Москве, чаще всего это будние дни, и покупают они совсем другое. Я должен уловить эту разницу, чтобы каждый день на моем прилавке лежало то, что именно сегодня будет востребовано.

Наташа с уважением и трепетом относилась к его стараниям, но результат пока что был невыразительным: за полтора месяца ежедневной, без выходных, торговли Вадиму удалось заработать восемьсот долларов. В масштабах зарплаты государственного служащего это были огромные деньги, но в масштабах двухкомнатной квартиры, даже плохонькой и маленькой, – каплей в море.

– Что слышно от Людмилы Александровны? Когда она соизволит нас осчастливить?

– Она заканчивает оформление продажи квартиры, – объяснила Наташа. – Я сегодня с ней разговаривала, скорее всего, недели через две они приедут.

– Какое счастье! – скептически фыркнул Вадим, но, увидев ее изменившееся лицо, тут же сменил тон. – Натка, не обращай внимания, это я так шучу. Мы с тобой все решили и приступили к выполнению, так что долой эмоции.

Чем ближе подступало неизбежное событие, тем страшнее становилось Наташе. Ей не хотелось делиться своим настроением с мужем, он и без того не в восторге от предстоящего уплотнения, и Наташа все чаще и чаще заходила к Бэлле Львовне специально для того, чтобы, как она выражалась, «выговориться по проблеме».

– Бэллочка Львовна, я просто разум теряю от ужаса, – говорила она. – Ну как это так? Мама будет жить у вас, Катюша – с мальчиками. Не по-человечески это. Но если я поселю маму в нашей с Вадимом комнате, он взбеленится. У него… потребность… ну, в общем, вы понимаете, о чем я… потребность очень высокая, он без этого не желает обходиться, а как же мы будем заниматься любовью, если мама будет рядом спать?

– Золотая моя, в том, что твоя мама будет жить со мной, как раз ничего страшного нет. Две старушки – мы всегда найдем чем заняться и о чем поговорить. Болячки обсудим, телевизор посмотрим, почитаем друг другу вслух. Знаешь, в старину была прелестная традиция – домашние чтения. Вот мы ее и возобновим. А вот то, что с твоими мальчиками будет жить девочка, это непорядок. Они хоть и двоюродные, но по сути совершенно чужие друг другу, с тех пор, как мы похоронили твоего папу, Люся ни разу не приезжала в Москву и не привозила сюда свою дочку. А ведь ей уже пятнадцать лет. Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы она жила в одной комнате с твоими сыновьями.

– А где же ей жить?

– Пусть живет вместе со своей матерью в Ирочкиной комнате. Это будет справедливо.

– Да ну что вы, Бэллочка Львовна, – отмахивалась Наташа, – Люся ни за что не согласится, она хочет иметь отдельную комнату и жить одна. Она, наверное, возьмется сочинять что-нибудь бессмертное и не захочет, чтобы ей мешали.

– Ты должна проявить твердость, – настойчиво повторяла Бэлла Львовна. – Один раз в жизни ты можешь отстоять свою позицию в отношениях с сестрой или нет? Она не имеет права распоряжаться жизнью твоих сыновей. Это твои сыновья, Наташенька, золотая моя, и кто же защитит их интересы, если не ты, мать? Кроме того, есть и интересы этой девушки, Катюши. Пятнадцать лет – это вполне солидный возраст, она уже не ребенок, не девчонка, и каково ей будет жить в одном помещении с двумя мальчиками четырнадцати и тринадцати лет? Об этом должна была бы побеспокоиться ее собственная мать, но твоя сестра, судя по всему, умеет беспокоиться только о себе самой.

– Ой, Бэлла Львовна, – Наташа вздыхала и хваталась за голову, – и что я ей скажу? Как я объясню это Люсе, если она сама не понимает?

– А ты ничего не объясняй, золотая моя, ты просто поставь ее перед фактом, – советовала соседка. – Открой дверь в Ирочкину комнату и скажи спокойно и приветливо: «А вот здесь, Катюша, будете жить вы с мамой. Здесь как раз два спальных места. Надеюсь, вам здесь будет удобно». И посмотри, что в ответ на это сделает твоя дражайшая сестрица.

– Что сделает, что сделает. Скандал закатит, как тогда, когда мама с папой хотели, чтобы мы с ней вместе переехали в комнату Брагиных.

– А это мы еще посмотрим, – загадочно усмехалась Бэлла Львовна. – Теперь, золотая моя, расклад сил совсем другой. Тогда ты была маленькой и права слова была лишена, зато была мама, которая всегда и во всем стояла на стороне Люси. Сегодня же, заметь себе, твоя мама слишком стара, чтобы вступать в открытые конфликты с людьми, на иждивении которых она собирается жить. Она больше не боец в Люсиной армии. Ты стала взрослой и жесткой, ты только вспомни, как ты отшила ее с ее гениальными романами, которые она хотела навязать тебе для сценариев. С тех пор прошло десять лет, а я очень хорошо помню эту историю. И последнее по счету, но не по степени важности: теперь рядом с тобой стоит Вадим. А уж ему-то палец в рот не клади, Марик мне рассказывал, как твой муж его отчитывал на кухне.

– Неужели рассказывал? – ахнула Наташа.

Боже мой, ей-то казалось, что Вадим оскорбил Марика до глубины души и что Марик никогда ни с кем не поделится деталями этого разговора. Ведь и сам Вадим ни словом ей не обмолвился, а Наташа так и не призналась, что подслушивала. Сама тема казалась ей постыдной и горькой, предназначенной только для ушей тех, кто обсуждал ее тогда на кухне поздним вечером. Она не могла себе представить, как это Марик придет к Бэлле Львовне и скажет: «Знаешь, мама, сосед отчитал меня за то, что я тебя бросил в Москве на иждивении чужих людей». А оказывается, Марик смог поделиться этим. Он, наверное, совсем другой, не такой, как Наташа, он мыслит иначе и чувствует иначе. То, что ей представляется стыдным и оскорбительным, для него – нормально и совсем даже не обидно.

Когда стала известна дата приезда матери, сестры и племянницы, Наташа по нескольку раз в день подходила к двери пустующей Ирочкиной комнаты, открывала и сперва мысленно, а потом громким шепотом произносила:

– А вот здесь, Катюша, будете жить вы с мамой. Здесь как раз два спальных места, письменный стол и обеденный. Надеюсь, вам здесь будет удобно.

Первые несколько раз язык слушался плохо. Она не могла выдавить из себя слова, которые, как ей мнилось, вызовут целую бурю негодования, истерику, слезы. Но с каждой попыткой дело шло все легче и легче.

И вот наконец настал тот день, когда Вадим на машине привез новых членов семьи с вокзала. Боже мой, как постарела мама! После отъезда в 1984 году Галина Васильевна несколько раз приезжала в Москву повидать дочь и внуков, гостила три-четыре дня и снова возвращалась в Набережные Челны.

– Надо ехать, – говорила она в ответ на уговоры Наташи остаться еще на несколько дней, – Люсенька там без меня не справляется, у нее столько забот!

Тогда Галина Васильевна, несмотря на преклонные года, была бодрой и полной сил. А теперь ей уже восемьдесят, она с трудом передвигается, плохо видит и очень плохо слышит.

Маму сразу же увела к себе Бэлла Львовна под предлогом того, что нужно переодеться с дороги и разложить вещи. «Твой выход, Наталья Воронова!» – скомандовала себе Наташа и распахнула дверь в комнату, где когда-то жили Маликовы.

– А вот здесь, Катюша, будете жить вы с мамой. Здесь как раз два спальных места, письменный стол и обеденный. Надеюсь, вам здесь будет удобно, – произнесла она звонко, уверенно и без запинки.

Ответом ей был полный ненависти и презрения взгляд сестры, которым она окинула сначала Наташу, потом ее мужа. Но никакого скандала не последовало. Мудрая Бэллочка и в этот раз оказалась права. Изолировать маму, поставить рядом Вадима, придать голосу твердости – и на Люсю можно найти управу.

Игорь

Жора Грек всегда был энергичным и оборотистым, еще когда в студентах ходил. Учился не бог весть как, зато все успевал – и дружить, и любить, и гулять, и веселиться, и даже подфарцовывал, зарабатывая на карманные расходы. Поэтому Игорь ничуть не удивился, когда из их университетской компании именно Жорка первым встал на путь интенсивного зарабатывания хрустящей зеленой валюты. К весне 1995 года он стал руководителем службы безопасности одного московского банка, возглавляемого его сородичем – греком, предки которого некогда перебрались в Москву из Сухуми. Банкир гордился своим эллинским происхождением и с удовольствием принимал на работу обрусевших выходцев из страны Гомера и Платона. И Георгий Попандопуло, юрист по образованию, имевший пусть и небольшой, но все-таки опыт работы в правоохранительных органах, без труда смог занять в этой финансовой организации вполне достойное место. Платил банкир за безопасность банка и свою собственную щедро, и уже к концу лета, всего через несколько месяцев работы, Жора построил за городом славненький коттеджик и обзавелся престижной модификацией «Мерседеса» класса «S». Он так и не женился, предпочитая проводить время в обществе дивной красоты и прозрачной худощавости моделей, которых на время страстного ухаживания селил сначала в своей квартире, потом в своем коттедже, а по окончании периода острого взаимного интереса вывозил вместе с вещами по их московскому адресу. Модели не возражали против такого развития событий, впрочем, мудрый Грек и выбирал себе в подружки именно таких девушек, которые возражать не станут. Глаз у него был наметанным, и он ни разу не ошибся и не поселил в своем доме ту, которая начала бы вить в нем семейное гнездо и настаивать на расширении и юридическом оформлении своих полномочий.