Даурия - Константин Седых

Романа ожгло, как крапивой. Красные языки заплясали перед глазами.

– Куда же отец девался? Убили его, что ли?

Одноглазый партизан захохотал:

– Нет, брат, утек твой папаша. Он попроворнее всех оказался. Такого деру дал, что только его и видели. Кинулся через речушку вплавь, коня утопил, а сам выбрался и сиганул в тайгу. Геройский он у тебя, родитель твой.

Засмеялись и остальные партизаны. Роману стало неловко перед ними, и он ожесточенно выругался:

– Вот старый черт! Значит, последнего коня утопил. И какая нелегкая его в разъезд понесла?

– А что ж ему делать было? – развел руками Димка. – Из-за тебя на него шибко косо поглядывают. Вот и решил он выслужиться. Время-то, сам знаешь, какое.

С заставы прискакали Никита Клыков и Алеха Соколов. Возбужденный Никита, размашисто жестикулируя руками, стал рассказывать, как поймали дружинников. При виде его пленники снова приуныли. Затаенный ужас плеснулся у них в глазах.

– Что же теперь делать-то с ними будем, Северьяныч? – закончив рассказ, поинтересовался Никита. – На распыл пустим?

– Разберемся сначала, – ответил Роман и приказал вести дружинников в деревню.

Вступившие в отряд мостовцы, узнав Платона, который им крепко насолил ежегодными скандалами и тяжбами из-за потравы мунгаловских сенокосов, толпой заявились к Роману. Все в один голос требовали они, чтобы Платон был немедленно расстрелян.

– Расстреливать его без суда не дам, – твердо заявил Роман. – Я знаю не хуже вас, товарищи, чего он стоит. Но у нас имеется ревтрибунал, который судит всех врагов Советской власти. Ревтрибунал его и осудит по заслугам.

– А где он, твой трибунал? Что-то не видим мы его. – сказал на это один из пришедших мостовцев.

– Он находится при нашем основном отряде, на соединение с которым мы завтра выступаем.

– Ну, это долгая песня, – не сдавался мостовец. – Отряд-то еще найдешь или нет, а время не ждет.

– Отговорками, товарищ командир, занимаешься! – закричал другой. – Ты нам голову не морочь. Лучше уж прямо скажи, что отпустить его собираешься. Он ведь посёльщик твой, а ворон ворону глаз не выклюет.

Романа передернуло от его слов. Правая рука его рванулась к маузеру, лицо исказилось от бешенства.

– Как ты смеешь ставить меня на одну с ним доску! Верно, он мой посёльщик. Он казак, и я казак. Но он мне не кум и не сват. Если ты хочешь знать, так я сам бы срубил ему голову сейчас же. Но я не предводитель шайки разбойников, а партизанский командир. Я подчиняюсь командирам, которые постарше меня и поумнее. Как мне приказали, так я буду поступать.

В это время один из подошедших к толпе тайнинцев ехидно спросил Романа:

– А как же мы тогда нашего старосту без суда хлопнули?

– Там другое дело было. Ты это не хуже меня знаешь. Нам нужно было не о старосте думать, а самим от смерти уходить. Так что давай не подкусывай.

Мостовцы погорланили и, ничего не добившись, разошлись недовольные.

Тогда Роман собрал всех своих сотенных и взводных командиров и, внутренне волнуясь, сказал:

– Надо нам, товарищи, серьезно потолковать. Люди вы в большинстве новые и не все толком знаете, кто такие красные забайкальские повстанцы и за что они воюют. Воюем мы за Советскую власть. Руководят нами те же самые большевики, которые нас на Семенова подымали в восемнадцатом году. Воюем мы не сами по себе, а вместе с крестьянами и рабочими всей России, вместе с Красной Армией. Без Красной Армии мало чего мы стоим. Говорю я это вот к чему. Красная Армия людей, которых берет в плен, не расстреливает всех без разбору. Так и мы должны поступать. Взяли мы вот, сегодня в плен моих посёльщиков. Всех я их знаю как облупленных. Из них настоящий наш враг только один Платон Волокитин. Остальные из-под палки в дружину вступали. Отцы у них малосправные или вовсе бедняки. Так что тут надо разобраться.

– Конечно, – сказал командир второй сотни, первым записавшийся в отряд на прииске Яковлевском. – А только что мы с ними делать-то будем?

– Предлагаю отпустить их на все четыре стороны. Пусть идут домой и расскажут, что мы не бандиты какие-нибудь. От этого в Мунгаловском многие заколеблются, когда коснется дело воевать с нами.

– А Платона надо расстрелять, – сказал Никита Клыков. – Я его, если разрешите, сам расхлопаю.

– Нет, Платона мы домой не отпустим, но и расстреливать сейчас не будем. У нас есть трибунал, он его и будет судить, – заявил Роман.

Командиры согласились с его доводами, и он приказал привести взятых в плен молодых парней. Когда их привели, Роман обратился к ним с вопросом:

– Хотите вступить в наш отряд?

Парни замялись, тревожно запереглядывались. Потом Димка Соломин сказал:

– Я бы записался, да отец меня тогда к себе на порог не пустит.

– И меня тоже, – заторопился поддержать его Лариошка.

Роман рассмеялся:

– Ну, я вижу, с вами каши не сваришь. Дадите слово, что больше не будете с нами воевать?

– Дадим, – все сразу заявили парни.

– Тогда можете отправляться домой. Только коней и ружья вам не вернем. Они нам нужны. Вам же это наука вперед, чтобы знали, что воевать с нами не только опасно, но и убыточно. Передайте там поклон моему отцу да скажите ему и другим посёльщикам, что с белыми им не по пути. Пусть лучше за Семенова богачи воюют.

Обрадованные парни охотно обещали передать Северьяну и посёльщикам все, что наказывал Роман. Их освободили из-под стражи, и они не медля ни минуты отправились домой. Торопливо шагая по грязной дороге, они то и дело оглядывались назад – боялись, что Роман передумает и прикажет вернуть их обратно.

VIII

Напрасно дожидались в Мунгаловском посланных на разведку. Прошли все сроки, а они не вернулись. Вечером отцы и родственники их пришли к Каргину. Расстроенный, с заплаканными глазами старик Соломин напустился на него с упреком:

– Погубил ты наших ребят, Елисей. Какие, к черту, они вояки! У них ветер свистит в мозгах, а ты их вон на какое опасное дело отправил. Да и командира им выбрал такого, что хуже некуда. Платон только зубы скалить умеет да силой своей хвастаться. Так и знай, влипли по его милости ребята в беду.

– Бросьте вы раньше времени панихиду петь, – попытался утешить пришедших Каргин. – Они могли и просто где-нибудь задержаться. Гляди, так вот-вот вернутся. С ними ведь Северьян Улыбин, а этот куда попало не сунется.

– С Северьяном ты тоже маху дал. У него брат и сын самые отъявленные большевики, а ты доверять ему вздумал. Случись что, так он сразу к красным переметнется. Ему-то они худого не сделают, а остальных сразу порешат.

– Ну, на Северьяна это ты зря говоришь. Никакой пакости он казакам не сделает. Сам умрет, а их подводить не станет. Мысли-то у него, может быть, двоятся, да только к нам он такой веревочкой привязан, которую не вдруг порвешь. Прежде чем отрезать, сто раз отмеряет.

– Что верно, то верно, – подтвердил его слова Елизар Коноплев, с похожей на веник, вечно всклокоченной бородой казак, лучший в поселке колесник и санный мастер. – А все-таки надо бы на розыски поехать.

– Подождем до завтра. Если уж к утру не вернутся, тогда я сам на розыски отправлюсь, – заявил Каргин. – Так что шибко не убивайтесь.

На другой день, поднявшись чуть свет и узнав, что разведчики не возвращались, Каргин решил ехать разыскивать их. Повел он на розыски сто тридцать человек наиболее надежных и боевых дружинников. Старики, ребятишки и бабы проводили их со слезами.

День выдался на славу, погожий и теплый. В полях за поскотиной дымились подожженные кучи навоза. По овсяным жнивьям бродили без всякого присмотра коровы, быки и овцы.. Лели жаворонки, струился, сверкая, воздух. У Драгоценки с « буйными криками вились над кустами стаи галок. Всюду властно вступала в свои права весна.

На просохшей дороге курилась от движения конницы серая пыль и медленно оседала на прошлогодние травы. Солнце пригревало спины дружинников, поблескивало на стволах винтовок, на металлических частях уздечек и седел. В рядах сдержанно переговаривались, невесело шутили. Только в хвосте колонны, где ехала безусая молодежь, слышался громкий и дружный смех. Гордя Меньшагин рассказывал, как перепугался Никула в секрете, не узнав своей собственной Жучки.

Выехав на Ильдиканский хребет, Каргин приказал дружине остановиться. Казаки спешились, стали подтягивать седельные подпруги, прохаживаться, разминая ноги. Каргин долго разглядывал из-под руки долину Листвянки, дальние сопки, тайгу. Не заметив нигде ничего подозрительного, сказал, обращаясь к пожилым дружинникам:

– Не нравятся мне эти чертовы горки. Если есть в Мостовке красные, то на сопках у них обязательно посты стоят. Они нас верст за пять увидят. Давайте подумаем, как лучше двигаться. На рожон в таком деле переть нечего.

Казаки наперебой стали предлагать пути дальнейшего продвижения. Самый разумный путь предложил Епифан Козулин. Он посоветовал двигаться не по дороге, а по кустам на берегах Листвянки, тянувшимся широкой и непрерывной лентой до самого ее устья.