Двое для трагедии - Анна Морион

– Умница. Помни: одно неверное движение, и твой Седрик будет раскрыт со всеми вашими секретами. – Грейсон отошел от меня, снял пиджак, закатал рукава рубашки, открыл массивную железную заслонку печи, и вдруг печь ярко загорелась яростным всепожирающим огнем.

Сковавший меня ужас замедлил поток слез, и я молча смотрела на это страшное действие, не смея закрыть своих глаз.

Вампир легко поднял тело Софи и небрежно закинул его в самое сердце жаркой печи. Затем в печь был заброшен труп Франсуа. Грейсон закрыл заслонку и, обернувшись ко мне, засмеялся. Его красивый низкий смех смешивался с шумом пожирающего тела супругов Дюпри огня.

– Какое великолепное зрелище! Черт, Вайпер, да ты счастливица! – воскликнул Грейсон и, вновь открыв заслонку, бросил в печь свои пиджак и рубашку. Подойдя ко мне и подняв меня на ноги, он грубо разорвал на мне мое платье и тоже бросил его в огонь, оставив меня совершенно обнаженной, так как Грейсон привез мне одни лишь платья и туфли, но ни одной пары нижнего белья.

Но факт собственной наготы не смутил меня: мой мозг отказывался принять реальность и то страшное представление, которое устроил для меня вампир. И я лишь вновь опустилась на землю, обняла свои колени, молча плакала и не спускала взгляд с печи. Лицо Грейсона, с которого не сходила дьявольская улыбка, навсегда запечатлелось в моей памяти.

Печь, запах жареного мяса и горящей одежды, Грейсон, жар – все это смешалось в одну страшную размытую картину, которая постепенно превращалась в черную мозаику. Сознание покидало меня.

«Как это странно – быть вампиром. Оказывается, у них столько проблем… Сжечь человека, сделать так, чтобы он исчез с лица Земли, и никто никогда не смог бы найти его… Так и Дюпри, и Лурдес, и Сьюзен… Теперь они не существуют вообще… Их тела сожжены, и все, что от них осталось – это горстка пепла…  Грязного серого пепла» – думала я и медленно впадала в темноту: мне казалось, что я умирала, но я ничего не чувствовала, а просто думала и думала, пока черная пропасть не поглотила меня.

Придя в себя, я обнаружила себя лежащей и укрытой пледом в кровати, в своей комнате. Часы и холодный свет за окном сказали мне о том, что наступило утро другого дня. Моя голова раскалывалась.

Схватившись руками за голову, я тихо заплакала: мои нервы были расстроены, и я не могла поверить в то, что Софи и Франсуа не было в живых. Вчерашний полный ужаса день казался мне каким-то нереальным кошмаром, каким-то странным сном, но, к сожалению, мой разум говорил мне, что все это произошло на самом деле: супруги Дюпри были убиты, а их тела сожжены.

Вдруг я услышала запах крови и с отвращением увидела на своих руках и груди засохшую кровь. К горлу тут же подступила тошнота, и, вскочив с кровати, я побежала в ванную комнату, где меня вывернуло наизнанку. Я целое утро не отходила от унитаза.

Когда желудок успокоился, я быстро зашла в душ и с яростью смыла с себя кровь бедных французов. Меня охватило безграничное чувство мерзости к себе, к Грейсону, и к самой реальности. И вдруг я подумала о том, как спокойно я жила, когда не знала ни Седрика, ни его тайну, ни о существовании вампиров, а теперь эта реальность проглотила меня как черная дыра и втягивала в себя все глубже и глубже, тянула на самое дно, чтобы там окончательно свести меня с ума.

Искупавшись, вымыв волосы и почистив зубы, я вышла из ванной комнаты и с яростью раскидала по полу платья, привезенные для меня Грейсоном. Я была не в себе. У меня началась настоящая истерика, словно запоздалая реакция мозга на вчерашний кошмар.

Устав от бегания по комнате и разбрасывания вещей, я присела на кровать, и вдруг до меня дошло, что все это время я была нагая. Меня тут же охватил стыд и испуг того, что в любую секунду в комнату мог зайти Грейсон, и я поспешила надеть, первое попавшееся мне под руку, короткое, белое платье. Затем я устало легла на кровать, моментально упала в темноту и проснулась только под вечер.

Первым, что я увидела, открыв глаза, был Грейсон – он сидел рядом со мной на кровати. Чистый, красивый, как всегда в костюме.

– Я принес тебе ужин, – приветливо сказал он и улыбнулся. – Замечательный выбор платья: белый цвет невероятно идет твоим волосам.

– Иди к дьяволу! – сквозь зубы процедила я.

– Я знаю, что тебе нравятся круассаны, но вспомнил, что ты не ела весь день, поэтому мясо по-французски и артишоки как нельзя лучше подойдут твоему аппетиту.

– Оставь меня, чудовище! Не хочу тебя видеть! – еле слышно прошептала я, отвернувшись от него.

– Поешь, а я скоро вернусь: у меня есть к тебе занимательный разговор, – бросил вампир и погладил мои волосы. Затем он вышел из комнаты и закрыл меня на ключ.

Перевернувшись на спину, я стала смотреть в потолок, но потом, все же взглянув на поднос, что принес Грейсон, увидела лежащий на нем нож.

Довольно острый нож для разрезания мяса.

Я схватила этот нож и прижала его к своему горлу, но этот способ лишения себя жизни показался мне слишком банальным, и я прикоснулась острием ножа к венам на своем запястье. Самоубийство манило меня такой сладкой местью, что я с трудом сдержала себя мыслью о том, что мне нельзя было убивать себя из-за Седрика. Но, если я не могла порезать собственные вены, кое-что порезать на себе я все же могла.

Поднявшись с кровати, я собрала в пучок свои волосы и, с ненавистью вспоминая о том, как вампир восхищался ими, безжалостно отрезала их, и, взглянув в зеркало, с острым наслаждением увидела, что вместо длинных красивых волос у меня осталась непонятная рваная прическа длиною до плеч. Затем я аккуратно положила нож обратно на поднос и с презрением подумала: «Как будет удивлен проклятый Грейсон!». Я представляла его удивленные глаза и чувствовала сладкую пьянящую месть, хоть это была совсем и не месть, а всего лишь маленькая пакость.

Я была безумно рада тому, что сделала вампиру хоть какую-то гадость, и хотела заставить его понять, что он не властен надо мной. Сев на кровать, лицом к двери, я стала терпеливо ожидать прихода вампира: не знаю, сколько прошло времени, но я не спускала с двери взгляда, боясь пропустить появление Грейсона и его реакцию на мой поступок. Разбитая губа ныла, но я не обращала на боль внимания, с упоением предвкушая, как Грейсон увидит меня и то, что я сделала со своими