Варшавская Сирена - Галина Аудерская

— За здоровье… — первым встрепенулся Адам.

— Вы безумные, безумные! — взорвалась Анна. — Прабабка с нашими союзниками мастерит гранаты, Галина распространением листовок на немецком языке способствует деморализации немецких солдат, фабрикант строит подпольные арсеналы, а всем заправляет якобы настоящий генерал вермахта. На улице уже тепло, завтра же пойду окунаться в Вислу.

— Ты получила такое задание? — заинтересовался Павел.

— Нет. Я получила письмо из Геранда и вспомнила советы деда Ианна: взбесившихся людей нужно семь раз подряд окунать в холодную проточную воду.

— Но ты сама сказала, что мы всего лишь безумные. Поэтому выпей за генерала — поручика Корвина.

— Пусть сломает себе шею! — провозгласила Анна. — Так, кажется, у вас желают удачи?

— Ногу он уже раз сломал, — заметил Павел. — И вылечил с твоей помощью. Ну так что? За его удачу и твои достопамятные заслуги! Пей, Анна!

— Пью. Пресвятая богоматерь! Вот теперь, когда Павел собирается сесть за бридж, у меня, кажется, начнется истерика. В ту ночь майору не везло; проигрывал он — по его словам — не только из-за позднего времени, но и потому, что Анна ошеломила его своим рассказом о «Мальве».

— Что они могут мастерить в «Мальве»? — размышлял он вслух, морща лоб. — Собирают, что ли, у жителей карбидные лампы и чистят корпуса? Никогда не поверю, чтобы «Филипп» позволял кустарным способом изготавливать свои знаменитые «филиппинки». У него есть своя подпольная мастерская, да и сам он профессиональный пиротехник. А Берт и Иван — горе-ремесленники.

— Прабабка тоже? — обиделась Анна. — Они говорят, у нее руки просто созданы для такой работы.

— Вздор! Значит, не «филиппинки». Может, просто очищают корпуса ламп, а женщины шьют мешочки из плотного тика для пороха? Я знаю, что в подпольных мастерских по изготовлению гранат работают и женщины-химики. Но чтобы прабабка? Вдова маршала?

— От шляхты всего можно ожидать, — сказал с мрачной миной Адам, так хорошо скопировав Зигмунта, что все, даже доктор, рассмеялись.

Пани Рената готовила на кухне для утомленных игроков ранний завтрак и потому не была посвящена в аферу под кодовым названием «Мальва».

— Я влюбилась, — заявила однажды Анне Данута, — и теперь, выполняя задания подполья, уже ничего не боюсь.

— А какая же связь между любовью и страхом? — спросила Анна.

— Самая прямая. Я сама в этом убедилась. Он очень смелый и остроумный. Даже перед серьезным делом рассказывает анекдоты и вспоминает самые удачные операции. Старается не думать о том, что вызывает страх. Говорит, самое главное — не сидеть сложа руки, потому что его и таких, как он, как мы, боится гестапо.

Анна с любопытством посмотрела в сверкающие глаза золовки.

— А что же вы такого делаете, отчего немцы вас боятся? Листовки разносите…

— Ну, это в прошлом. Я теперь другим занимаюсь. И на этом новом поприще познакомилась с «Кмитицем». А работа у нас наверняка интереснее, чем у тебя на твоих курсах и в библиотеке.

Анне захотелось одернуть девчонку, но она лишь спросила:

— Что же ты теперь делаешь?

— Это очень, очень секретная работа.

— Хорошо, не говори.

— Ну ладно, тебе, так и быть, скажу. Наша группа поддерживает связь с лагерями военнопленных, передает туда карты окрестностей, маленькие радиоприемники, оружие и деньги для организации побегов. И с мобилизованными на принудительные работы мы связаны, и разные шифровки передаем.

— И все это проделывают такие влюбленные недоросли, как вы с «Кмитицем»?

Данута немного сбавила тон:

— Ну… не все, конечно. Мы работаем на упаковке. Материалы перед отправкой упаковываются, иногда прячем их в продуктовые посылки. Так, что комар носу не подточит.

— А твой «Кмитиц» понравился бы прабабке? — спросила, минуту помолчав, Анна.

— Ого! Знаешь, будь буня помоложе, я, наверно, никогда не привезла бы его в «Мальву». Он смеется совсем как она и тоже говорит, что не умрет. В эту войну, разумеется.

— Конечно, если сидеть на упаковке.

— Но Зенек не всегда этим занимается, а только сейчас, пока не заживет рана, — возмутилась Данута. — Его подстрелили во время войны памятников.

— Войны памятников?

— Неужели не знаешь? За то, что наши сняли с памятника Копернику доску с немецкой надписью, Фишер велел убрать с площади памятник Килинскому, и приказ об этом был расклеен по всему городу. Тогда наши ребята налепили на эти приказы губернатора листки с текстом: «В отместку за уничтожение памятника Килинскому продлеваю зиму на шесть недель. Николай Коперник, астроном».

Анна кивнула.

— Да, я видела и надпись на стене Национального музея: «Я здесь, народ Варшавы. Ян Килинский». Передай «Кмитицу», что ему удался «coup double», как говорят во Франции; это что-то вроде: одним ударом убить двух зайцев. Он в равной мере необходим и пленным в лагерях, и некой симпатичной, немного пугливой варшавянке.

— Уже не пугливой! Ведь только ты знаешь, что когда-то, давным-давно… Он считает, что я исключительно отважна.

Однажды в марте, ожидая, пока «Рябой» упакует столик с тайником, Анна занялась кормлением черепах и не заметила, как замигала красная лампочка — знак, что вошел кто-то чужой. Незнакомец, отстранив сына «Рябого», подошел прямо к ней.

— Мне нужен «Ада», — заявил он, не потрудившись даже назвать пароль.

Анна хотела было сказать, что посетитель ошибся адресом, но вдруг, взглянув на густые брови над большими выпуклыми глазами, невольно произнесла:

— Так вы, поручик, не попали в плен?

Брови вошедшего сдвинулись в одну линию, рука скользнула в карман пальто.

— Что это значит? Кто вы?

— Я жена «Ады», которого вы ищете. Но мы встречались раньше. Помните горящий скипидар с фабрики «Добролин»? Вы дали нам лошадь, когда мы по приказу генерала Городинского приехали на склад за медикаментами.

— Я?

— Поручик Пацак-Кузьмирский, защитник Воли?

Незнакомец перевел дух, вынул руку из кармана.

— Ладно. Это я. Но только для вас. Для «Рябого» я «Анджей», для других — тоже. А ваш вопрос напугал меня потому, что лишний раз показал всю трудность полной, абсолютной конспирации. Вы не поверите, но когда адъютант командующего Армией Крайовой заказывал у известного сапожника сапоги для своего шефа, тот открыл какой-то гроссбух, в котором были записаны размеры обуви и фамилии старых, довоенных клиентов, и, как сейчас вы, спросил: «Значит, генерал Токаревский не попал в плен?»

Анна рассмеялась и сказала:

— Я везу на Прагу груз. Возьму рикшу. Можете поехать со мной и оттуда добраться до Медзешинского вала.

— «Ада» на валу? Отлично. А что в этой пачке?

— Лучше не спрашивайте. Для рикши — столик. Низенький, так что мы сунем его под ноги и усядемся вполне удобно.

По дороге Анна узнала, что «Анджей» пробыл в лагере для военнопленных очень недолго