Волшебный корабль - Робин Хобб

Новые крики заставили ее повернуть голову. Оттуда, где она находилась, видно было плоховато, но, судя по всему, змей показался опять.

— Ублюдок за нами гонится! — завопил кто-то, а капитан громко приказал охотникам бежать на корму и приготовиться отгонять чудовище стрелами и гарпунами. На краткий миг Альтия ясно рассмотрела мчавшуюся за ними тварь. Змей все еще держал пасть широко разинутой, из угла рта свисала цепь: пеньковый канат он успел перегрызть. В шее змея торчали стрелы и гарпуны. Рассвет зажигал в широких плошках глаз кроваво-гневные блики. Альтия еще не видала, чтобы морда животного столь ясно отражала владевшее им чувство. Змей все вырастал и вырастал из воды, живому существу просто не полагалось быть настолько громадным…

Он ударил корабль со всей силой, которую мог из себя выжать. Необъятная голова рухнула на кормовую палубу, произведя жуткий шлепок — ни дать ни взять великанская ладонь шарахнула по столу! Нос «Жнеца» стремительно взлетел кверху, и Альтию едва не сбросило со снастей. Все же она удержалась, и ее отчаянный вопль ужаса подхватили другие голоса. Она услышала, как загудели стремительно спускаемые тетивы. Потом охотники бесстрашно ринулись вперед, снова и снова всаживая в чудовища копья… Вот только их усилия оказались уже ни к чему. Змей гнался за ними, уже умирая, и умер в прыжке. Он безжизненно распростерся поперек палубы. Его глаза остановились, а из пасти текла молочно-белая жидкость, и там, где она попадала на палубу, доски начинали дымиться. Потом голова заскользила назад и вниз — вес гигантского безжизненного тела увлекал ее под воду. И вот темные волны с громким всплеском сомкнулись.

На корме недоставало половины фальшборта, по палубе пролегла широкая борозда, из которой валил дым…

Вконец охрипший капитан без промедления велел хорошенько скатить[70] палубу забортной водой.

— Это было не просто животное, — различила Альтия голос Брэшена, полный благоговейного страха. — Оно хотело отомстить перед смертью… И, прах побери, ему почти удалось!

— Давайте-ка поживей убираться отсюда, — буркнул старпом.

Матросы с большим рвением кинулись по местам. Изодранные паруса «Жнеца» розовели в первых лучах солнца.

Он пришел на бак в самый глухой час ночи, на четвертые сутки стоянки в Джамелии. Проказница сразу ощутила его присутствие рядом. Она, впрочем, одинаково хорошо чувствовала его, где бы на борту он ни находился.

— Что такое? — прошептала она.

На палубе было очень тихо. Единственный вахтенный сидел на корме и мурлыкал себе под нос старинную песенку о любви, поглядывая на огни города. Вблизи — камнем докинуть можно — покачивался на якоре невольничий корабль. Мирную атмосферу ночной гавани нарушала долетавшая оттуда вонь, да еще еле слышный ропот — это в трюмах переговаривались и плакали закованные в цепи рабы.

— Я ухожу, — сказал он тихо. — Я попрощаться пришел.

Проказница услышала и ощутила эти слова, но не уловила в них смысла. Он просто не мог иметь в виду того, о чем говорил. В сущей панике она потянулась к нему, силясь отыскать в его душе объяснение… но не сумела пробиться.

Они уже были врозь.

— Ты знаешь, что я люблю тебя, — сказал он. — И, что еще важнее… наверное… тебе известно, что ты мне действительно нравишься. Я думаю, мы подружились бы при любых обстоятельствах. Даже будь ты настоящей личностью, человеком, например одним из матросов…

— Все не так! Ты заблуждаешься! — шепотом закричала она. Итак, он все же вознамерился покинуть ее. Бросить. Оставить одну… Но и теперь она не находила в себе силы выдать его. Нет, нет! Это не может быть взаправду! А значит, бесполезно поднимать тревогу и вмешивать в дело Кайла. Это касается только их двоих. Его и ее. — Уинтроу! — все так же тихо продолжала она. — Да, мы при любых обстоятельствах сделались бы друзьями… хотя ты и без ножа меня режешь, не признавая за настоящую личность… Но такого, что существует между нами сейчас, когда мы такие, как есть, — ты — человек, я — корабль, — такого в ином случае уже не было бы! Не обманывай себя, ты сам это знаешь! И не умасливай свою совесть, убеждая себя, будто в твое отсутствие я примусь весело болтать с Майлдом или обмениваться впечатлениями с Гентри! Они неплохие ребята, но… ты — это ты. Ты необходим мне, Уинтроу… Уинтроу? Уинтроу!..

Она извернулась как только могла, стараясь на него взглянуть, но он отступил туда, где она не могла его видеть. Однако, когда он только подошел и окликнул ее, она успела заметить, что он был в одном нижнем белье. И держал в руках небольшой узелок. Нечто завернутое в клеенку и туго увязанное. «Не иначе, жреческое облачение!» — подумала она сердито.

— Ты права, — проговорил он вполголоса. — Я только его с собой и беру. Это единственная моя вещь, которую я с собой сюда принес. Проказница… Даже не знаю, что еще сказать тебе. Я должен уйти, я обязан… пока еще могу с тобой разлучиться… пока мой отец еще не успел изменить меня так сильно, что я сам себя узнавать перестану…

Она сделала попытку переубедить его, поколебать разумными рассуждениями.

— Но куда ж ты пойдешь? И что ты собираешься делать? Твой монастырь далеко. У тебя ни денег нет, ни друзей в городе! Уинтроу, это безумие! Если ты действительно… так уж должен это сделать… надо все рассчитать. Подожди, пока мы не окажемся ближе к Срединному. Убаюкай их бдительность, притворись, будто сдался, а сам…

В его голосе прозвучала спокойная решимость:

— Я думаю — если я не уйду прямо сейчас, то потом уже сам не смогу.

— А я вполне могу помешать тебе, — хриплым шепотом предупредила она. — Все, что требуется, это переполох поднять. Один мой крик — и вдогонку за тобой бросятся все, сколько их ни есть на борту!

— Знаю. — Он прикрыл глаза и потянулся через фальшборт, стараясь к ней прикоснуться. Его пальцы дотронулись до ее волос. — Но я не верю, что ты вправду так поступишь. Не верю, что ты так поступишь со мной…

Краткое прикосновение осталось в прошлом — Уинтроу выпрямился. Привязал узелок к поясу длинным концом… И полез вниз по якорной цепи.

— Уинтроу… не надо… здесь, в гавани, прячутся змеи… они могут тебя…

— Ты мне никогда не лгала, — упрекнул он ее еле слышно. — Не пытайся же теперь удержать меня ложью.

Потрясенная, она хотела было что-то сказать… но не смогла выдавить ни словечка. Вот он достиг воды и сунул в нее сперва одну босую ступню…

— Са спаси и помилуй! — вырвалось у него. Вода была неимоверно холодная. Уинтроу решительно сполз вниз и погрузился в нее. Проказница расслышала хриплый вздох: видно, у него перехватило дыхание. Потом он выпустил цепь и поплыл прочь — неуклюже, медленно, «по-собачьи». Привязанный узелок плыл следом, подпрыгивая на волнах.

«Уинтроу!!! — мысленно закричала она. — Уинтроу, Уинтроу, Уинтроу!!!» Беззвучный крик, сухие слезы… Она так и не подняла тревоги. И не потому, что боялась привлечь внимание змей. Ее лишила голоса преданность и любовь. «Нет, — твердила она про себя. — Он не может… в самом деле… Он Вестрит. А я — семейный корабль. Он не покинет меня. Во всяком случае, надолго. Он выберется на берег и зашагает по улицам темного города. Он останется там… на час, на день, на неделю… это свойственно людям — выходить на берег. Но потом они всегда возвращаются…»

Конечно же, он к ней вернется. Вернется сам, по собственной воле. И признает наконец, что его судьба, его предназначение — здесь…

Проказница плотно обхватила себя руками и крепко стиснула зубы. Нет, она не закричит. Она подождет. Подождет, пока он все поймет сам — и сам к ней вернется.

Будем надеяться — она уже достаточно хорошо успела его изучить…

— Скоро рассвет…

Кеннит произнес это до того тихо, что Этта еле расслышала.

— Да, — отозвалась она нисколько не громче.

Она лежала у него за спиной, очень близко, но не прикасаясь. Быть может, он разговаривал во сне? В таком случае его не следовало тревожить. Он очень редко засыпал, пока она находилась с ним в постели, — а ей почти никогда не дозволялось делить с ним ложе, подушки и телесное тепло более чем на час-другой.

Кеннит вновь подал голос. Это был даже не шепот, а нечто вовсе едва уловимое:

— «Когда мы в разлуке, Лучами рассвета ко мне Твои прикасаются руки…» Знаешь эти стихи?

— Я… — неуверенно выдохнула Этта. — Это отрывок из какой-то длинной поэмы… У меня никогда не было времени изучать поэзию…

— А тебе незачем изучать то, чем ты и так являешься. — Он даже не пытался скрыть нежность, прозвучавшую в голосе. Сердце Этты замерло. Она не смела дышать. — Поэма называется «К возлюбленной Китриса». Она старше Джамелии. Она восходит ко дням Древней Империи. — Он вновь на время замолк. — С тех пор как я встретил тебя, эти стихи мне всякий раз о тебе напоминали. Особенно вот эти строки: «Не могут пустые слова, Вобрав, уместить мою нежность. Я губы сомкну И брови нахмурю, Чтоб в рабство страсти не впасть…» — Кеннит помолчал еще и добавил: — Чужие слова. Произнесенные устами другого мужчины. Хотел бы я, чтобы они были моими.