Волшебный корабль - Робин Хобб

Гентри молча слушал капитана и только кивал, но Проказница время от времени чувствовала на себе его взгляд. Она как могла вывернула шею и холодно уставилась на троих мужчин. Кайл старательно отводил глаза. В отличие от Гентри. Тому определенно было очень не по себе. Потом Проказница заметила, как он слегка кивнул головой, и догадалась, что жест предназначался ей. Но что означал этот кивок? Она не поняла.

Потом они убрались с бака, и спустя некоторое время она ощутила, как Торк с Кайлом отбыли в город. «А хоть бы и вовсе не возвращались!» Проказница вновь стала смотреть на город, окутанный тонкой дымкой испарений Теплой реки. Ну прямо облачный город. Город на облаках… «Чего я на самом деле хочу? Чтобы Уинтроу вернули, пускай даже насильно? Или чтобы его побег оказался удачным?…» Она не знала. Зато вспомнила, как надеялась, что он вернется к ней сам, по собственной воле… Какая чушь!.. Какое ребячество!..

— Корабль… слышь, корабль! Проказница!..

Гентри не отважился подняться на бак. Он тихо окликал ее, стоя на ступенях трапа.

— Иди сюда, не бойся, — хмуро отозвалась она. Гентри был хороший моряк, даром что человек Кайла. Ей было даже чуточку стыдно оттого, что он страшился ее.

— Да я просто спросить хочу. Скажи, могу я… что-нибудь для тебя сделать? Как-нибудь утешить тебя?

Он пытался успокоить ее.

— Нет, — бросила она коротко. — Не можешь. Ну разве что… бунт на борту организуешь.

А сама растянула губы в улыбке, чтобы он не принимал эти слова уж очень всерьез.

— Бунт — не могу, — со всей торжественностью отвечал Гентри. — Но если ты… нуждаешься в чем-нибудь, то только скажи.

— Нуждаюсь? У деревяшек нет никаких нужд.

Старпом удалился так же тихо, как и подошел. Но через некоторое время появился матрос по имени Финдоу. Уселся на краешке бака и начал играть на своей скрипке. Да не какую-нибудь разухабистую мелодию из тех, которыми он, бывало, подбадривал и задавал ритм матросам, вращавшим кабестан[72]. Нет, сейчас Финдоу играл нечто напевное… и довольно-таки грустное. Музыка вполне соответствовала настроению Проказницы. И вот странное дело: немудреная песенка скрипичных струн понемногу начала уносить ее боль. Взамен пришло нечто другое. Проказница смотрела на город, и по ее щекам катились слезы. Никогда прежде она не плакала… Она думала, что слезы сами по себе мучение, но ошибалась. Они лишь смывали страшное напряжение, в котором она пребывала.

Она чувствовала, как глубоко внутри ее корпуса работали плотники. В дерево входили буравы, потом туда крепились тяжелые рымы. Отмерялись, отрубались, крепились длинные цепи… С причала грузили припасы: воду, сухари, цепи. Все это предназначалось рабам. Рабам… Проказница неохотно примерилась к этому слову. Уинтроу верил, что рабство было одним из величайших зол, какие только есть в мире. Однако сколько он ни пробовал растолковать ей, что значит неволя, она так и не усмотрела особой разницы между жизнью раба — и жизнью матроса. Ну в самом деле. Над тем и над другим стоял господин. И заставлял работать так долго и так усердно, как он, господин, находил нужным. А мог ли, к примеру, моряк особо распоряжаться собственной жизнью?… Вот то-то. Ну и что еще худшего можно придумать для раба? Проказница не понимала.

Потом ей подумалось: вот потому-то Уинтроу с такой легкостью и покинул ее. Потому что она непонятливая и глупая. Потому что она вовсе не человеческое существо…

Слезы хлынули с новой силой. Невольничий корабль под названием «Проказница» горько плакал о своей доле.

Еще прежде, чем на виду показался корпус этого корабля, Соркор уверенно объявил его невольничьим. По вышине мачт, пояснил он. Корабль еще скрывался за островом, а мачты уже были видны.

— Чем выше мачты, тем больше парусов, а значит, больше шансов довезти товар свежим, — заметил он ядовито. И обрадованно улыбнулся своему капитану: — А может, торговцы рабами просто дотумкали, что им кое-чего следует опасаться! Что ж, пусть удирают. Все равно от нас не уйдут!.. Добавим парусов, кэп? И можно будет брать на абордаж хоть сразу, как только обогнет мыс…

Кеннит отрицательно покачал головой.

— Здесь подводные скалы, лучше не разгоняться… — Подумал и решил: — Вот что. Поднимем-ка купеческий флаг да выпустим плавучий якорь, чтобы выглядеть сильно нагруженными. Пусть примут нас за безобидное торговое суденышко. А мы и приближаться особо не будем… пока он в пролив Рикерта не войдет. Там с другого конца, помнится, замечательная такая песчаная банка… Если придется загонять их на мель, пусть хоть днище не продырявят!

— Слушаюсь, кэп! — прокашлялся Соркор. И добавил, обращаясь не прямо к Кенниту, а как бы в пространство: — Мы… это… когда режемся с работорговцами, обычно кровищи… да… и змеи. Тела на лету подхватывают и всякое такое. За каждым невольничьим кораблем уж парочка-то обычно да тащится. То есть не для баб… не для женских глаз подобный видок. Может… даме лучше в каютке бы посидеть, пока все не кончится?

Кеннит оглянулся через плечо. Этта. Когда бы он ни вышел на палубу, она неизменно оказывалась именно там: за его левым плечом. Сперва это немного раздражало его, но потом он решил: лучший способ отделаться от подобного внимания — просто не замечать его. А вообще-то Кеннита даже забавляло почтение, которое богатырь Соркор оказывал его шлюхе. Ишь ты — собрался даже оградить ее от неприглядных реалий жизни! Этта, впрочем, ни смущенной, ни польщенной не выглядела. В глубине ее темных глаз горели странные искры, а на скулах проступили пятнышки румянца. Кеннит обратил внимание, что одежда на ней сегодня была самая простая и прочная: лазурная хлопковая рубашка, темные шерстяные штаны и жилетка им под стать, а на ногах — черные сапоги до колен, промасленные и до блеска начищенные. Откуда они взялись, интересно? (Тут Кеннит припомнил, что она вроде бы упоминала об игре в кости с матросами несколько дней назад.) Волосы Этты были перевязаны ярким шелковым шарфом — лишь блестящие кончики их мели по раскрасневшимся от ветра щекам. Чужой человек мог бы принять Этту за молодого уличного хулигана. А что? Судя по тому, как она окрысилась на Соркора, — хулиган да и только.

— Я думаю, — сказал Кеннит, — дама сама разберется, какое зрелище для нее слишком кровавое, а какое нет. И уйдет в каюту, когда сама пожелает.

Губы Этты приоткрылись в улыбке, и она нахально заметила:

— Уж если по ночам я наслаждаюсь обществом нашего капитана, чего мне днем-то бояться?

Соркор от смущения залился такой краской, что белые шрамы отчетливо проступили на побагровевшей физиономии. Но Этта лишь косилась на Кеннита: понравится ли ему ее лесть? Он хотел было остаться внешне невозмутимым, но хвастовство женщины больно уж славно вышибло старпома из колеи. И Кеннит позволил себе чуть скривить губы в признательной усмешке. И ей хватило. Она все увидела, оценила и поняла. Гордо подняла голову, ноздри ее раздувались.

Его тигрица на поводке.

Соркор отвернулся и от капитана, и от его шлюхи.

— А ну-ка, ребята! Надуем врага хорошенько! — раскатился над палубой его голос, и пираты ринулись по местам. Флаг Ворона, под которым обычно ходил корабль Кеннита, мигом сполз вниз, а на его место взвился другой, давно когда-то взятый на захваченном корабле. Следом отправились за борт плавучие якоря. Затем почти все моряки попрятались долой с глаз.

Теперь «Мариетта» двигалась медленно и осторожно — вылитый торговец, беспокоящийся о своем грузе. И матросы, остававшиеся на палубе, оружия при себе не имели. Когда же невольничий корабль обогнул-таки мыс и сделался полностью виден, Кеннит уверенно пришел к выводу, что при желании его легко удастся настичь.

Он безмятежно разглядывал свою будущую добычу. Как верно подметил Соркор, все три мачты судна были выше обычного и несли изрядное количество парусов. Еще Кеннит увидел на палубе парусиновый тент: временное убежище команды. Определенно матросы не в состоянии были более выносить жуткий смрад, распространявшийся из трюмов, плотно набитых человеческими телами, и перебрались из форпика туда, где хоть продувал ветер. «Сигерна» (такое название было выведено большими буквами на носу) имела несчастье перевозить невольников вот уже несколько лет. Позолота с нарядной резьбы давно облупилась, а по бортам пролегли потеки самого гнусного вида. Знать, никто не заботился даже о том, чтобы выплескивать парашу под ветер…

…И, опять же в полном соответствии с предсказанием Соркора, в кильватере работорговца лениво плыл желто-зеленый раскормленный змей, сильно смахивавший на досыта насосавшуюся пиявку. Если судить по размерам его «талии», изрядная часть корабельного груза уже перекочевала в чешуйчатое желто-зеленое брюхо. Кеннит прищурился, внимательно разглядывая палубу «Сигерны»… Там торчало гораздо больше народу, чем он, собственно, ожидал. Они что, в самом деле боялись участившихся нападений и на всякий случай потащили с собой вооруженный отряд? Эта мысль Кенниту особого удовольствия не доставила. Но по мере того как «Мариетта» не спеша нагоняла работорговца, он сумел присмотреться получше и обнаружил, что на палубе находились… невольники. Драные тряпки их одеяний развевались на колючем зимнем ветру. Рабы шевелились, но свобода их передвижения явно была ограничена. Видимо, капитан на время выпустил их из трюма хлебнуть свежего воздуха. «Не иначе, зараза по трюмам распространилась…» — подумал Кеннит с беспокойством. Чтобы капитан невольничьего судна явил о своих «пассажирах» простую заботу — такого люди не помнили, не бывало такого.