Анхен и Мари. Выжженное сердце - Станислава Бер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как скажешь, – нехотя согласился директор гимназии и тотчас же откланялся.
Анхен отдёрнула руку. Она ещё не совсем справлялась с этой своей особенностью, но уже начинала к ней привыкать. Художница моргнула, и воспоминания адвоката, страдающего от тяжёлого похмелья, исчезли. Она стояла напротив господина Цветкова. Побывав в его воспоминаниях, госпожа Ростоцкая даже почувствовала головную боль и сухость во рту.
– Знаем мы всё. С женой господин Колбинский развестись хотел, – заявила Анхен напрямик, облизывала сухие губы.
Иван Филаретович уставился на художницу, слегка приоткрыв рот – откуда мы это знаем? Адвокат опустился в кресло и посмотрел на ищеек снизу вверх, надменно задрав небритый подбородок. Госпожа Ростоцкая и делопроизводитель тоже присели – на диван.
– Ах, вы всё знаете, оказывается. Тогда что же вы мне голову морочите? Ну, да. Хотел Иван Дмитриевич развестись с ветреной своей жёнушкой – рога она ему наставила. Кричал, что ненавидит и хочет мгновенного развода. Я дал ему время подумать, чтобы горячки не пороть. А то сегодня ненавижу, а завтра люблю, жить не могу без неё. А мне время терять на эти эмоциональные колебания? Ну, уж нет. Увольте. Моё время, знаете ли, дорогого стоит.
Господин Цветков встал, выпроваживая непрошеных гостей. Приём окончен.
– Так что же Вы не приехали к нему на завтра? – поинтересовался господин Самолётов уже в передней.
– А с утра я занемог, – ответил адвокат, демонстративно кашляя – кхе, кхе. – Поехать в Хитряево не было никаких сил.
Ага, знаем мы эти болезни. Поди, опять в ресторации загулял.
– Ещё один камень на чашу весов против Ольги Колбинской. Что и требовалось доказать, – сказал господин Самолётов, когда они с художницей вернулись на службу.
– Значит, убиенный хотел развестись с подозреваемой? Хотел, значит, – сказал задумчиво господин Громыкин, сидя за своим огромным столом у арочного окна.
– Вот именно, – подытожил делопроизводитель.
– Не торопитесь, молодой человек, – сказал дознаватель, снимая пенсне с носа, и, дирижируя им, продолжил. – Надобно выяснить, кто был в полюбовниках у супружницы жертвы, где сей господин находился в момент убийства, и как был отравлен директор гимназии. Не забывайте, что много всего остаётся неизвестным. Много.
– Да ведь главное-то мы знаем! – воскликнул делопроизводитель.
– Что же главное? – не удержалась от вопроса Анхен.
– Мотив, сударыня. Его Величество в раскрытии любого преступления – господин Мотив! Найди, кому выгодно убийство, найдёшь убийцу, – продекламировал Иван Филаретович, немного фиглярствуя.
– С мотивами у нас всё хорошо, у нас убийцы пока нету. Ольга боялась развода, – начал загибать пальцы левой руки господин Громыкин, вставая из-за стола и расхаживая по кабинету. – Степан был с отцом в ссоре, он мог узнать о завещании и быстро с ним расправился. Не сам, конечно, раз алиби у него железное. Теперь ещё и полюбовник объявился. Мог убить из ревности. Мог.
– Знаю я историю одну. С "душком" она. Про директора гимназии, – осмелилась высказаться Анхен, теребя красную сережку в ухе. – Сплетничать не пристало, но в интересах следствия можно ведь?
– Как интересно! Рассказывайте же скорее! – воскликнул Иван Филаретович. – Rapidement, Je prie!
Госпожа Ростоцкая уставилась на дознавателя. Господин Громыкин уселся на своё место, нацепил на нос пенсне и уткнулся в бумаги. Что за выскочка? Всё-то она знает.
– Фёдор Осипович, – упрекнул господин Самолётов начальника.
– Да рассказывайте уже, – махнул рукой дознаватель, но от бумаг не оторвался.
– В день убийства видела я сцену неприличную. Господин Колбинский кричал на жену – вся гимназия слышала сие. Обвинял её в измене он, и выгонял из дома громогласно. Возлюбленный изменщицы, как догадалась я, в гимназии нашей служит.
– Кто он? – спросил делопроизводитель.
– Кто он, я вам не подскажу. Не видела, по голосу не узнала сего господина я. А разузнать в гимназии всё можно про него.
Господин Громыкин нахмурился ещё больше. Полюбуйтесь, люди добрые, без году неделя в управлении полиции, а уже версии выдвигает, источники информации ищет.
– Фёдор Осипович…, – начал было нудеть господин Самолётов.
– Да езжайте уже, – опять махнул рукой дознаватель.
Анхен и делопроизводитель двинулись к двери.
– Хотя нет, постойте. Я с вами поеду. С вами, да.
Анхен не совсем понимала, за что на неё дуется господин Громыкин. "Дорогу" она ему не переходила, вела себя пристойно. Тем более в карете дознаватель демонстративно уставился в окно. Повисла неловкая тишина, которую даже господин Самолётов не осмелился нарушить. Госпожа Ростоцкая нервными окончаниями под кожей – есть такие, оказывается, – чувствовала, что дознаватель её недолюбливает. Сие есть дурной знак. Фёдор Осипович представлялся ей фигурой загадочной и в то же время опасной – было в его повадках что-то от шакала, вроде человек простой, без изысков, но стоит только от него отвернуться, вцепится в шею клыками и разорвёт.
– Бог мой, Анхен, ты как здесь? – воскликнула Мари, когда сестра зашла за ней в класс.
– На минутку выйди, пожалуйста, – попросила её Анхен и обратилась к классу. – Простите, барышни.
– Здравствуйте, господа, – сказала Мари, оглядев всю компанию сыскарей, ожидавших её в коридоре возле класса.
– Мария Николаевна Ростоцкая, – представила её Анхен.
– День добрый, – буркнул господин Громыкин, слегка наклонив голову.
– Добрый день, сударыня, – галантно поцеловал ей руку господин Самолётов. – Ну, надо же! Вы похожи, как две капли утренней росы на цветке. Не отличишь, право слово. И обе красавицы. Deux belles femmes.
Делопроизводитель лукавил на счёт того, что не отличишь. Мари всегда любила синее, Анхен – красное. Вот и теперь младшая из близнецов стояла в серо-голубом платье, блистая серьгами с аквамарином. К тому же Мари носила очки, была малоподвижна и полновата. Сказывалась страсть к чтению и поеданию сладостей украдкой.
– Хотя погодите. У Вас глаза дивного орехового цвета, а у сестры синие, точно васильки в поле.
– Разве не говорила я, что близнецы мы? – удивилась художница.
– Никак нет.
– Ну, не суть. Мари, расскажи, пожалуйста, дознавателю, что случилось с директором и женой его. Помнишь сцену ту? В первый день учебный? В коридоре и во дворе кричал он неприлично. Помнишь? Кто любовник Ольги Колбинской есть такой?
– Я не могу такие вещи рассказывать. Это личная жизнь, – заупрямилась сестра, украдкой рассматривая господина Самолётова. – Нет, и не просите.
– Ведь это жизни и смерти вопрос, – настаивала Анхен.
– Я ничего особенного не знаю. Спросите лучше у нашей уборщицы, – подсказала Мари, лишь бы её оставили в покое. – Эта бабка всё знает и всё расскажет.
– Как её зовут? – поинтересовался делопроизводитель.
– Ефросинья Ивановна. Анхен вас проводит.
"Бабке" было лет сорок, не больше. В
