Цареубийца. Маузер Ермакова - Юрий Жук

Пистолет Кольта, сданный в музей Я.М. Юровским, судя по его заводскому номеру, – это Модель 1911 г. (М1911), изготовленная в Северо-Американских Соединенных Штатах (САСШ) специально для России.

С левой стороны кожуха затвора этих пистолетов имеется следующая надпись:

PATENTED APR. 20. 1897; SEPT. 9. 1902; COLT`S PT. F.A. MFG. CO. DEC. 10. 1905; FEB. 14. 1911; AUG. 19. 1913. HARTFORD CT. U. S. A.

С этой же стороны рамок этих пистолетов (ближе к их спусковой скобе) имеется надпись на русском языке, выполненная более мелким шрифтом:

англ. заказъ

С правой стороны кожуха затвора этих пистолетов имеется следующая надпись:

COLT AUTOMATIC, CALIBRE 45. GOVERNMENT MODEL.

С правой стороны рамок этих пистолетов (ближе к спусковой скобе) располагается заводской номер, имеющий в нашем случае перед цифровым рядом индекс «С», указывающий на коммерческий выпуск данного вида оружия.

Коммерческие партии этого оружия поставлялись правительством САСШ для Русской императорской армии во время Первой мировой войны.

В январе 1916 года по просьбе Военного Министерства Российской империи правительство Великобритании разместило на фирме «Кольт» свой заказ на изготовление 100 тыс. пистолетов этой системы. Согласно американским источникам, в период с 19 февраля 1916 по 18 января 1917 года фирмой «Colt» («Кольт») было поставлено в Россию 47 тыс. таких пистолетов, имеющих порядковые номера с 2300 по 80 000 [85] .

Скорее всего одна из партий этих пистолетов, так и не успев дойти до Действующей Армии, «осела» на военных складах Екатеринбургского гарнизона и в дальнейшем была «реализована» уже при Советской власти меж «своими людьми». И подтверждением сему – слова того же М.М. Медведева, рассказавшего автору, что этими пистолетами были вооружены все Члены Коллегии, а также некоторые сотрудники УОЧК (в том числе и Я.М. Юровский), работавшие в Екатеринбурге в 1918 году.

Кстати сказать, один из подобных пистолетов и сейчас представлен в экспозиции «Музея Памяти Романовых» в экспозиции Свердловского областного историко-краеведческого музея [86] .

До 9 июня 1935 года сданные Я.М. Юровским пистолеты находились в фондах музея, а затем были изъяты органами НКВД СССР [87] .

Так что, как это ни прискорбно, но именно с этого дня это оружие стало числиться как изъятое сотрудниками правоохранительных органов, преемники которых даже по прошествии более чем семи десятилетий до сих пор не могут дать по этому поводу, хоть сколько-нибудь вразумительных объяснений! (Наверное, точно такая же участь постигла и пистолет Г.П. Никулина, который также никогда не выставлялся в экспозиции…) Причина же, побудившая компетентные органы изъять из музея и это оружие, доподлинно неизвестна, а надежда на установление истины видится автору более чем сомнительной даже в настоящее время.

Однако в связи с этим имевшим место фактом все же можно сделать два предположения.

Первый из них – пристрастие некоторых представителей партийно-советской элиты к каким бы то ни было «сувенирам» отечественной истории, в силу чего автор не исключает возможности того, что суть необъяснимо-таинственной причины их изъятия как раз и заключается в ее банально-корыстолюбивой подоплеке.

А второй – еще более тривиальный: арест единственной дочери Я.М. Юровского – одной из главных организаторов прообраза будущего комсомола, – Социалистических Союзов рабочей молодежи Урала, репрессированной в марте 1938 года [88] .

Однако как бы там ни было, но отсутствие этих исторических памятников в собрании бывшего Центрального Музея Революции СССР является невосполнимой утратой не только для музейных работников, но и для ученых-исследователей, специализирующихся в области судебно-баллистических и историко-криминалистических экспертиз.

Занимаясь детальным изучением обстоятельств трагической гибели Царской Семьи многие годы, автор пришел к выводу о том, что так называемая пояснительная записка (текст которой приведен выше) была написана Я.М. Юровским с сознательным искажением некоторых фактов, имевших место в реальной действительности.

Так, например, упомянутый в ней пистолет Кольта М 1911 на деле вряд ли является «орудием казни» (даже несмотря на свою историческую принадлежность к ДОН и личности его бывшего коменданта), так как целый ряд обстоятельств говорит против этого факта. Нелишним также будет и пояснение автора о том, что бриллианты и прочие драгоценности (зашитые в корсетах Государыни и Ее дочерей) не могли сыграть какой-либо существенной роли в защите тел их владельцев. Так как, несмотря на природную твердость таковых, все они были размещены в мягкой тканевой основе (не представляющей собой жесткой конструкции), а посему и не являлись серьезной помехой пулям оружия, используемого при убийстве Царской Семьи. Более того, автор практически не сомневается в том, что, подчеркивая особо наличие «бриллиантовых панцирей», Я.М. Юровский как бы чувствовал в них свою «собственную защиту», позволявшую прикрывать допущенные им огрехи, в конечном итоге сказавшиеся на неорганизованности проведения всей акции в целом, а также «неизбежной нервности» действующей под его началом команды.

Не желая повторять уже сказанное, попробуем все же обратить внимание читателя на одну небезынтересную особенность этой пояснительной записки.

Вчитываясь в ее строки, становится не совсем понятно, для чего, собственно, Я.М. Юровскому – человеку, наделенному особым доверием партии (поручавшей ему в 1918–1919 гг. самые ответственные поручения [89] ), понадобилась подпись Г.П. Никулина на этом историческом документе?

А дело в том, что Г.П. Никулин был выбран Я.М. Юровским не случайно. Ибо еще в Екатеринбурге, в далеком 1918 году, он почти сразу же приметил молодого сотрудника УОЧК, который резко выделялся среди своих товарищей тем, что не употреблял спиртное в принципе [90] . Завязавшаяся на Урале дружба с годами только крепла и со временем переросла фактически в родственные отношения. Поэтому куда бы ни бросала судьба Я.М. Юровского в годы Гражданской войны и после, он повсюду старался «тащить» за собой «сынка» (так он называл Г.П. Никулина с первых дней их знакомства). И даже умирая от сердечной недостаточности и прободной язвы летом 1938 года, Я.М. Юровский делает Г.П. Никулина своим душеприказчиком и завещает своим детям слушать его, как родного отца.

Учитывая эти обстоятельства, нетрудно понять, что Г.П. Никулин просто не мог бы отказать Я.М. Юровскому в его просьбе: подписать этот столь важный для него документ.