Молодильные яблоки - Дмитрий Мансуров

— Тайком от окружающих, — добавил Мартин, — чтобы те уши не оторвали. В общем, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало!

— Угу, — зловеще ухмыльнулась кукла. — Найти их и сделать так: чем бы дитя ни плакало, лишь бы не тешилось!

Поговорка подходила как нельзя более кстати: было вдвойне обидно, что хулиганы учинили расправу, и учинили ее до того, как мы прочитали книги.

— Никогда не встречал ничего подобного! — воскликнул Либрослав, рассматривая монеты (фишки, бирюльки) через увеличительное стекло у самой свечи. — Рельефность для наших мест нехарактерная. А полоски на ребре — дело поистине невозможное! Тонкая работа, люди так делать не умеют!

Меня же больше всего поразило то, что рисунки на обеих сторонах были абсолютно одинаковыми, а металл хоть и отливал привычным серебряным блеском, но был несравнимо легче.

— Уже умеют, — возразил я. Если не люди, то кто? Достопамятные зеленые человечки, один из которых мне половину сна под ногами мешался? — Вспомните, тот человек, что брал эти книги, говорил что-нибудь? Он, вообще, разговаривал, или был гением мимики и жеста?

— Разговаривал, — Либрослав перевернул монетку. — Спокойный голос, вполне обычный для наших мест говор, акцента нет. По всем признакам он местный.

— Может, не на того думаем? — предположил Мартин. Заинтригованный, он открывал книги одну за другой и обнаружил еще несколько монеток-фишек.

— Ненавижу таких людей! — в бессильной злобе вымолвил библиотекарь. — Поймаю, прикажу им заново переписать испорченные книги от корки до корки! Они у меня помрут, переписывая тексты каллиграфическим почерком!

— Господи боже! — воскликнул Мартин. — Это слишком жестоко!

Ему вспомнилось собственное обучение чистописанию. Немало сил и стараний он приложил, чтобы ради него предмет назвали коротким словом «писание». Пользоваться гусиным пером он толком не научился. Ошибок в словах не делал, но у его письма имелось фирменное отличие, по которому я с легкостью опознаю записи Мартина от всяких прочих: через две-три строчки стабильно располагались чернильные кляксы. Учитель чистописания со временем привык к ним и даже старался игнорировать, постоянно напоминая себе о сословии Мартина. Мне повезло меньше: как царевич, я был обязан обладать идеальным почерком. Сколько пота с меня сошло при обучении, страшно вспомнить, зато клякс в письмах давно не было.

— Думаешь, пожизненное заключение гуманнее? — возразил библиотекарь.

Мартин призадумался.

«Похоже, слухи о замуровывании писарей в старые времена могли иметь реальную основу!» — думал я, складывая изуродованные книги стопкой.

Анюта убрала куклу, прихватившую пару монеток на память, в котомку. Я и Мартин подхватили книги, Анюта тоже взяла остаток — две штуки. Библиотекарь собрал найденные монетки в кулак и пошел впереди нас, указывая дорогу в свой кабинет. Я нагрузился книгами так, что ничего не видел перед собой, кроме их корешков. Мартин нес точно такую же стопку, и нам приходилось ориентироваться на звуки шагов библиотекаря и подсказки Анюты. Мы могли отнести книги и за два раза, но, откровенно говоря, было лень. Анюта уже вовсю зевала, из-за этого и меня клонило в сон.

— Я думаю, именно тот человек испортил книги, — определился наконец Либрослав. — Он ничего не сказал о порванных страницах!

— Вы уверены? — возразил я. — Он мог искать другие материалы, и не факт, что вообще заметил отсутствие страничек.

— Пока я не опровергну свои же домыслы, он будет в числе подозреваемых

— А вы не помните, что было написано на порванных страницах?

— Нет. Зачем запоминать то, что уже записано? — Библиотекарь широко отворил дверь в кабинет. — Кроме того, я не в силах запомнить всё! Входите осторожно, стол находится прямо по курсу.

— Я помню! — отозвался я, делая несколько шагов и наклоняя голову в сторону, чтобы увидеть, куда иду. Промахнуться мимо стола я не мог, но рисковал врезаться в него и рассыпать тяжелые тома. Библиотекарь после этого меня живьем съест. Достанется и за себя и за того человека.

Оказалось, что я успел вплотную подойти к столу. Стоило сделать еще шаг, и я рисковал воплотить собственные опасения в жизнь.

Я сложил книги и помог Мартину, забрав у него половину стопки. Мышцы, освободившиеся от непривычной нагрузки, приятно расслабились. Мартин свалил оставшиеся книги рядом с моей кучей, и Анюта положила два томика сверху.

— Три десятка книг! — подсчитала она. Библиотекарь скрипнул зубами. — И все древние, вы заметили?

— Где я был, спрашивается, и почему ни один помощник не сказал ни слова? — сердито посетовал он, затем переложил монетки из кармана в кружку и поставил ее на полку.

В кабинет вошел рослый стражник, сверкающий роскошными рыжими усами, сделавшими бы честь даже царю.

«Опасная личность!» — привычно пронеслось в голове. Поговорка «рыжий, красный — человек опасный», в детстве отскакивавшая от зубов, как «Отче наш», не давала мне покоя: я никак не мог понять, в честь чего их сторонятся и опасаются? Лишь к пятнадцати годам узнал, что рыжие и красные являлись основой императорского войска, а их появление грозило крупными неприятностями. Неприятности всегда случаются, когда вооруженные до зубов отряды берут город-крепость в осаду.

Император сделал рыжих символом собственной удачи. Люди, прослышав о расправах, учиненных его войском, сдавались практически без боя. Слабонервные и вовсе поднимали белый флаг, едва завидев рыжеволосых у горизонта.

Сейчас-то мы знаем, что император оказался не столько жестоким, сколько веселым и находчивым: слухи о зверствах императорской армии были придуманы им самим. Его агенты заучивали их наизусть и болтали без умолку, пересказывая выученное на каждом углу. Слушатели пугались настолько, что моментально делились новостями с родными, соседями и знакомыми. По сути, император основал империю не огнем и мечом, а выразительным словом. И он был единственным, кто провернул подобный фокус: последующие поколения запомнили преподанный урок и на ужасающие истории реагировали намного спокойнее.

Не повезло только рыжим и красным: по сей день они служат в войсках. У них нет иного выбора: цвет волос поставил крест на других профессиях, и благодарить за это следовало хитроумного императора, почившего много столетий назад.

«Повеселился он славно, ничего не скажешь! — восхищался я, вспоминая легендарного правителя. — Сегодня таких завоевателей днем с огнем не сыскать!»

— Вызывали? — то ли спросил, то ли уточнил стражник.

Библиотекарь утвердительно кивнул и указал на стопку книг.

— Эти славные юноши обнаружили, что у нас побывал злодей, изуродовавший мировое достояние! — воскликнул он.

— Наказание будет соответственным! — пообещал стражник. — Как именно изуродовано данное достояние?

— Зверски! Острым лезвием!

— Значит, и злодеям достанется острым лезвием… — хладнокровно ответил стражник и зачем-то провел по шее указательным пальцем. Анюта сглотнула.

— Для начала отыщите того, кто это сделал! — поспешил прервать стражника Либрослав, пока тот не расписал методы казни во всей красе. Не для мирного населения их профессиональные методы. Усевшись в кресло-качалку, библиотекарь продолжил: — Бумага на столе, чернила на полке. Садитесь и записывайте приметы, которые я вспомню.

— Он оставил после себя монетки! — Анюта показала стражнику кружку. Тот вопросительно глянул на библиотекаря, Либрослав одобрительно кивнул. Монетки перекочевали из кружки в кошелек на поясе стражника.

— Одну не забирайте, — попросил библиотекарь, — поищу аналогичные изображения.

Монетка вернулась в кружку, Анюта поставила ее на полку. Либрослав закрыл глаза, после чего последовало подробное описание подозреваемого. Мы какое-то время переглядывались, решая, кому из нас четверых записывать его приметы. Мартин потеребил котомку, намереваясь предложить почетную роль писаря кукле Юльке, но та, словно никогда не была волшебной, лежала, не подавая признаков жизни. В конце концов стражник махнул рукой: «И так запомню!» Я почувствовал, что начинаю ему завидовать: у меня сроду не было цепкой памяти, и то, что я запоминал, откладывалось в голове только после нескольких часов непрерывной зубрежки.

— Маловато будет! — посетовал стражник, выслушав доклад библиотекаря. — Из вышеперечисленного полезной информации практически ноль.

— То есть? Как это, ноль?! – У старика округлились глаза. — Молодые люди, разве этого мало?

Не хочется говорить правду, но придется. Здесь не тот случай, чтобы накинуться на стражника с обвинениями в том, что он ничего не понимает в описаниях подозреваемых.

— Вы знаете, если мы решим арестовать треть человечества, то описание подойдет как нельзя более кстати, — вежливо пояснил я. — В приметах нет зацепки. Только серый костюм, который этот вандал явно сменил на другой. Вы согласны со мной?