Святые наших дней - Митрополит Иларион
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Епископ Николай (Никольский).
1925 г.
В течение всего пребывания епископа Серафима в Орле Ваня Крестьянкин находился рядом с ним. За богослужением он носил архиерейский жезл, в нужный момент подавая его епископу. А во внебогослужебное время был келейником архиерея, то есть помогал ему по дому. Владыка Серафим стал первым наставником Вани на духовном пути. «Умнейший, добрейший, любвеобильнейший», – так охарактеризует его отец Иоанн, вспоминая о нем на старости лет.
В двенадцатилетнем возрасте Ваня познакомился с еще одним архиереем – викарным епископом Елецким Николаем (Никольским). Ему он поведал о своем желании стать монахом. Но тот предсказал ему, что сначала он окончит школу, потом будет на светской работе, потом примет сан и только после этого монашество. Так все впоследствии и произойдет.
Теперь уже два архиерея стали наставниками мальчика. Оба они относились к нему с отеческой любовью, словно провидя его большое будущее. Однажды, когда у Вани был день рождения и мама накрывала на стол, владыка Серафим неожиданно, без предупреждения, пришел к ним домой. В подарок принес фотографию, на которой он был изображен вместе с владыкой Николаем, к тому времени уже находившимся в заключении. И надписал: «От двух друзей юному другу Ване с молитвой, да исполнит Господь желание сердца Твоего и да даст Тебе истинное счастье в жизни». Эту фотографию отец Иоанн сохранит на всю жизнь.
В 1922 году в связи с кампанией по изъятию церковных ценностей по всей стране прокатилась новая волна репрессий, инициированная Лениным. Под предлогом сопротивления изъятию церковных ценностей в пользу голодающих или под иными надуманными предлогами начались массовые аресты и расстрелы духовенства. Арестовали и епископа Серафима. Его приговорили к семи годам заключения и строгой изоляции. Отсидев два года, он вышел на свободу, но в 1926 году был вновь арестован и выслан из Орла. Далее его переведут в Смоленск, вновь арестуют, отправят в концлагерь. 8 декабря 1937 года его расстреляют в Катыни.
Вторая половина 20-х годов ознаменовалась массовым закрытием храмов в Орле. Из остававшихся действующими часть присоединилась к обновленческому расколу.
Иван Крестьянкин в 1929 году окончил школу и поступил на работу бухгалтером. Однако вскоре его уволили, узнав о его религиозных убеждениях. Другую работу в Орле он найти не мог и отправился в Москву. Здесь он устроился счетоводом в Московский областной союз потребительских обществ. Свою религиозность он не скрывал, но и не афишировал. Это помогло ему пережить трудные 30-е годы, когда репрессии против верующих стали особенно жестокими.
Иван Крестьянкин.
1934 г.
В соответствии с постановлением советского правительства от 15 февраля 1930 года «О борьбе с контрреволюционными элементами в руководящих органах религиозных объединений» местным органам власти было предписано усилить контроль за руководителями религиозных общин, выявлять в этих общинах лиц, «враждебных советскому строю». По всей стране прокатилась очередная волна закрытия храмов, арестов духовенства. Многих приговаривали к двум-трем годам лишения свободы или высылки в «места отдаленные», в частности, в Казахстан.
Но самые массовые репрессии постигли Церковь в годы Большого террора 1937–38 годов. 30 июля 1937 года вышел оперативный приказ НКВД № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». В преамбуле документа говорится: «Материалами следствия по делам антисоветских формирований устанавливается, что в деревне… осело много в прошлом репрессированных церковников и сектантов, бывших активных участников антисоветских вооруженных выступлений…» В число категорий, подлежащих репрессиям, приказ включает «наиболее активные антисоветские элементы из бывших кулаков, карателей, бандитов, белых, сектантских активистов, церковников и прочих, которые содержатся сейчас в тюрьмах, лагерях, трудовых поселках и колониях и продолжают вести там активную антисоветскую подрывную работу», а также «все перечисленные выше контингенты, находящиеся в данный момент в деревне». Приказ устанавливает две категории репрессируемых: подлежащие расстрелу и подлежащие заключению на срок от восьми до десяти лет. Приказом также устанавливается конкретное количество лиц, подлежащих репрессии, для каждой республики СССР и для каждой области внутри РСФСР. В частности, для Московской области (включая Москву) установлена квота в 5 тысяч лиц первой категории и 30 тысяч второй, итого 35 тысяч. Операция, согласно приказу, должна была начаться 5 августа и завершиться в четырехмесячный срок. В общей сложности репрессии подлежало 266.230 человек.
Сотрудники НКВД на занятиях по стрельбе.
1930-е гг.
Расстрелы и репрессии по разнарядкам, в соответствии с заранее прописанными цифрами – до такого еще не додумался ни один диктаторский режим. По сравнению с ленинскими неконкретными указаниями («чем большее число удастся нам расстрелять, тем лучше») это был несомненный и значительный шаг вперед в конкретизации задач, стоящих перед карательной системой, аналогов которой по жестокости и масштабу репрессий не было в предшествующей мировой истории.
Установление квот на количество репрессируемых заставляло карательные органы работать с утроенной энергией, так как недобор мог привести к репрессированию самих исполнителей. Антисоветские элементы выискивались повсюду, в том числе, конечно, в среде духовенства, и не только в деревнях, но и в городах. Следственные дела при этом фабриковались «на коленке», свидетельские показания собирали с крайней поспешностью, никакой видимости судебного процесса не было, приговор выносился «тройкой» НКВД и сразу же приводился в исполнение.
На пленуме ЦК ВКП(б) в октябре 1937 года был поднят вопрос об опасности религиозных организаций для предстоящих выборов в Верховный Совет СССР. В связи с этим пленум предписал НКВД «в ближайшие дни обеспечить оперативный разгром церковного и сектантского контрреволюционного актива». Работа по выявлению антисоветского элемента среди духовенства стала еще более интенсивной.
Репрессии против верующих, как и против других категорий граждан, контролировались лично Сталиным. Так, например, получив копию письма редактора газеты «Звезда» о деятельности Церкви в Белоруссии, Сталин написал резолюцию наркому внутренних дел Ежову: «Надо бы поприжать господ церковников». Вскоре вождь получил от наркома отчет о проделанной работе, согласно которому в период с августа по ноябрь 1937 года было арестовано 31359 «церковников и сектантов», из них митрополитов и епископов – 166, «попов» – 9116, монахов – 2173, «церковно-сектантского кулацкого актива» – 19904. Из их числа приговорено к расстрелу 13671 человек, из них епископов – 81, «попов» – 4629, монахов – 934, «церковно-сектантского кулацкого актива» – 7004.
Комментируя эти цифры, Ежов писал Сталину: «В результате наших оперативных мероприятий почти полностью ликвидирован епископат Православной Церкви, что в значительной мере ослабило и дезорганизовало Церковь… Вдвое сократилось количество попов и проповедников, что также должно способствовать разложению Церкви и сектантов».
Убиение праведников в Бутове.
Клеймо иконы Собора новомучеников и исповедников Российских
Операция, на реализацию которой отводилось четыре месяца, была продлена еще на год. Чекистам понравилось убивать, запах крови пьянил. Первоначально намеченные квоты при этом были многократно превышены, карательные органы работали ударными темпами. Точное число репрессированных в 1937–38 годах остается неизвестным, и подлинные масштабы сталинского террора против собственного народа, включая духовенство, можно понять лишь по отдельным фактам.
Так, например, на одном только Бутовском полигоне с августа 1937 по октябрь 1938 года расстреляли 20761 человека. Но расстреливали и в Коммунарке, и в других местах. Всего за этот период в Москве, по данным НКВД, расстреляли не менее 29200 человек, то есть в шесть раз больше намеченной в приказе № 00447 квоты по Москве и области.
Священнослужители составляли заметную часть приговоренных к «высшей мере социальной защиты», как тогда официально именовался расстрел. В одном только Бутово было расстреляно 374 священнои церковнослужителя Русской Православной Церкви.
Иван Крестьянкин.
