Люди сороковых годов - Алексей Писемский

- Но чем же молодца этого занять? - сказал Вихров, показывая на мальчика.

- Пусть себе гуляет, ему физические упражнения предписаны: беганье, верховая езда, купанье, - отвечала Мари.

- А, в таком случае мы должны сделать некоторое особое распоряжение. Я тебя, мой друг, поручу одному старику, который тебе все это устроит. Потрудитесь послать ко мне Симонова! - прибавил Вихров, обращаясь к Катишь.

Та вышла и сейчас же привела Симонова.

- Вот это, братец, сын одного заслуженного генерала, который теперь в Севастополе. Про Севастополь слышал?

- Наслышан, ваше высокоблагородие; война сильная, говорят, там идет.

- Ну, так ты вот этого мальчика займи: давай ему смирную лошадь кататься, покажи, где у нас купанье - неглубокое, вели ему сделать городки, свайку; пусть играет с деревенскими мальчиками.

- Merci, дядя! - воскликнул вдруг мальчик, крайне, кажется, обрадованный всеми распоряжениями.

- Слушаю, ваше высокоблагородие, все будет сделано, - проговорил и Симонов очень тоже довольным голосом. - А когда вам что понадобится, то извольте кликнуть старика Симонова, - прибавил он, почти с каким-то благоговением обращаясь к мальчику.

- Ну, ты можешь теперь уходить, - сказала ему Катишь.

Симонов тотчас же ушел.

- Вы, кажется, распорядились и достаточно устали, - обратилась она к Вихрову, - да и вам, я думаю, пора чаю накушаться и поужинать.

- Поужинайте, кузина! - сказал ей Вихров.

- Хорошо, - отвечала та и вместе с сыном ушла.

В зале они увидели параднейшим образом накрытый стол с чаем и легким ужином. Это все устроила та же Катишь: она велела ключнице вынуть серебро, лучший чайный сервиз, прийти прислуживать генеральше всей, какая только была в Воздвиженском, комнатной прислуге.

Вскоре после того гости и хозяева спали уже мертвым сном. На другой день Катишь почему-то очень рано проснулась, все копошилась у себя в комнате и вообще была какая-то встревоженная, и потом, когда Мари вышла в гостиную, она явилась к ней. Глаза Катишь были полнехоньки при этом слез.

- Марья Николаевна, - начала она взволнованным голосом, - я теперь вручаю вам моего больного, а мне уж позвольте отправиться в Севастополь.

- Но зачем же так поспешно? - возразила было Мари.

- Невозможно мне долее оставаться, - отвечала каким-то даже жалобным голосом Катишь, - я уж два предписания получила, не говорила только никому, - присовокупила она, как-то лукаво поднимая брови.

Катишь в самом деле получила два требующие ее предписания, но она все-таки хотела прежде походить за своим близким ей больным, а потом уже ехать на службу.

- Если так, то конечно, - отвечала Мари. - Я только буду просить вас найти там моего мужа и поклониться ему от меня.

- Сочту это за приятнейшую и непременнейшую для себя обязанность, отвечала Катишь, модно раскланиваясь перед Мари, и затем с тем же несколько торжественным видом пошла и к Вихрову.

- Ну, Павел Михайлыч, - начала она с вновь выступившими на глазах слезами, - теперь есть кому за вами присмотреть, а меня уж пустите в Севастополь мой.

- Очень жаль, - отвечал он. - Только позвольте!.. - прибавил он и, торопливо встав с постели, торопливо надев на себя халат и туфли, подошел к столу и вынул оттуда триста рублей.

- Позвольте мне, по крайней мере, презентовать вам на дорогу.

- Ни за что, ни за что, - воскликнула было Катишь.

- В таком случае вы меня обидите, я рассержусь и опять занемогу.

- Но ведь и вы меня обижаете... и вы обижаете! - говорила Катишь.

- Ей-богу, рассержусь, - повторил еще раз Вихров в самом деле сердитым голосом, подавая Катишь деньги.

- Повинуюсь вам, хоть и с неудовольствием! - сказала, наконец, она, принимая деньги, и затем поцеловала Вихрова в губы, перекрестила его и, войдя снова к Мари, попросила еще раз не оставлять больного; простилась потом с горничными девушками и при этом раздала им по крайней мере рублей двадцать. Катишь была до глупости щедра, когда у нее появлялись хоть какие-нибудь деньги. Собрав, наконец, свой скарб, она ушла пешком в город, не велев себе даже заложить экипажа. В последних главах мы с умыслом говорили несколько подробнее о сей милой девице для того, чтобы раскрыть полнее ее добрую душу, скрывавшуюся под столь некрасивой наружностью.

VIII

ОХОТА С ОСТРОГОЙ

Приезд Мари благодетельно подействовал на Вихрова: в неделю он почти совсем поправился, начал гораздо больше есть, лучше спать и только поседел весь на висках. Хозяин и гостья целые дни проводили вместе: Мари первое время читала ему вслух, потом просматривала его новый роман, но чем самое большое наслаждение доставляла Вихрову - так это игрой на фортепьяно. Мари постоянно занималась музыкой и последнее время несравненно стала лучше играть, чем играла в девушках. По целым вечерам Вихров, полулежа в зале на канапе, слушал игру Мари и смотрел на нее. Мари была уже лет тридцати пяти; собой была она довольно худощава; прежняя миловидность перешла у нее в какую-то приятную осмысленность. Мари очень стала походить на англичанку, и при этом какая-то тихая грусть (выражение, несколько свойственное Есперу Иванычу) как бы отражалась во всей ее фигуре. Из посторонних посетителей в Воздвиженское приезжали только Живины, но и те всего один раз; Юлия, услыхав о приезде Мари к Вихрову, воспылала нетерпением взглянуть на нее и поэтому подговорила мужа, в одно утро, ехать в Воздвиженское как бы затем, чтобы навестить больного, у которого они давно уже не были.

Приезд их несколько сконфузил Вихрова. Познакомив обеих дам между собою и потом воспользовавшись тем, что Мари начала говорить с Живиным, он поспешил отозвать Юлию Ардальоновну немножко в сторону.

- Я надеюсь, что вы не рассказали вашему мужу о том, что я вам когда-то говорил о Мари, - сказал он.

Юлия посмотрела на него как бы с удивлением.

- Почему ж вы думаете, что я так откровенна с мужем; у вас у самих моя тайна - гораздо поважнее той, - проговорила она.

- Да, пожалуйста, не говорите ему... тем более, что все, что я вам тогда говорил... все это вздор.

Юлия при этом вспыхнула.

- Зачем же вы этот вздор мне говорили, - чтобы от меня только спастись? - проговорила она насмешливым и обиженным голосом.

- Нет, не потому, а потому что тогда, может быть, и так это было; но теперь этого нет, - говорил совершенно растерявшийся Вихров.

Юлия пожала при этом плечами.

- Не понимаю я вас! - сказала она.

- После как-нибудь я вам все объясню, - говорил Вихров.

- Хорошо! - отвечала Юлия опять с усмешкою и затем подошла и села около m-me Эйсмонд, чтобы повнимательнее ее рассмотреть; наружность Мари ей совершенно не понравилась; но она хотела испытать ее умственно - и для этой цели заговорила с ней об литературе (Юлия единственным мерилом ума и образования женщины считала то, что говорит ли она о русских журналах и как говорит).

- Как ожила нынче литература, узнать нельзя, - начала она прямо.

Мари, кажется, удивилась такому предмету разговора - и ничего с своей стороны не отвечала.

- Это такой идет протест против всех и всего, и все кресчендо и кресчендо!.. - продолжала Юлия.

Мари и на это ничего не говорила.

- Введение этого политического интереса в литературу так подняло ее умственный уровень! - отзванивала Юлия.

Вышедши замуж, она день ото дня все больше и больше начинала говорить о разных отвлеченных и даже научных предметах, и все более и более отборными фразами, и приводила тем в несказанный восторг своего добрейшего супруга.

- Я не нахожу, чтобы этот умственный уровень так уж очень поднялся, возразила, наконец, Мари.

- Вы не находите? - спросила Юлия, немного даже вспыхнув.

- Он, кажется, совершенно такой же, как и был.

- Но где ж он лучше? Он и в европейских литературах, я думаю, не лучше и не выше.

Мари при этом слегка улыбнулась.

- Все-таки он там, я думаю, поопытней и поискусней, - возразила она.

- Я не знаю, - продолжала Юлия, все более и более краснея в лице, - за иностранными литературами я не слежу; но мне в нынешней нашей литературе по преимуществу дорого то, что в ней все эти насущные вопросы, которые душили и давили русскую жизнь, поднимаются и разрабатываются.

- Что поднимаются - это правда, но чтоб разрабатывались - этого не видать; скорее же это делается в правительственных сферах, - проговорила Мари.

- Ха-ха-ха! - захохотала Юлия. - Хороша разработка может быть между чиновниками!.. Нет уж, madame Эйсмонд, позвольте вам сказать: у меня у самой отец был чиновник и два брата теперь чиновниками - и я знаю, что это за господа, и вот вышла за моего мужа, потому что он хоть и служит, но он не чиновник, а человек!

- Каковы, я думаю, чиновники в стране, таковы и литераторы, - уж нарочно, кажется, поддразнивала Юлию Мари.

- Павел Михайлович! - воскликнула та, обращаясь к Вихрову. Поблагодарите вашу кузину за сравнение; она говорит, что вы, литератор, и какой-нибудь плутишка-чиновник - одно и то же!