Охота на магов: путь к возмездию (СИ) - Росс Элеонора

— Сегодня и вправду состоится возрождение сил рубина? — спросила одна из них, сидя подле порога на корточках.

— Да. Мы надеемся, что погода нам не помешает. — ответила Афелиса, избавляясь от мыслей, — на нее это никак не повлияет?

— Ну… рубину нечего из нее взять. Можно сказать, что магия в ней умерла, а если учесть, что она маг, то в ней просто помирает обычный человек. Прежняя девочка. Обычно, после этого люди изменяются характером и могут быть сдержанными, даже очень. Ей этот обряд не принесет никакого вреда. А вы, госпожа Диамет, разве не испытывали такое?

— Я… нет. Не помню. И у всех ли так?

— Кому как повезет. Вы, видимо, настолько сильны, что дар с вами был с самого рождения, — милая улыбка засияла на лице, — мы можем посидеть с ней во время возрождения. У нее может быть эмоциональный шок, а после этого, что уж грех таить, всякое бывает. А как ее зовут? Где ее родители? Или она уплыла без них?

— У нее больше нет родителей, — вступился Элид с серьезным видом, — а звать ее Илекс. Да ну, она застесняется вас. Но как она вела себя в каюте… хотя, делайте, что хотите. Скажите уже Диамет, что лекарей на палубе путевых нет. А то никак не может уняться человек…

— Почему же нет? — отозвалась молчавшая все это время девушка. Черные глазки ее поднялись, — бабушка у меня лечит. Я могу позвать ее.

— Ты чего, Изольда? — упрекающе склонилась над ней подруга, — хочешь ее совсем убить? Нельзя. Никаких лекарей не звать. Организм сам о себе позаботиться.

Элид почесал затылок и развернулся. «Слишком утомился, — подумал он, — если ничего плохо не случиться, то можно идти. О ней позаботятся, а что говорить об Афелисе…». Та стояла и что-то обдумывала, по крайней мере, ему так показалось. На самом же деле почва для размышлений пропала. Ей пришлось заставлять себя двинуться, и пойди… но куда? Единственное, что сейчас взбрело в голову, так это проведать Анариэля и распорядиться окончательно о том часу, но тему это из-за чрезмерной назойливости она затрагивать не хотела. «У него свои дела, и у меня свои… были. Неужели нескончаемая занятость привела меня к тому, что я не могу позволить себя отдыха? Занятное дело». Идя по направлению к шканцам, она вдруг остановилась, и не сразу, после раздумий, развернулась и уже уверенно пошла к каютам. Волновало тотчас многое — и предстоящее возрождение рубина, проявление дара Илекс, поведение народа, и еще что хуже — не станет ли этот день роковым в их судьбе? Еще с того времени, как о том заговорили, витало множество слухов, что энергия может перенаправиться к пробудителям и убить их сильным потоком. Это она отрицала и осмеивала, говоря, что магия не может убить плоть, из какой она выбралась. Но все же, с наступлением этого часа, в голову приходило все плохое и ужаснейшее: «если это обыкновенная легенда? Предки не могли так обнадеживать своих детей. Они знали, что наступит день, когда человечество исчезнет. Не все, лишь малая часть. Рубин не может убить, может только оставить людей полумертвыми, но стоит отоспаться и силы придут, и дух посвежеет». Чтобы не думать больше и не подвергать себя внутреннему истязанию, Афелиса заснула в каюте, так как это было невыносимо.

***

Вечер медленно сменился ночью.

Тогда разожглись огни, прильнули друг к другу пламенные языки, и запел протяжным хором народ. Ясная ночь вторила о чем-то светлом, о снисхождении богов к своим детям, звезды светились ярче, будто бы запели вместе с обреченными на неизвестность. Шканцы загорелись: свечи, уставленные на бортах, рисовали треугольник. К мачтам с опущенными палубами прилипали дети. Укутанные в рваные простыни, они с печалью смотрели в небо, и губки их дрожали в такт песни. Непонятный язык, люди кругом, чьи головы покрыты были в плащи, свечи, и напряженность в воздухе, щекотящие тело — все это для детских невинных глазок казалось чудом — воплощением злобной сказки. Юноши затеснились у бортов, указывали пальцем на иных поящих, и посмеивались, толи забавности их, толи от отчаяния. Они — непонимающие умы, единственные, кто улыбался, хоть и с натяжкой, но не плача. Все шептались, и никто не смел что-то выкрикнуть. Такая прелюдия обряда была необходимой, и не все знали, что поют они, для кого и, главное — зачем. Песнь эта была скорбящая, и призывавшая живых духов восстать и покориться их власти, а они, соблазненные девичьим хором, приходили, и присутствие их ясно ощущалось на коже. Неразумные существа не вправе отказаться. «Сколько уже поют, а нет их… — настороженно говорила женщина, укутывая в платок своего ребенка, — удача уже нам не светит?». В то время ночь выдалась звездной — хороший знак. Колдуны ярые охотники на природные знаки, и всегда объясняли молодым, что это могло бы значить. Было среди этого шума, толкотни и сонное царство: совсем маленькие детки, оставленные родителями, посапывали в каютах. И Илекс, так и не очнувшаяся, была отнесена в капитанскую каюту. «Задавят ее, — говорил Элид, — не успеет очнутся, как умрет. А все-таки жаль, что она не увидит это событие, какое бы оно не вышло».

Не только палуба была взбудоражена, но и шканцы: Афелиса, откинув капюшон назад, читала про себя заклинание, стоя рядом со свечами, и ком страха застывал в горле. Даже и не верилось ей, что она — главное лицо этого действа, и если что-то случиться, то вся вина посыпиться на нее. Капитаны появлялись, лишь чтобы поинтересоваться и заглянуть на страницы, даже Яромил не казался таким озлобленным.

«Обряд должен пройти только хорошо. Одна оплошность, одна запинка, и все разрушиться. Благо, текст этот мне дал Анариэль еще будучи в пещере». У нее было действительно серьезное волнение, из таких, каких она доселе не испытывала. К штурвалу взошел Элид в том же сюртуке, причесанный, и улыбающийся какому-то предстоящему чуду. Нынешнее сомнение больше не отзывалось в чертах; кажется, его единственного ничего не тревожило. Но кто знать может, ведь Элид ничего не говорит о себе? Подойдя к Афелисе, он подправил воротник рубашки и сказал:

— Он выполнил твое поручение. Анариэль сказал, что так и задумывал. Ну, я спорить не стал. А штука и вправду хорошая, то есть, чтобы на какую-то группу был один человек, который бы присматривал за всеми, — он задумался, смотря за борт, — сторожи что ли… ну как тебе? Учиться? Ты, наверное, скоро имя свое забудешь. Или до того переучишь, что не вспомнишь и слова.

Афелиса посмотрела на него отстраненно, и на лице у нее написано было: «не мешай». Элид не заметил этого выражение, что-то удерживало его взгляд вдали. После долгого молчания он наклонился, оперся о борт; посмотрел на нее. Будто бы что-то наконец сместилось в его душе — понимание, что ранняя радость бывает слишком обманчива. Но лишь на мгновение — и взгляд снова застыл. Вспомнил он то, как Афелиса отдавала ему приказ, чтоб тот перенес его Анариэлю. Он тоже был насторожен, и разговорить его так и не получилось. Теперь он один оставался без дела, и ребята сегодня все как на иголках — грустные и озабоченные. «К чему такой траур? — думал он, шагая по шканцам без дела, — наоборот, радоваться нужно и надеяться, что все пройдет отлично. А они тут же носы повесили, бедолаги…». Подготовка длилась долго. Принято было приступать именно в полночь, когда потусторонние силы восстанут и напитают рубин энергией. К двенадцати Элид заметил изменение — народ повеселел. Видимо, глотки устали. К тому времени Афелиса куда-то ушла, взяв с собой громадную книгу. Лица засверкали счастьем, и молодежь стала сдержанней, особенно те мальчишки. Он их не заметил в толпе, а значит, затихли. «Поняли, наконец, с кем имеют дело! Анариэль им, конечно, выдал тираду…». Женщины ходили с голубым огнем и поджигали затухавшие свечи: корабль поник в полумрак. Лились подбадривающие песни, старики неспешно выходили из своих каморок, показывали детям игру с огнем — именно в этот момент все казались до того дружны и отчуждены ото всех пороков, что без улыбки нельзя было посмотреть. Элид ощущал новый, небывалый раньше прилив чувств, вызванный какой-то заражающей волной энергии. Хотелось жить, когда велика вероятность смерти. За четверть часа до полуночи, он увидел, как толпа резко стала расходиться по сторонам: все до единого затихло. Ветер не завывал, волны не бились об борта. Умиротворение пришлось и на людей — затишье, какое требовало это мгновение. Из капитанской каюты полился темно-синий свет. Палуба наполнилась таинственным ожиданием, и кто-то, стоя не поодаль, указывали кивком на магов, дергали друг друга за мантии, призывая опустить головы и повиноваться высшим силам. «Начинается! — восклицали они в особом нетерпении, дрожа и припрыгивая, чтобы рассмотреть происходящее, — сейчас… сейчас прибудет новая жизнь».