Охота на магов: путь к возмездию (СИ) - Росс Элеонора

Кивнув Анариэлю, она пошла, и его повела за собой следом. Снова центр шканцев: люди на палубе были обессилены, и те, в ком немного появлялись зачатки сил, смотрели полуоткрытыми глазами, и забавно улыбались. Это выражение показалось Элиду глупым и каким-то наивным. Он смотрел, как они уходят, и подумал: «ну и ну!». Магический барьер создать несложно, и не больших способностей требуется. Но дело касалось долговечности, и высокую плотность, чтоб невидимый шар охватил целый остров. Вспомнилось ему и нападение стрельцов, и то, как Афелиса отбивалась. Все нервы и силы вытрепала защита, и это понятно — прежде ей приходилось скрывать свои способности, и не использовать их. Постепенно вся энергия уходила на жизненные потребности, то есть, сливалась в пустую яму. Так что сомнений не было — барьер будет поставлен, да еще какой: прочный, навеки вечные. Как писали предки высших лиц: рубин вытягивает из магов все черствое, что скопилось в душе, и насыщает их светлой энергетикой. Однако, видимо, работает это лишь с высшими магами, с избранными. Если уж и так, то люди на палубе, после такого очищения, должны были сверкать, петь и танцевать, а не лежать у мачт полуживыми, голодными и холодными. У штурвала он остался с Бозольдом. Тот метал взглядом, как обезумевший, доставал с кармана красную тряпку, вырванную откуда-то, и мял ее. На Элида даже не взглянул, и это стало поводом обвинить его в гордости. «Вишь, какой! — с недовольством думал он, — и ответить не может. А если не может, то должно быть, я прав. Еще тут у нас гордиться будет, голову высоко поднимать… я его выше по статусу. И видно же, что хочет какое-нибудь место в замке занять. Да ему только конюхом, и то нарабатывать на это будет…». От мыслей его отвлек белый взрыв. Афелиса и Анариэль, сцепившись за руки, спрятались в белом тумане. Это явление не вызвало каких-то эмоций у народа, все спали, либо были в бреду. Воздушная масса вскоре стала сгущаться, закручиваться в воронку, пока не схватилась и не стала твердой. Так же, как и рубин, оболочка эта пошла на остров, поглотила его, затем лес, а дальше — быстрее. Наблюдать за ним было еще трепетнее, хоть и опасности больше не предвещало. Теперь они защищены. Бозольд порывался из угла в угол, запрокидывал голову, чтоб разглядеть, как барьер возвышается и поедает территорию, а Элид лишь отвращено отворачивался, лишь бы только не видеть его вспотевшее лицо.

Еще одна перемена возникла в то время: рубин потух. Он упал на подушку, но не раскололся на части. «И… все? Только гадать, когда опять нужно его возрождать. Лучше бы никогда, однозначно. И кто нам теперь страшен? Нужно будет еще Афелису расспросить. Вдруг завтра в город пойдем, и уже не одни, а все вместе. Скажу вот так. Только не по тем холмам, опасненько… лучше по берегу. И наплевать, что кто-то увидит! Вот едет охотничий корабль, и носом в что-то утыкается. И не понимают же они, что это, а как развернуться? Тут только погибать… но им это в урок будет. Пусть знают, что на чужие землю соваться нельзя». Свет от них исходил до того, пока оболочка не потеряла свой цвет. Будто бы испарилась. Дышать становилось все легче и легче: ночь рассеивала всю смешавшуюся пелену. После барьера Афелиса огляделась вокруг, и без промедлений спустилась вниз. Анариэль проводил ее взглядом и сел, вдохнув полной грудью, на лавку.

— Как все хорошо вышло! — восторгался Элид, сажаясь рядом с ним, — это так должно было быть. А я тут. Пока вы нашу землю защищали, думал, что завтра вот пойдем в город, и уже ничего не будем бояться. Не только ты, Афелиса, да я. А еще и Илекс, и вся толпа. А капитанов мы отправим обратно, чтоб остальных привезли. Сколько, думаешь, им так сгонять нужно?

— Еще одного раза будет достаточно. Но тогда им потесниться нужно. Завтра? — спросил Анариэль, на него обернувшись, — людям нужно выспаться. Если только к вечеру. А кораблю, тогда придется к трем часам мчатся назад.

— Я еще подумал…вот, мы поставили барьер, чтобы никто не пробрался, да? — получив его кивок, он продолжил, — тогда как прибудут остальные? Они же не смогут доплыть. И как так? Я вообще не понимаю, как это работает…

— Просто. Любой высший маг может снять его, только с трудом. Я обговорю это с Афелисой, но все же считаю, что мы не зря поставили его именно сейчас. Предчувствие подсказывает, что там, вдали, что-то серьезное происходит. Если найдешь каких-нибудь ведьм, то спросишь у них. Они этим гаданием занимаются. И что ты не понимаешь в работе?

— А вот что, — развернулся он к нему в полуобороте, — какого вам при этом процессе? То есть, что вы чувствуете? Я-то никогда не делал такого, и не мое это. Все-же, хочу научиться когда-нибудь. Но не сейчас. У нас дела есть поважнее, чем к гадалкам ходить. А, к ведьмам, извините, — тут же поправился он с ухмылкой, — и вообще-то нашел. Даже связался с одной. Она мне успех небывалый нагадала. Личный. А сначала подумал, что вот он, этот успех — то, что мы смогли возродить рубин. Но вспомнил про личное.

— Что чувствуем? Можно сравнить это с тем, что ты ощущал, когда рубин вытягивал из тебя силы. Только большой убыток мы не получаем от этого. Обыкновенный процесс, который должен знать маг в случае защиты. И странно, что в темнице вас этому не обучали. Что же вы там делали? А про успех… хм, это дело обманчивое. Ведьмы в основном беду только предсказывают. Ни время, ни лицо, с которым это случиться, только факт.

— Да ничего особенного… — протянул он, — нас заставляли учиться, и никакой практики.

— И в какую сферу вас направляли?

— Я читал, так, чтобы галочку поставить. Не вчитывался серьезно, а вот Илекс — да, она взялась за это. Помню рисунки каких-то листов, цветов и отваров. У нас в темнице старик был, да и сейчас есть, не видел его на корабле. Он истории свои рассказывал, и не только. Говорил, как правильно нанизывать мясо на шампур, как варить, лишь он занимался нами. Хороший старик.

— А ты откуда там взялся? — Анариэль наклонился вперед, покачнулся, чтобы встать, но остановился, — я понимаю, что Милада была матерью той девочки, а ты?

— А меня ветром занесло! — отшутился Элид, — а если серьезно, то почти так и было. Я еще тогда не созревшим был. И та жрица, которая с Миладой приходила — она меня занесла. Она-то мне и сказала, что забрала меня с улицы, потому что увидела во мне какой-то потенциал, я говорю примерно, потому что слово в слово не помню. И, честно, я вообще ничего из моей жизни не помню. Вот жил, да, а потом как память сшибло. И никто мне ничего не расскажет о том, где мои родители, и настоящее ли у меня имя. Элид — это они так меня прозвали, в честь кого-то. Может, и украли, не знаю. Милада заинтересовалась мной и стала опыты на мне ставить, как на кролике. Это я точно своими глазами видел. Знаешь, такое ощущение, будто я с того дня, как мне десять, что ли, лет было, жить начал. Вот родился, и на тебе — семья! Я не помню, как меня они забрали. Ничего не знаю. А потом, такие, как опыты прекратились, говорили, что, мол, я какой-то не такой и чем-то страдаю. Ну… страдал я только от ушиба. У меня до сих пор шрам остался. Вот, — он нагнулся, оголил штанину до колена, и указал пальцем на шрам на всю голень. Линия была тонкая и уже давно вжилась в кожу, — и, вот, что замечательно — не знаю, как получил! Родился, может, с ним. А вообще у меня много таких по всему телу. Знать бы еще, откуда. Может, встречусь как-нибудь в Гроунстене с жрицей-то и спрошу. Но, — Элид опечалено вздохнул, — она мне никогда ничего не говорила. Только лишь, мол, что я слишком мал, вот вырастишь, и тебе все-все-все тайны своего мира откроются.

— Ты вырос: так открылись?

— А это уже интересный вопрос… — протянул он заигрывающее. Спрятав шрам, он с вызовом посмотрел на Анариэля, — открылось то, что я не родня им вовсе. И никому не родня, и никогда не был. Я, как только у них стал жить, то посчитал Илекс за сестру, а ей было… — он задумался, возвел взгляд к небу, и принялся считать: «так, мне десять было, теперь ей тринадцать лет, а мне шестнадцать. Три года… семь. Семь ей», — семь лет. Совсем маленькая. Мы сдружились, и теперь, по секрету, я ее все еще сестрой считаю. И недавно только разгадал почему: потому что близких у меня нет, и я стал иллюзии себе делать. Но я счастлив видеть ее рядом. Илекс не подруга мне, а сестра. Пусть и не кровная. Как это называют… явление… хм, родственная душа!