Йомсвикинг - Бьёрн Андреас Булл-Хансен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты позволяешь рабыне сражаться за тебя! Что же ты за человек?!
Я увел Сигрид обратно за деревья. Я подумал, что Рос отправит своих людей за нами, но вместо этого он распинал псов и наклонился над Осином. Один из окружения Роса поднял сакс и отдал ему, им Рос отрезал голову Осину. Потом бросил ее в реку. Бросок был мощным, голова пролетела половину реки. Он протявкал несколько слов на непонятном мне наречии и начал двигать взад-вперед своими бедрами, давая понять, что произойдет с Сигрид, когда они поймают нас. Его люди в это время забрали наших коней, которые остались на том берегу, псов оттащили от трупа, скинули его в реку, и он поплыл по течению. Того, которого ранила Сигрид, подняли за руки и ноги и понесли.
Мы скакали весь следующий день. Из-за того, что Вингуру теперь пришлось везти меня, мы выкинули практически все, что взяли с собой. Конечно, я оставил оружие, пару шкур, чтобы спастись от холода ночью, сушеное мясо и один из мехов, куда Вагн налил нам сыворотку, которая, насколько я знал, помогала от кашля. Сигрид весь день молчала, ее длинные рыжие волосы замерзли и свисали, как покрывшаяся инеем шаль, но мы не могли останавливаться до наступления темноты.
Я нашел укрытие в паре полетов стрелы от реки за буреломом. Мне удалось поджечь сушняк, который я насобирал. Я повалил плечом погибшую сосну, чтобы тепло сохранялось. Мне не хотелось использовать топор, потому что звук топора раздавался далеко в лесу. Я посматривал на Фенрира и надеялся, что он проснется, если почует погоню, но он не был сторожевым псом, а потому заснул, как только я развел огонь. Сигрид разделась в темноте и сидела, завернувшись в шкуру, пока ее одежда сохла; ее верхняя одежда из кожи, платье, длинная кофта, нижняя рубашка и сапоги висели на суке. Вид ее сохнущей одежды, она сама, обернутая лишь в одну шкуру, ее голые плечи при свете костра… Любой бы потерял голову, увидев такое, но в ту ночь она могла сидеть совершенно голой передо мной, мне было не до этого, я опасался, что Рос с его людьми уже переправились через реку и могут напасть на нас здесь в укрытии под покровом ночи.
Я стоял с датским топором в руках, повернувшись спиной к огню, пока сохла наша одежда. Я выпил сыворотки – это все, что я смог проглотить. Наконец мы оделись, и Сигрид легла возле огня. Она прижала к себе Фенрира, и я подумал, что она заснула, но, когда костер почти догорел, я наклонился, чтобы положить еще ветки, и заметил, что она плакала. Я не мог лечь рядом с ней, потому что надо было караулить. И мне показалось, что она и не хочет, чтобы я был с ней, ей надо одной пережить это горе.
– Не бойся, – сказал я. – Я буду заботиться о тебе.
Тогда она нахохлилась под шкурами, по всему ее худенькому телу пробежала дрожь…
– Если они придут… Заруби меня своим топором. Ударь меня по голове, чтобы я сразу умерла.
Я ничего не ответил, лишь стоял, вглядываясь в темноту.
30
Доносительство
Надо сказать, что лишь те, кто родился в неволе, по-настоящему преданы своему хозяину. Лишь те, кто никогда не испытал на себе, что такое быть свободным, может носить рабский ошейник, не сгорая от желания поскорее сорвать его. Все остальные, схваченные в плен и закованные в цепи, все, кого били кнутом, выбивая послушание, будут жаждать свободы. Это желание сидит внутри человека, оно требует своего, до последнего вздоха.
Мы перебрались через Одер, но мои планы двигаться в сторону страны эстов и исчезнуть там больше мне не нравились. Я внимательно изучил карту, которую дал мне Вагн, но ни я, ни Сигрид не понимали, что там изображено, не понимали и половины рун, запечатленных на ней. Я знал, что мы доберемся до озера в Йомсборге, если просто продолжим идти вдоль Одера, и мне казалось, что лучше всего для нас будет скакать именно в этом направлении, а ни в каком-то другом. Мной руководила не только жажда свободы. Если бы я был моложе, если бы снова почувствовал страх в то утро после нападения, когда спустился к реке и вглядывался в нее, возможно, я бы поблагодарил богов, что они помогли убежать. Но в то утро я не был напуган, тот страх, который я испытал накануне, сменился жаждой мести, и когда я стоял между молоденьких березок, вглядываясь в дымку над рекой, и не видел ничего, кроме снега и деревьев на противоположном берегу, мне это не приносило облегчения. Я был разочарован, что там не было людей Роса, что я не мог выпустить в них стрелы.
Обо мне говорят, что я поступил как доносчик и предатель. Но покажите мне человека, жаждущего мести, который отпустит противника, если у него появится возможность убить его! Если бы мы поехали на север, если бы добрались до Даневирки и до королевства Вилобородого, если бы мы нашли, где он находится… Я бы предстал перед его троном и рассказал, что Олав Трюггвасон находился у Бурицлава, что у него немного кораблей и что он не так силен, как раньше. Когда пришла бы весна и лед бы сошел с Одера, Олав, скорее всего, отправился бы снова на север, и тогда Свейн с его боевыми кораблями смогли бы дождаться его флота. А я смог бы отомстить.
Я не сказал ничего Сигрид о своих изменившихся планах. Первые дни после нападения мы молча ехали по зимнему лесу. Мы постоянно оглядывались назад, часто останавливались, вглядываясь в оголенные деревья. Время от времени нам слышался топот копыт и хруст веток. Но дни шли, а мы по-прежнему были одни.
Сигрид сейчас вела себя странно, а я не очень понимал, что происходит. Вечерами она могла сидеть уставившись на огонь, и казалось, она меня не замечает. Из-за того, что у нас остались лишь две шкуры, мы были вынуждены ложиться, прижавшись друг к другу, чтобы спать на одной шкуре, а второй укрываться. Когда я прижимал ее к себе, она замирала, а ее тело напрягалось. Она вела себя совсем не так, как когда мы встречались с ней в лесу. Мы тоже ложились
