Йомсвикинг - Бьёрн Андреас Булл-Хансен

– Всеотец в золотых чертогах… Даруй мне возможность отомстить злодеям…

Как потом оказалось, я выбрал удачное время, чтобы уехать из Вейтскуга. Выпало еще не так много снега, но почва уже подмерзла, став твердой, поэтому передвигаться было легко. Мы спокойно скакали по болотам и озерам, если бы мы выехали раньше, то нам могло потребоваться несколько дней, чтобы их объехать. Одним утром, когда мы были в полете стрелы от лагеря на ночь, лес перед нами расступился, и мы оказались на своего рода просеке, шедшей с юга на север. На ней были видны наполовину заметенные следы от копыт, когда я спрыгнул с лошади, наклонив голову набок, я увидел углубление от колеи под снегом. Мы вышли на дорогу.

Я слышал про дороги, которые прокладывали сёрланнские конунги и кайзеры, и я понял, что это была одна из них. Мы поехали по ней на север, потому что по ней было легче передвигаться, чем по лесу. Мой лук был наготове в седле вместе с колчаном, я прислушивался к голосам или топоту копыт, но не слышал ничего, кроме стрекотания сорок на верхушках деревьев, фырканья лошадей на морозе и шороха падающего с веток снега.

В те дни мы с Сигрид не говорили много. Когда в сумерках разбили лагерь, я первым делом пошел в лес, чтобы найти сухие деревья и трут; последний я сделал из трутовика, которого там было много. Я срубил деревья датским топором, обвязал их веревкой, и Вингур повез их в лагерь. Нога, которая раньше хромала, больше не болела, Вингур стал самым сильным жеребцом, которого мне когда-либо доводилось видеть. Если бы я был таким же, как он, если бы мое бедро перестало беспокоить меня, я бы не просил о многом в жизни. Может, только о том, чтобы Бьёрн выжил, чтобы ему удалось спастись в тот день…

Сигрид очень переживала из-за того, что мы ехали в королевство Свейна Вилобородого. Это было видно по ней, она постоянно была в своих мыслях, а ее голубые глаза все время обращались к огню. Я намекнул ей, что там мы будем в безопасности. И хотя мы собирались к датскому конунгу, но я же не сказал, что мы там останемся? Я мог бы построить лодку, и мы могли бы отправиться в море к Оркнейским островам, обратно к ее семье. Она ведь хотела этого? Сигрид лишь кивала головой, когда я говорил ей об этом, как будто ее это совершенно не волновало.

Хотя нам еще не попадались люди и постройки, скоро это должно было измениться. Ту дорогу, по которой мы теперь ехали, датчане называли Воинской дорогой, потому что по ней конунги и хёвдинги водили целые армии на грабежи и обратно. Сейчас дорога в основном использовалась торговцами и гонцами, и спустя несколько дней мы увидели первое место для привала. На раскорчеванном участке справа от дороги стоял длинный дом с прогнувшейся посередине крышей, конюшня и хлев. Мы увидели двоих мужчин: один в мохнатой шапке махал нам здоровенным волосатым кулаком, а у второго за спиной был длинный лук.

Мы с Сигрид хотели проехать мимо, но эти двое обратились к нам на наречии, напоминавшем датский, и я решил узнать, далеко ли еще до Даневирки.

Наших лошадей поставили в конюшню, дали им сена, а нас пригласили в дом. Компания там собралась разномастная: десяток мужчин и женщин, одетых в кофты из грубой шерсти, некоторые со старыми ужасными шрамами; у одного не было половины лица, у другого торчал обрубок там, где должна быть рука. Этот обрубок лежал на столе, пока мы с Сигрид ели, и нам было видно, как двигаются кости под тонкой кожей всякий раз, когда он двигал рукой. Не просто так мне постоянно подливали много крепко сваренного пива в тот вечер. Там были и подростки, одна девушка, но вскоре они ушли спать на койки возле стены, следом за ними стол покинули женщины, остались сидеть лишь четверо мужчин. Сигрид не пила, она молча сидела рядом со мной, держа под накидкой свою руку на ноже, она уже поняла, почему нам была оказана такая честь. Тот, с обрубком вместо руки, показал рукой, в которой он держал кружку, на меня. Пора платить, сказал он. Я понял, что не из гостеприимства эти люди пригласили нас. За приют, еду и пиво они хотели получить плату.

– У тебя же есть серебро, – проговорил он, похлопывая себя по поясу. – Такой воин, как ты? Уверен, что на юге тебе хорошо платили. Бурицлав, может? Мы слышали, что йомсвикинги несут службу у него.

У меня не было серебра. В моем кошельке, висевшем на поясе, не было ничего, кроме камня, подаренного мне Бьёрном, и я не собирался с ним расставаться.

– Если у тебя нет серебра… – Он поднял свой обрубок, показывая на Сигрид. – Ты можешь дать нам свою женщину. На ночь хотя бы.

Должно быть, он уже был слишком пьян, когда предложил такое, потому что язык его заплетался. Но когда я осознал, что он предлагает, дикая ярость вскипела во мне, Сигрид схватила меня за руку и шепнула, что нам надо выбираться. Она потянула меня за собой к двери. Там я оставил свой датский топор, а теперь схватил его и устрашающе посмотрел на тех четверых, сидящих за столом.

Мы вышли и оседлали лошадей. Как только мы вывели коней из конюшни, Сигрид вскочила в седло, держа Фенрира перед собой. Меня пошатывало, я не смог попасть в стремя и выругался, вспомнив Хель со всеми ее мертвецами. Мужчины вышли на улицу. Тот, с обрубком, держал в здоровой руке топор, а трое других стояли с какими-то длинными палками.

Возможно, мы могли просто ускакать оттуда. Сигрид кричала мне, что мне надо сесть в седло. Но я уже почувствовал тяжесть топора в своей руке. Никто больше не посмеет лишить меня Сигрид, думал я. Мужчины пошли на меня, Сигрид позвала снова, она умоляла, чтобы мы поехали.

Я взревел как дикое животное, поднимая топор. Но, вероятно, меня посетила мысль, что глупо становиться убийцей здесь, ведь те четверо были датчанами и людьми Вилобородого. Поэтому я повернул топорище в руке и ударил обратной стороной топора; я ударил сбоку прямо по рту того, что был с обрубком, и увидел, как полетели зубы и полилась кровь. Он рухнул как мешок.

Было абсолютно тихо, когда я поднял топор снова. Те трое