Отдел убийств: год на смертельных улицах - Дэвид Саймон

за ним. От места преступления до вынесения приговора, суд – единственный этап, где детектив играет пассивную роль, целиком зависит от чужих решений. Детектив дает показания и помогает юристам всем, чем может. Юристы, в свою очередь, относятся к этой помощи по-разному. Одни прокуроры совещаются со следователями об уликах и презентации, спрашивают мнение ветеранов, проходивших через это чаще них. Другие же считают их не более чем реквизитом и мальчиками на побегушках, обязанными только вовремя явиться с нужными уликами и нужными свидетелями.

Затем детективов отдаляют еще больше, ведь как свидетели они изолированы и не имеют права посещать заседания и слушать других свидетелей. Детективы Балтимора 90 процентов своего времени в суде или сидят на твердых деревянных скамьях в коридорах, или таскают пакеты с вещдоками между залом суда и кабинетом прокурора, или выискивают свидетеля, который должен дать показания в вечерней сессии, но так и не явился, или, например, треплются с секретаршами наверху, в отделе насильственных преступлений. Для детектива судебное время – странное чистилище, период небытия, прерывающийся лишь ненадолго, когда его вызывают на кафедру.

Кафедра – последняя точка в процессе, где знания детектива еще что-то значат. Критическую базу в большинстве случаев составляют показания гражданских свидетелей, прослушанных и подготовленных прокурором перед заседанием. Но основу в каждом обвинении закладывают показания детектива о месте преступления, поиске свидетелей, показаниях подсудимого. Среди прокуроров бытует теория, согласно которой выступления детектива за кафедрой мало, чтобы выиграть, зато достаточно, чтобы развалить обвинение.

Перед присягой детектив, знающий свое дело, обязательно перечитывает материалы. Все-таки между арестом и судом лежит шесть месяцев и много трупов. В 1987 году городской детектив – уже не работающий в отделе убийств – в ответ на вопрос прокурора начал подробно описывать место преступления и ход следствия. Через минуту он заметил, что прокурор корчит ему странные рожи. Даже подсудимый выглядел заинтересованно.

– Эм-м, секундочку, – сказал детектив, осмысляя катастрофу. – Ваша честь, кажется, я вспомнил не то убийство…

А это уже аннуляция судебного процесса с большой буквы «А».

Многие детективы предпочитают выходить за кафедру с папкой, но с некоторыми судьями это может быть опасно. Обычно там находятся заметки и отчеты о потенциальных подозреваемых и отброшенных вариантах, и многие судьи разрешают адвокату во время перекрестного допроса взять папку и копаться в ней в свое удовольствие. Выудив альтернативного подозреваемого, адвокат при терпимом судье уже может изгаляться перед присяжными как пожелает.

Один детектив, Марк Томлин, старается записывать все, что понадобится в суде, на обратной стороне списка судимостей подсудимого. Однажды, когда Томлин давал показания, адвокат попросил его заметки и начал было предлагать приобщить их к уликам. Потом перевернул страницу, увидел судимости клиента и вернул без лишних возражений.

Детективы-ветераны приходят в суд, зная все сильные и слабые стороны своих дел: они предвидят линию защиты и отвечают на вопросы соответственно. Это не значит, что они врут на голубом глазу, но они все же подгоняют ответы так, чтобы причинить наименьший ущерб. Если, например, адвокат знает, что твой свидетель узнал его клиента на живом опознании, но в предыдущий день не опознал по фотографиям, он почти наверняка об этом спросит. Хороший детектив это предвидит и обязательно ввернет в свой ответ то, что на фотографии подозреваемый на шесть лет моложе, с другой прической, без усов – вообще что угодно, что получится сказать, пока не прервут. Адвокаты пережили уже не одно поколение хитрых и коверкающих истину свидетелей из полиции; одним из последствий этого является их стиль перекрестного допроса «отвечайте только "да" или "нет"», когда детективу приходится ждать переадресации вопросов прокурора, чтобы развернуть свои ответы.

И наоборот, если детектив не знает, к чему именно клонит адвокат, его ответы становятся осторожными и более расплывчатыми – но по-прежнему точными, чтобы не подкопаться. Профессиональный свидетель без нужды не загоняет самого себя в угол пустыми заявлениями и заверениями, потому что хороший юрист обязательно найдет исключение.

– Детектив, вы говорите, что после ареста мистера Робинсона ограбления в области Норт и Лонгвуд прекратились.

– Да, сэр.

– Детектив, позвольте представить вам полицейский рапорт от такого-то числа…

Опытные детективы выходят на кафедру с одним правилом на вооружении: не врать. По крайней мере, хорошие детективы не врут – ну или не в том, что можно опровергнуть на открытом заседании. Нарушение присяги способно сломать карьеру, лишить пенсии, а то и, если ложь большая и дурацкая, чревато тюремным сроком. В фальсификации вещдоков или показаний подозреваемых и свидетелей больше риска, чем выгоды. Насколько детективу важно – действительно важно, – сядет такой-то подозреваемый за такое-то убийство в тюрьму или нет? Да он арестовывает четырнадцать таких же в год, пару сотен за карьеру. С какой стати ему думать, что если он не победит в суде сейчас, то мир рухнет? Если это дело с участием полиции или личного знакомого, тогда он может срезать углы, – но точно не ради того, что случилось в квартале 1900 по Эттинг-стрит в субботу вечером прошлым летом.

Единственное интересное исключение в безупречной честности хороших свидетелей-полицейских, единственный пункт, по которому правоохранители могут в порядке вещей врать или как минимум преувеличивать, – это обоснованное подозрение.

Особенно для детективов из отдела по борьбе с наркотиками или отдела нравов это превратилось в нелепую игру – вся эта чушь с установлением корректных юридических предпосылок для проведения обыска или ареста. Неудивительно, но сказать, что подозреваемый – хмырь, который слишком долго торчал на углу, – мало. Нет, надлежащая правовая процедура требует, чтобы сотрудник, производящий арест, наблюдал подозрительное поведение подсудимого на углу, известном как точка наркоторговли, а при ближайшем рассмотрении заметил торчащий из кармана толстовки целлофановый пакетик и выпирающее из штанов оружие.

Ну да. Прям.

Обоснованное подозрение для уличного обыска всегда было и будет выдумкой, системным обманом. В отдельных частях Балтимора ОП – это косой взгляд на проезжающую патрульную машину на две секунды дольше, чем смотрел бы невиновный. В судах такое не пройдет, но в реальном мире следишь за человеком, пока не решишь для себя, что он преступник, хватаешь, находишь дурь или ствол, – и уже потом сочиняешь правовое обоснование для ареста.

В отделе убийств, где все основано на обыске, а аффидевиты[73] заранее выписываются на конкретные адреса, ОП обычно должно быть удобоваримым. Все-таки тебе на ордер еще подпись судьи получать. Детектив с талантом к беллетристике еще может прорваться со слабым или преувеличенным ОП мимо дежурного судьи, но хоть что-то в аффидевите он обязан написать.

Для детектива из убойного настоящие увиливания за