Последние ворота Тьмы - Алексей Ефимов

Лэйми подумал, что было бы кстати навестить его; он бесшумно поднялся, оделся и тихо выскользнул из комнаты. Направляясь в комнату друга, он, ещё не войдя в неё, услышал, как тот что-то напевает.

Став на четвереньки, Лэйми прополз в узкую горловину. Охэйо, тоже едва одетый, сидел на пятках перед включенным ноутбуком. Маулы рядом с ним не было — она предпочитала отдыхать в своих покоях.

Аннит удостоил его единственного косого взгляда.

— Привет, Лэйми. Знаешь, за делами я как-то забыл, что у меня было три брата — старших, к тому же. Я неплохо их помню — очень интересно сравнивать их с другими юношами анта Хилайа. Кое-кто из них оставил след в семейных архивах. Оказывается, у меня в роду было много поэтов. Император Мэкхис, например. Правда, в историю он попал по другому поводу: за раз самолично отрубил головы шестистам мятежникам. Отдыхая от сих печальных трудов, он сложил трогательные вирши о бренности бытия — ты бы их в школе учил, не случись войны. Самое забавное, что стихи он писал совсем неплохие.

Лэйми уже доводилось слышать о Императоре Мэкхисе — хотя он жил две тысячи лет назад. В «Истории Империи» от него осталось только три абзаца с этим достопамятным эпизодом и злосчастным стихом. Охэйо мог рассказать гораздо больше на этот счет. Старший из его братьев, наследник, не выносил черных глаз — если таковые попадали в поле его зрения, он их просто выкалывал, полагая — притом совершенно искренне — что глаза суть зеркало души, каковая, в данном случае, несомненно полна чернейшего Зла.

— Должно быть, приятно иметь такую длинную родословную, — насмешливо сказал он.

Охэйо вновь косо взглянул на него.

— Это совсем не смешно, Лэйми. Слишком многие в моем роду были не от мира сего. Но это не мешало им три тысячи лет оставаться у власти. Если бы мне хватило ума отправиться не сюда, а в Хониар, я тоже стал бы каким-нибудь верховным канцлером — как «возродитель государства».

— Ты был на Джангре?

— Не в своем теле, но да. Там дети в школах пишут сочинения на тему: «Аннит Охэйо анта Хилайа и его роль в истории нашей благословенной державы». Неплохо?

— Ты хотел бы вернуться туда?

— Да, Лэйми. Но не вернулся бы, если бы мог. Через пятьдесят лет там я бы умер. Жизнь убивает… однажды, а чем дольше ты живешь, тем больше хочется… особенно сейчас, когда у меня есть Маула. Или я у неё. Мы друг у друга. Любовь — вещь двусторонняя, Лэйми. В ней нельзя только брать. Нельзя даже только отдавать. Обмен должен быть взаимным, а иначе — какой в этом смысл?

— А чем вы заняты сейчас?

Охэйо улыбнулся прежде, чем ответить.

— Я могу сразу управлять любым телом, в которое попадаю и оказался для Хары ценным приобретением: обычно это удается в одном случае из ста. Или реже. Это не слишком удобно, потому что неясно положение, в котором я оказываюсь, но в общем я один могу сделать больше, чем сотня харранцев. А здесь правит тот, кто работает не просто наравне, а впереди всех. Мэтлай говорит, что я буду лучшим вожаком группы, чем он…

Аннит поднял глаза. Его губы тронула слабая, едва заметная усмешка.

— Если бы он знал, о чем я думаю, то говорил бы иначе. Я хочу покинуть Хару. Она — тупик. Да, мы здесь помогаем всем, делаем очень много… но мы никогда не сможем делать больше, чем сейчас. А я не выношу повторять одно и то же.

— Что же ты хочешь сделать?

— Хара была бы идеальна, если бы она была больше. Если бы это была хотя бы нормальная планета. Здесь всё слишком одинаковое. Здесь слишком скучно. Попахивает принудительными работами по несению всем счастья. Я не против нести счастье, но я ненавижу, когда меня заставляют что-то делать. Кстати, многие здесь думают так же.

— Но ведь вы же всё равно не сможете ничего изменить.

— Сами — не сможем. Я узнал, что однажды все жители Хары совместно обратились к ней — выяснив, что она может говорить с ними. Когда захочет. Одному она могла бы не ответить, но всем… мы зависим от неё, но тогда она зависит от нас тоже. Они думали, что если бы все — по крайней мере, большая часть жителей Хары — потребовали бы одного и того же, то она согласилась бы. Здесь же не тюрьма.

— И чего они просили?

— Свободы. Возможности для каждого выбрать свой путь. Собственно, они хотели, чтобы жители Хары — те, кто хочет, конечно — смогли бы отправиться к Тэйариин. В их мироздание. Может, даже стать одними из них. Это была наивная мечта, Лэйми. И глупая. Она просто не стала их слушать. У Тэйариин есть правило: место для каждого, но каждый на своем месте. Это всё, что им удосужились ответить. Мы пленники, а первая обязанность пленника, как ты знаешь — сбежать. У меня есть одна идея… вряд ли осуществимая, довольно опасная и нечестная. Но если получится — мы попадем в новый мир. Не все. Я думаю, больше половины решат остаться здесь. Те, кому Хара действительно подходит.

— Какая идея?

— Она тебе не понравится.

— Какая, Аннит?

— Я не хочу пока говорить. Всё слишком смутно. Скореё всего, ничего не получится. А если и получится, то может выйти нехорошо. Мы даже можем погибнуть. Мы все.

— Аннит, я уже достаточно заинтригован. Расскажи.

— Лэйми, ты знаешь, что такое Ана-Марра?

— Да. Запретный мир, единственный, которого жители Хары избегают. Оттуда возвращается только один из десяти. Остальные… просто исчезают. Вообще. И ещё ни разу никому из вернувшихся не удалось попасть там в одно и то же место. Никому не удалось понять, что же там на самом деле происходит. Никто даже не может сказать, где это проклятое убоище. Там происходят странные вещи со временем. Ты можешь выйти оттуда через десять лет, сто или тысячу. Или же никогда. А в Харе может вообще не пройти времени. Или ты проведешь там пару минут — а здесь пройдут столетия. Такое впечатление, что там нет реальности, нет даже причинности; всё меняется как угодно и в любую сторону. Я бы сказал, что это — что-то вроде Хары: подвижная реальность, только… безумная. Такое, знаешь, тоже может быть.

— Или она просто кажется нам безумной. Так значит, возвращается один из десяти? Они ведь не знают — почему, правда? Человек — довольно странная тварь. Он охотнее верит в плохое. А в самое ужасное — и того легче. Отчего они взяли, что пропавшие обязательно погибли? Разве они не могли найти нечто столь прекрасное, что просто не захотели возвращаться?