Барабаны осени. О, дерзкий новый мир! - Диана Гэблдон

— Не останавливайся, — пробормотал он, чуть приоткрыв глаза. — В чем дело?

— Мне показалось, я что-то услышала, — ответила я, снова опускаясь на его грудь.

И тут я действительно кое-что услышала; это был смех, негромкий, но вполне отчетливый, раздавшийся прямо над моей головой.

Я мгновенно отбросила в сторону перепутанные плащи и кожаные рубашки, а Джейми крепко выругался и схватился за пистолет.

И тут же раздвинул колючие ветки, держа пистолет дулом вверх.

С верхушки камня над нами свешивались несколько голов, и все они ухмылялись. Это были Ян и четверо его приятелей из Аннэ Оока. Индейцы хихикали и переговаривались между собой с таким видом, как будто увидели что-то невообразимо смешное.

Джейми положил пистолет и окинул племянника сердитым взглядом.

— Какого черта ты здесь делаешь, Ян?

— Да я просто шел домой, чтобы встретить вместе с вами Рождество, дядя, — ответил Ян, улыбаясь от уха до уха.

Джейми с откровенным недоверием оглядел племянника.

— Рождество? — сказал он. — Ох, ну ты и горазд врать, приятель!

Туша лося основательно промерзла за ночь. При виде ледяных кристаллов, застывших в пустых, неподвижных глазах, я содрогнулась… нет, не от зрелища смерти как таковой; на самом деле это выглядело прекрасно — темное лохматое тело, совершенно неподвижное, присыпанное снегом… нет, меня пробрало страхом от мысли, что если бы я не уступила своим сомнениям и не ушла в ночь разыскивать Джейми, передо мной сейчас могла бы оказаться совсем другая картина. Не «Замерзший лось в окружении спорящих индейцев», а «Мертвый шотландец в снегу».

Дискуссия наконец завершилась ко всеобщему удовлетворению, и Ян сообщил мне, что индейцы решили вернуться в Аннэ Оока, но готовы сначала доставить нас домой в обмен на лосятину.

Туша лося, конечно, была заморожена, но не насквозь. Для начала индейцы выпотрошили зверя, выбросив на снег кучу голубовато-серых кишок, кое-где покрытых черными пятнами свернувшейся крови. Потом отделили голову, чтобы туша стала еще легче, а после этого двое мужчин перевернули остатки вверх ногами и связали ноги лося, пропустив между ними здоровенную палку.

Джейми мрачно наблюдал за индейцами, явно подозревая, что они и с ним обойдутся ничуть не лучше, но Ян заверил его, что индейцы сейчас соорудят волокушу; хотя пришедшие вместе с Яном индейцы передвигались на своих двоих, при них, как выяснилось, имелся еще и крепкий мул, на которого они грузили добытые шкуры.

Погода заметно улучшилась; ветер смел снег с открытых каменистых поверхностей, и хотя воздух по-прежнему был морозным и сухим, небо сияло ослепительной голубизной, а лес испускал холодный аромат хвои — причем можно было без труда различить более мягкий запах елей и острый дух пихт и тсуги.

Когда мы наконец отправились в путь и вошли в еловый лес, я вспомнила сегодняшнее утро и таинственный отряд индейцев, которых мы с Джейми видели из своего укрытия.

— Ян, — спросила я, дергая племянника за рукав, — слушай… незадолго до того, так ты со своими друзьями нашел нас, там проходила большая компания индейцев, и с ними был священник-иезуит. Они были не из Аннэ Оока, мне кажется… ты не знаешь случайно, кто это такие?

— Ох, тетя, да. Я о них знаю. — Он вытер рукавицей заметно покрасневший мокрый нос. — Мы как раз за ними и шли, когда натолкнулись на вас.

Эти странные индейцы, пояснил Ян, были могавками, и они пришли издалека, с севера. Племя тускара около пятидесяти лет назад вступило в Лигу Ирокезов, и здешние индейцы поддерживали довольно тесные отношения с могавками, регулярно обмениваясь с ними визитами, официальными и неофициальными.

Теперешнее появление могавков было связано с деловыми вопросами, но отчасти это был и неофициальный визит, — среди гостей было несколько молодых могавков, отправившихся на поиски жен. В их собственной деревне недоставало молодых женщин брачного возраста, и потому они решили отправиться на юг, посмотреть, нельзя ли выбрать что-нибудь подходящее среди тускара.

— Видишь ли, женщина должна принадлежать к правильному роду, — пояснил Ян. — Если ее род неправильный, на ней нельзя жениться могавку.

— Это вроде как у Макдоналдов и Кэмпбеллов? — заинтересованно вставил Джейми.

— Да, немножко похоже, — с усмешкой согласился Ян. — Ну, в общем, они как раз потому и таскают за собой священника, если найдут себе женщин — смогут сразу жениться и не спать в холодной постели на обратном пути домой.

— Так значит, они и вправду христиане?

Ян пожал плечами.

— Ну, некоторые из них. Там у них довольно долго жили иезуиты, и многих гуронов окрестили. Но среди могавков таких куда меньше.

— Так значит, они направляются в Аннэ Оока? — удивленно спросила я. — Но тогда почему ты и твои друзья шли следом за ними?

Ян фыркнул и покрепче затянул вокруг шеи шарф из беличьих шкурок.

— Они, может быть, и союзники, тетя, но это вовсе не значит, что Накогнавето и его воины им доверяют. Все до единого члены Лиги Ирокезов боятся могавков — будь они хоть христианами, хоть нет.

До дома мы добрались уже почти на закате. Я промерзла насквозь и устала, но мое сердце наполнилось невыразимой радостью, когда я увидела наконец нашу крошечную обитель. Один из мулов бродил по загону — это был светло-серый бодрячок по кличке Кларенс, — и вот он, заметив нас, энергично подпрыгнул и заорал во все горло, приветствуя вернувшихся хозяев, и его поддержали стоявшие в стойлах лошади, требуя, чтобы их поскорее накормили и напоили.

— Лошади вроде бы в порядке. — Джейми, будучи истинным фермером, прежде всего поинтересовался состоянием животных. Меня же куда больше беспокоило его собственное состояние; я хотела, чтобы он как можно скорее очутился в доме, согрелся, поел.

Мы пригласили друзей Яна зайти, но они отклонили приглашение, и просто сгрузили Джейми перед входом в дом и мгновенно исчезли, чтобы догнать ушедших вперед могавков и присмотреть за ними.

— Им не нравится заходить в дома белых людей, тетя, — объяснил мне Ян. — Им кажется, что там плохо пахнет.

— Вот как, в самом деле? — Я почувствовала себя задетой, в особенности когда вспомнила некоего пожилого джентльмена из индейцев, с которым встречалась в Аннэ Оока, — он, судя по всему, густо смазывал свое тело медвежьим салом и не менял одежду всю зиму. Если бы меня спросили, я сказала бы: в чужом глазу соринка всегда виднее, чем бревно — в собственном.

Много позже мы и в самом деле отпраздновали Рождество, пропустив по глоточку — или по два — виски, а потом улеглись наконец в родную кровать, глядя на вновь разожженный огонь в очаге и слыша мирное сопение Яна.