Властелин колец - Джон Толкин

– Поневоле подумаешь, что вы прибыли сюда на крыльях древней песни из давно минувших дней, — вымолвил пораженный привратник, отступив на шаг и глядя на Арагорна с нескрываемым благоговением. — Все будет, как ты велел, достойный повелитель!

– Ну что ж, — смягчился Гимли. — Не оставлять же Андарил в одиночестве! С таким соседом и моему топорику не зазорно будет постоять у стеночки. — И он поставил своего любимца рядом с мечом Арагорна. — Ну что ж, мы выполнили требование. Веди нас к своему хозяину!

Но стражник медлил.

– Твой посох, — сказал он Гэндальфу. — Прости, но его тоже придется оставить.

– Что за чепуха! — отмахнулся Гэндальф. — Одно дело — благоразумие, другое — неучтивость! Я стар. Если мне запретят опираться на посох, я, пожалуй, сяду у порога и подожду, пока Теоден сам не соизволит выйти ко мне.

Арагорн рассмеялся:

– Каждому из нас чего–нибудь да жаль отдать в чужие руки! Но послушай, неужели ты хочешь лишить согбенного старца его единственной опоры? Пропусти же нас, наконец!

– Посох в руке волшебника может оказаться не просто посохом, — возразил Гама, с подозрением присматриваясь к ясеневому посоху, на который опирался Гэндальф. — Но в сомнительных случаях истинно доблестный муж и воин должен поступать по своему разумению[373], а не ждать приказа. Я верю, что вы пришли с добром, верю, что вы — люди чести, и не жду от вас подвоха.[374] Можете войти.

Стражники отодвинули тяжелые засовы, толкнули двери — и створки, скрипя на огромных петлях, медленно открылись. Гости вступили на порог. Жарким и сумрачным показался им дворец после свежего ветра, обдувавшего вершину холма. В длинной, широкой зале, уходящей в темноту, царили тень и сумрак — лишь из узких окон, из–под самого потолка, падали яркие лучи солнца. Потолок покоился на мощных столбах. К отверстию в крыше[375] от пола поднимались тонкие струйки дыма, сквозь них виднелось бледно–голубое небо. Когда глаза привыкли к сумраку, стало видно, что пол выложен цветными камнями[376], а под ногами ветвятся руны и переплетаются непонятные узоры. Богато украшенные резьбой колонны тускло поблескивали золотом и пестрели еле угадываемыми красками. Стены скрывались за огромными коврами, на которых вытканы были изображения древних героев и их подвигов. Некоторые потемнели от времени, некоторые скрывала тень, и только на одну из фигур падал яркий солнечный свет. Это был молодой всадник на белом коне. Всадник трубил в огромный рог, его светлые волосы развевались по ветру. Конь поднял голову, раздувая алые ноздри в предвкушении битвы. У копыт скакуна бурлили зеленые волны и белая пена.

– Видите? Это Эорл Юный спешит из северных земель на битву при Кэлебранте, — показал Арагорн.

Четверо друзей миновали открытый очаг посередине залы и остановились. В дальнем конце, напротив дверей, виднелось возвышение, к которому вели три ступени, а на возвышении стоял большой позолоченный трон. На троне восседал согбенный старец, от дряхлости казавшийся чуть ли не гномом. Из–под тонкого золотого обруча с одним–единственным белым алмазом на плечи Короля ниспадали толстые седые косы, колени покрывала снежно–белая борода, но в глазах Короля горел неугашенный годами огонь, который при виде пришельцев вспыхнул еще ярче. За троном стояла молодая женщина в белом одеянии. У ног Короля на ступенях расположился худощавый человек с бледным умным лицом; глаза его были полуприкрыты тяжелыми веками.

Некоторое время длилась тишина, никто не спешил говорить первым. Старец не двигался.

Наконец Гэндальф нарушил молчание:

– Мир тебе, Теоден, сын Тенгела! Как видишь, я вернулся. Грядет буря, а перед угрозой войны друзья должны держаться вместе. Поодиночке нас ожидает гибель!

Старец медленно встал, тяжело опираясь на короткую черную трость с белым костяным набалдашником. Эльф и гном с удивлением заметили, что Король, несмотря на сутулость, очень высок; нетрудно было догадаться, что в молодости он отличался гордой и благородной осанкой.

– Мир и тебе, Гэндальф,– сказал он.– Видимо, ты ждешь, что я заключу тебя в объятия? Сказать правду, твое появление в этом доме — не такая уж и радость! Ты был и остаешься вестником несчастий. Беды следуют за тобою, как воронье, и чем чаще ты объявляешься в Марке, тем горшие нас постигают несчастья. Не солгу: когда я услышал, что Скадуфакс вернулся без седока, я не так рад был возвращению коня, как тому, что он вернулся один. Эомер сообщил, что ты отошел наконец в вечные обители, и я не стал тебя оплакивать. Но слухи редко бывают правдивы. Ты снова здесь, а за спиной у тебя толпятся новые беды — как всегда, еще более тяжкие, чем те, что мы переживаем сейчас. Почему же я должен раскрывать тебе объятия, Гэндальф — Провозвестник Бури? Объясни!

И он медленно, с трудом опустился на золоченое сиденье.

– Справедливо сказано, о господин мой! — подал голос бледный человек, сидевший на ступенях. — Не прошло еще и пяти дней с того времени, как до нас дошла скорбная весть о гибели на западных окраинах страны твоего сына Теодреда[377], Второго Маршала Рохирримов. А Эомеру едва ли можно довериться. Дай ему волю, и Золотые Палаты сразу останутся без охраны! К тому же из Гондора только что дошло известие о том, что Черный Властелин тоже готовится к войне. Вот какой темный час выбрал этот бездомный бродяга, чтобы предстать пред твои светлые очи! И впрямь — почему мы должны привечать тебя, Гэндальф — Провозвестник Бури? Истинное твое имя — Латспелл, Зловозвестник! Как говорят в Марке: «Суди о госте по вестям!» — Он мрачно засмеялся и, приподняв тяжелые веки, взглянул на чужеземцев; глаза его были глубоки и темны.

– Ты считаешься мудрецом, друг мой Червеуст, и, без сомнения, Король находит в тебе достойную опору, — негромко промолвил Гэндальф. — Но зло можно возвещать по–разному. Одни сеют зло сами, другие — истинные друзья — в дни мира и благополучия странствуют в далеких странах, а в черный день являются, чтобы протянуть руку помощи.

– Это так, — отозвался Червеуст. — Но бывают и такие друзья, что приходят рыться в объедках и вечно суют нос в чужие дела. Такие друзья ничем не лучше стервятников, что кормятся мертвечиной. Разве мы видели от тебя помощь, Ворон–Зловозвестник? Разве не ты накликал на нас бурю? С чем же ты явился на этот раз? В прошлое свое посещение ты сам нуждался в помощи, и Король разрешил тебе выбрать коня, чтобы ты убрался восвояси. К общему удивлению, ты дерзнул выбрать Скадуфакса. Этим ты причинил Королю немалое горе. Но, подумав, многие рассудили, что не жалко заплатить любую цену, только бы сбыть тебя с рук. И вот ты вновь принялся за свое! Бьюсь об заклад, сейчас повторится то же самое: ты опять будешь клянчить помощи, но от тебя мы ее вряд ли дождемся. Что–то я не вижу твоего войска! Сколько у тебя коней, мечей, копий? Войско — вот что я называю помощью! От такой подмоги мы не отказались бы. Но что за сброд ты приволок во дворец? Трое обносившихся бродяг в серых плащах — и все! Впрочем, сам ты смахиваешь на нищего еще больше, чем они…

– Вижу, учтивости при твоем дворе за последнее время не прибавилось, о Теоден, сын Тенгела, — молвил Гэндальф. — Разве стражник не представил тебе моих друзей? Владыкам Рохирримов не часто выпадает честь принимать у себя столь высоких гостей. Оружие, оставленное нами за порогом твоего дома, достойно самых благородных и могущественных владык всех эпох и всех народов. Мои друзья облачены в серое — но таков цвет одежд, в которые одели их эльфы, дабы они невредимыми прошли через серую мглу опасностей, что подстерегали их на пути к твоему дому.

– Значит, Эомер не лгал и вы действительно в сговоре с Колдуньей из Золотого Леса? — приподнялся Червеуст. — Вот оно что! Ничего удивительного! В Двимордене[378] всегда плелись сети обмана!

Гимли шагнул вперед, но рука Гэндальфа сжала ему плечо, и он остановился.

Двиморден, ЛориэнНе имеет толстых стен —Но сокрыт сей дивный ЛесОт непрошеных очес.Там не меркнет никогдаПотаенная звезда;Непорочен, свеж и чист,Золотой не вянет лист;Там не сякнет чистый ключ,Небеса не знают туч,И не гаснет светлый светМного–много долгих лет…

– тихо пропел Гэндальф — и вдруг преобразился. Отбросив ветхий плащ, он выпрямился, перестал опираться на посох и отчеканил — холодно и ясно: — Мудрый избегает говорить о том, чего не знает, Грима, сын Галмода! Ты превратился в скудоумного червя, в змею, что шипит по делу и без дела! Замолкни же и спрячь свой раздвоенный язык! Не затем я прошел через огонь и смерть, чтобы оправдываться перед лживым слугою[379], пока не грянет гром!