ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника Части первая, вторая - РОБЕРТ ШТИЛЬМАРК

Наступил рассвет юбилейного дня 15 июня 1937 года и оба корреспондента вглядывались в сумеречные ландшафты, когда теплоход швартовался к пристани «Комсомольская». Их ждало зрелище весьма необычное.

На берегу подходила почти к самой пристани узкоколейная ветка. Открытая моторная дрезина с дремлющим мотористом будто ждала кого-то с теплохода. У трапа стояли четверо в штатском, с топорщимися от пистолетных рукояток карманами. Не дожидаясь полной швартовки, они прыгнули на борт «Иосифа Сталина» и через несколько минут снова показались на трапе, уводя с собой тучного, раскормленного, но сейчас растерянно глядящего под ноги, точнее на носки своих шевровых сапог, главу ГУЛАГа, «папу» Матвея Бермана... Его посадили на дрезину, мотор застучал... и папа Берман не доехал до Химкинского речного вокзала, на юбилейные речи и тосты!

Сразу был пущен (вероятно, самими чекистами) слух о том, что товарищ Сталин остался недоволен воспитательными методами Бермана, Фирина и прочими гулаговскими фюрерами: они, мол, давали слишком много воли бригадирам, головорезам-уголовникам, практически превращая их в своих заместителей по воспитательной части. Мол, не партия, а уголовники вершили все дело «перековки», действуя преступными методами и вовлекая бытовиков и прочих мелких правонарушителей в уголовную среду, чтобы та не иссякала. Не исключено, что такие сигналы в правительстве имелись от самих заключенных, от мыслящих работников гулаговского КВО[128], но едва ли партийные верхи смущались такими сигналами о судьбах бросового контингента... Куда вернее предположить, что Сталин решил, не настала ли пора сменить ягодинский слой чекистов другим, обновить его, как меняют подработавшийся подшипник. Впоследствии тот же метод применял Мао Дзедун под знаменем пролетарской культурной революции...

Началось в стране безудержное восхваление сталинского железного наркома Ежова, спасшего своими ежовыми рукавицами вождя партии и народа от злокозненных покушений извергов: агентов империализма — троцкистов, зиновьевцев, бухаринцев, таких предателей, как Якир, Уборевич, Корк, Тухачевский, Егоров, Пятаков, и т. д. Можно было по пальцам сосчитать уцелевших от расправы лиц, работавших с Лениным, — вся его старая гвардия была расстреляна. Чекистов превозносили и воспевали. Газетная популярность ежовцев могла сравниться только с полярниками и летчиками — их имена были тогда у всех на устах. Про Отто Юльевича Шмидта и Михаила Водопьянова — главных героев челюскинской эпопеи — уже пели не очень пристойные лагерные песенки под гитару, хотя время известных лирических бардов с гитарами пришло много позднее:

Шмидт сидит на льдине, будто на перине,

И качает длинной бородой...

Если бы не Мишка, Мишка Водопьянов... и т. д.[129].

Слава полярников еще возросла, когда Водопьянов посадил на льды у Северного полюса тяжелый транспортный самолет, выгрузивший четверку папанинцев. Их знаменитый, первый в истории дрейф на льдине, продлился до следующего, 1938 года... А тем временем из небольшого, семиквартирного дома в Малом Вузовском, где обитали Рональд и Катя, были навсегда увезены 8 человек из 60 постоянных жителей. И еще не менее восьми ожидали той же участи со дня на день, в том числе известный профессор-биолог немецкого происхождения[130].

Отца Рональда, Алексея Александровича Вальдека увели весной, расстреляли летом — об этом рассказано в первой главе. Арестовали и осудили почти полностью весь состав трех немецких церковных хоров лютеранской общины, все три церкви были закрыты. Здание Петропавловской передали студии Союздиафильма, а мебель, священные предметы, утварь и религиозную живопись, высокого художественного достоинства, сожгли. Так же поступили с Михайловской церковью на Немецкой улице, и лишь Реформатскую отдали баптистской общине. Очень ценные инструменты — органы, Петропавловский и Михайловский, по слухам, были спасены от уничтожения профессором Гедике, много концертировавшим на этих чудесных инструментах в дни немецких церковных праздников.

За несколько лет до всех этих умопомрачительных событий Рональд Вальдек встретился на своем дипломатическом поприще с руководителем юридического отдела НКИД, товарищем Вадимом Григорьевым. Первый («формальный») супруг Екатерины Георгиевны не только выжил, подобно своей юридической супруге, но и последовал, до некоторой степени, ее примеру: вернулся на советскую службу, стал крупным специалистом по международному праву, и, в частности, составил то, получившее широкую известность юридическое определение агрессора, с которым М. М. Литвинов успешно выступил в Лиге Наций. Оно было одобрено и принято Лигой, стало международным законом (кстати, сам Советский Союз впоследствии сделался одним из активнейших нарушителей этого закона, преданного поэтому среди советских юристов полному забвению).

Встретившись с Рональдом Вальдеком на стезе служебной, Вадим благожелательно отнесся к младшему коллеге и даже вручил ему для передачи Кате флакон «Кер де Жаннет» фирмы Коти. Оказывается, он отлично помнил, какие цветы и запахи она любила и какую неодолимую страсть питала к парижским духам — в самые тяжелые времена готова была отдать за них даже хлебный паек!

У Вадима Григорьева уже имелась небольшая милая семья. Жили они у Красных ворот, в наркоминдельском доме этажом ниже квартиры Литвинова. Бывшие супруги, Вадим и Катя, решили возобновить «знакомство домами», постепенно преодолевая давние нелады и обиды, утратившие остроту. Несмотря на потерю левого глаза от своего выстрела в ухо (пуля вышла через нос), Вадим ухитрился мастерски играть в теннис, выглядел молодо и элегантно, имел «побочную» девочку от молодой возлюбленной, в чем сознавался не без авторской гордости, и постоянно щеголял афоризмами, дипломатическими остротами и «билибинскими mot» вроде: «Жизнь подобна ресторану, где берут тройную плату за самую малую радость, а тех кто удирает, не заплативши по счету, либо не замечают, либо списывают...» Или: «Мне платят хорошее жалованье за то, чтобы я учился мыслить антисоветски...» и т. д.

Увы, в том же фантастическом году исчез с горизонта и Вадим, объявленный уже не в шутку врагом народа. Казалось, никому не избежать своей очереди в этой мясорубке. А вместе с тем гремели фанфары производственных побед, культурных достижений, ученых открытий. Пресса бурно раздувала энтузиазм; радио на площадях надрывалось от маршей и песенок Дунаевского, создавая впечатление, будто огромная могущественная страна эдаким гигантским монолитом во главе со сталинским ЦК неудержимо рвется в коммунизм, находясь под тайным обстрелом неведомых вражеских сил, не способных даже замедлить ее порыв и лишь там и тут выслеживающих каких-то оступившихся, нетвердых, несмелых и неверных. Совсем как в кино на историческом фильме: строится суворовское карэ для атаки, двинулось вперед, пуля-дура выбила одного, другого, наступающие сомкнули ряды, упавшие трусы сметены и забыты. Храбрые и стойкие движутся дальше! Враг бежит!.. Рубеж взят!