Русские на снегу: судьба человека на фоне исторической метели - Дмитрий Панов

Мой правый глаз заплыл, а Васе Шишкину пуля Чернецова пробила мякоть двух ног ниже колена. Разбираться с этой сволочью времени не было — взорвалась подлючая бомба замедленного действия, заложенная в нашу эскадрилью Шипитовым, который уже сидел в бомбоубежищах Москвы. Поручить бы ему самому воспитывать Чернецова. Я внимательно присмотрелся к дерущимся, пытаясь определить, куда внутреннее течение драки может вынести Васю Шишкина. Получалось, что он должен был оказаться с противоположной стороны. Я стал осторожно обходить драку, давя сапогами посуду и денежные купюры. Здесь на моем пути попалась колоритная сцена: на другой половине зала пехотный старший лейтенант, бил по лицу женщину, которая держала за ручку раскрытый чемодан с деньгами. Пачки здоровенных, красных тридцаток веером рассыпались по полу. Их топтали, не обращая никакого внимания. Я поймал пехотинца за душу и поинтересовался, за что он бьет плачущую женщину. Дыша на меня перегаром и тараща безумные глаза, он стал что-то объяснять о ее аморальном поведении. Пришлось сильно толкнуть пехотинца, и он улетел куда-то под столы.

Дальше — больше: на столе, оставленном нашей эскадрильей, пристроился какой-то майор и, установив немецкий авиационный пулемет, трудолюбиво заправлял в него длинную ленту патронов, все время заедавшую. Майор явно собирался открывать боевые действия в ресторанном зале, но сказывалось отсутствие опыта и знания материальной части. Когда я подошел к нему и спросил в кого он собирается стрелять, то майор, мирный на вид человек, но находящийся в ужасном служебном ажиотаже, сообщил мне, возясь с затвором пулемета, что он начфин полка, перевозящий деньги, а здесь в зале совершено нападение на его кассира, ту самую женщину с чемоданом, полным денег, и он этого так не оставит. Зная настырность финансистов и бухгалтеров и представляя, что может наделать пулеметная очередь в плотной людской массе, я, из-за отсутствия времени на разъяснительную работу, просто по-кубански развернулся, отступив слегка назад и залепил финансисту в ухо кулаком правой руки. Майор покатился между столов, а вот с пулеметом нужно было что-то делать. Я взял это небольшое, компактное, но очень скорострельное оружие за ствол и в задумчивости постучал о пол его нижней частью. Пулемет, который никак не мог заработать в руках у финансиста, видимо, почувствовал знакомую авиационную руку и дал очередь, пришедшуюся в потолок. Меня обсыпало осколками лепнины. Тогда взяв пулемет осторожно, как ядовитую змею, я подошел к окну, отодвинул штору затемнения и выбросил его в открытое окно. Обходя кучу дерущихся по кругу, я снова увидел мелькнувшую Васину безрукавку и на этот раз уже мертвой хваткой вцепился в его ноги. Завершающее усилие, и я вырвал из гущи драки нашего доблестного стонущего командира. Драка совершила еще один оборот и, как мельничный жернов, перемоловший зерно, выбросила наших летчиков. Мы подхватили командира и, оттащив в сторону, усадили у стены.

Вася громко стонал и говорил: «Митя, пуля засела в правой ноге — вот она где печет». Мы сняли с геройского аса штаны и действительно обнаружили в мякоти левой ноги пониже колена пулевое отверстие насквозь, из которого сочилась кровь и входной канал пули в другой ноге. Полевая хирургия была незатейливой. Я прижал ногу Шишкина, в которой застряла пуля. Вася завопил, а пуля стукнула о пол. Некоторое время мы ее с интересом рассматривали, а потом принялись рвать нижнюю рубашку Васи на бинты. Замотав полосами грязноватой рубашки ноги командира, мы подхватили его, передвигающегося слегка ракообразно, и направились к большим входным дверям ресторана. Едва приоткрыли одну створку, как сразу обнаружили за дверями красные околыши фуражек, а под ними полные сладострастного ожидания физиономии местных энкаведистов. Увидев меня, они призывно заулыбались и делали приглашающие жесты. Представители сурового революционного меча в целях сбережения собственной шкуры избрали самый простой путь: вместо того, чтобы полезть в зал и попытаться разнять дерущихся, поймать кое-кого из людей, пытающихся выбраться из этой катавасии, повесить на них всех собак, сделав зачинщиками, и отрапортовать по начальству, проявив информированность, храбрость и находчивость. Я захлопнул дверь, а энкаведисты поспешили ее запереть вовсе, предоставляя возможность фронтовикам перестрелять друг друга в этой мышеловке. К несчастью, они успели заметить наши голубые петлицы и, спеша хлопнуть по сапогу, сразу настучали куда-то наверх, что, мол, дерутся авиаторы, хотя мы то как раз пытались уйти от драки. А она, тем временем, продолжалась: неизвестно, за что товарищи по оружию, в разнообразных живописных позах душили друг друга за горло, били руками и ногами, бодали головами, метали один в другого стулья, а отдельные дураки даже стреляли из пистолета.

Наша эскадрилья уже устала от этого живописного зрелища и, как настоящие герои, мы решили идти в обход — через кухню. Видимо, наш вид был настолько живописен, что многочисленные работники кухни, решившие, что добрались и до них, побросав ножи, ложки и прочий поварской инструмент с визгом и криком принялись разбегаться, прячась в кладовых, а кое-кто полез даже под паровые котлы. Сначала мы удивились подобной реакции, но потом, вспомнив, что почти у каждого из нас в руке зажат пистолет, поняли, в чем дело. Мы потыкались в разные кухонные двери, но все они были заперты. Роль Ивана Сусанина сыграла одна из официанток, которая показала нам двери и лестницу, ведущую вниз, во внутренний двор гостиницы. К сожалению, этот двор представлял из себя идеальную мышеловку. Высокие каменные стены смыкались возле дощатых ворот метра четыре высотой — если считать вместе с аркой над ними. Мы выбрали летчика поменьше, по моему, Леню Полянских и, раскачав, швырнули его вверх. Леня, было, зацепился за верх створки ворот, но сказалась недостаточная физическая подготовка, и он упал вновь нам на руки. Тогда мы пошли другим путем: мне пришлось выполнить роль Атланта. В очередной раз выручало кубанское молоко, степная закалка и регулярные тренировки позвоночника, путем водружения на него чувала с зерном. Я стал возле стены, упершись в нее руками, а ногами в землю. На мои плечи забрался идущий вторым по весовой категории, Михаил Бубнов. Это сооружение составило требуемые три с половиной метра. По нам, немилосердно топча сапогами по плечам и спине, полезли прочие ребята. Первый летчик, вылезший на вершину ворот, скромно поинтересовался, как ему спускаться. Я посоветовал прыгать. Парень прыгнул на улицу, испустив при этом недовольный вопль, связанный с приземлением. Вторым полез Лешка Романов, которому вручили шелковый шарф, сделанный из полосы парашютной материи, которым я заматывал свое довольно капризное горло во время полета. Лешка укрепил шарф на вершине ворот, и он очень помогал нашим ребятам спускаться и подниматься на ворота. Вася Шишкин, ужасно матерясь, забрался на ворота самостоятельно, подталкиваемый всей эскадрильей, а уже с ворот упал прямо на руки ожидающим его ребятам. Как политический капитан нашей эскадрильи, я лез последним, при помощи своего же шарфа. Таким образом, наша геройская эскадрилья форсировала свои Альпы и оказалась на воле — в духе лучших заветов гениальных русских полководцев.

В полной темноте мы двинулись по Сумской улице в сторону Центрального аэродрома, неся на руках раненого и стонущего командира. Ночка выдалась — специально для разгула темных сил. По улицам Харькова шастали бандиты, разыскивающие брошенные квартиры, моросил дождик, разрываемый яркими молниями поздней грозы, совсем обнаглевшие немецкие пилоты крутились над городом, даже в такую мерзкую погоду бросая зажигательные бомбы, перемежая их осколочными и фугасными. По ним била наша зенитная артиллерия, по небу шарили лучи прожекторов. Словом, ночь гудела на все голоса — зловеще и тревожно. Был уже час ночи, но город не спал под эту какофонию. Война пришла и сюда. Пришла надолго. На одном из углов мы, к собственному глубокому удивлению, обнаружили работающую аптеку. Сквозь щели в драпировке просачивались слабые лучи света. Над дверями чуть светился стеклянный, матовый шарик с надписью «Аптека», на боку которого был изображен еще и красный крестик. Нам явно было сюда. Позвонив в дверь, мы ввалились всей гурьбой, перепугав фармацевтов. Сначала они отнекивались, но затем мы все-таки убедили их оказать помощь нашему командиру, которого поразила пуля с немецкого бомбардировщика. Они взялись за дело: позаливали Васе раны универсальным хирургическим средством двух мировых войн — раствором йода. В знак благодарности Вася забористо их обматерил, дико скрипя зубами от боли. Видимо где-то в аптеке все же был телефон, и воспитанное десятилетиями стремление к помощи чекистам сделало свое дело. Оказалось, что энкаведисты засекли нас и на кухне ресторана, где официантка рассказала, что здоровый комиссар со звездами на рукавах выводил через кухню группу летчиков с пистолетами в руках. Словом, когда мы направились к выходу из аптеки, возле него уже стояла пара легковых машин и полуавтобус «кичман» для перевозки арестованных. Уставив на нас стволы револьверов, человек восемь энкаведистов ласково приглашали нас сдать оружие и сесть в автобус. Я приказал оружие не отдавать, а транспортом красноголовых воспользоваться, никакой вины за нами не было.