Представления русских о нравственном идеале - М. Воловикова

Вся практика крестьянского хозяйства отличалась гибкостью, приспособляемостью к конкретным условиям и вниманием к тончайшим деталям в обработке почв, в уходе за культурами, в сборе урожая. М. М. Громыко говорит об обширном и длительном коллективном опыте земледельцев, приспособленном к конкретной местности и постоянно проверяемом и улучшаемом опять-таки коллективно.

Наполненной жизненной силой, достоинством, умением трудиться и радоваться предстает русская деревня в этих архивных свидетельствах: «При благоприятных условиях уборка сена считается одною из приятнейших сельских работ. Время года, теплые ночи, купанье после утомительного зноя, благоуханный воздух лугов, – все это вместе имеет что-то обаятельное, отрадно действующее на душу. Бабы и девки имеют обычай для работы в лугах надевать на себя не только чистое белье, но даже одеваться по праздничному. Для девок луг есть гульбище, на котором они, дружно работая граблями и сопровождая работу общей песней, рисуются перед женихами», – приводит М. М. Громыко наблюдение, принадлежащее Селиванову[139] и продолжает:

«Лучшее праздничное платье ярких расцветок на общих покосах отмечено и в материалах по Орловскому уезду (Орловской губернии). Здесь на лугу составляли хороводы, играли на гармониках и пищинках или на жалейках (тростниковые дудочки). Особенное веселье молодежи начиналось, когда копнили: сначала сгребали сено в валы в сажень высотой, а затем группами катили эти валы под общую “Дубинушку” к тем местам, где предполагалось ставить копны. <…> Сенокос продолжался дней двадцать, а то и растягивался на месяц, и соответствующий настрой сохранялся в течение всего этого времени»[140].

Коллективный опыт, коллективный труд, в котором при жестком закреплении типа работы каждого (женщины готовят снедь, мужчины запрягают коней и т. п.) полно раскрываются творческие силы и способность радоваться. Честный и добросовестный труд – основа нравственных устоев общества. М. М. Громыко отмечает: «Во всех делах, связанных с жатвой и уборкой, сама атмосфера дружных совместных усилий воспитывала добросовестное отношение к работе». Совместный труд цементировал семью и она выступала как единый слаженный хозяйственный организм. Наличие домашнего скота делало необходимым осуществление постоянного ухода за ним, т. е. постоянное присутствие в доме кого-либо из членов семьи. «Любая крестьянская семья должна была заботиться и о скоте, без которого русский хлебопашец не мыслил свое хозяйство»[141].

Есть много работ, посвященных дому — символу единства семьи. Все эти символические элементы есть в русской избе. Один из авторов книги «Русские» (Л. Н. Чижикова) дает подробное описание этнографических особенностей строения дома у русских, проживавших в разных регионах страны, отмечая общие черты и смысловую нагрузку основных составляющих жилища:

«Примерно четвертую-пятую часть избы занимает духовая печь, широко известная как русская. Такие большие размеры печи практически были обусловлены той важной ролью, которую играла русская печь в жизни крестьянской семьи: в печи готовили пищу, корм скоту, пекли хлеб, мылись (в центральных Приволжских районах), печью обогревали помещение, на печи спали, сушили одежду, продукты, в подпечке зимой содержали кур. <…> По диагонали от печи всегда был расположен передний угол (большой, святой, красный). <…> Здесь кроме ежедневных трапез совершались праздничные свадебные церемонии, проводы рекрута, крестины и похоронные обряды. Под образами всегда сидели старейшие мужчины семьи, а также почетные гости в праздники, во время свадьбы – новобрачные»[142].

Изба, как живой организм, на небольшом своем пространстве (от 4 м × 4 м – до 5,5 м × 6,5 м) предоставляла места, четко закрепленные за каждой возрастной (старики – молодежь), статусной («большак», «большуха» и др.) и, как бы теперь сказали, «гендерной» группой (женский половина, мужская половина избы).

В избе хорошо освоено вертикальное измерение (полати, лежанка). Существует в ней и трансцендентное пространство, обозначенное иконами в красном углу – центр постоянной обращенности всей жизни семьи и завершения земной жизни человека (в красный угол ставят гроб с телом усопшего).

Крестьянская семья, какой она описана в книге М. М. Громыко, представляется неким земным идеалом, укорененным в вечности. Остановимся подробнее на этом описании, прежде чем перейти к тому, что традиционно относится к сфере нравственной психологии. Именно в семье коренятся нравственные основы всего общества (это утверждение аксиоматично даже для советской психологии).

«Из источников четко виден крестьянский взгляд на семью, как на важнейшее и непременное условие жизни каждого крестьянина», – отмечает Громыко. «Неженатый не считается у нас настоящим крестьянином, – писали корреспонденты из Ильинской волости Ростовского уезда Ярославской губернии. – На него смотрят отчасти с сожалением, как на нечто нецельное, отчасти с презрением”. Холостой образ жизни считался отклонением от нормы, странностью. <…> Признание крестьянами роли семьи в материальном и нравственном благополучии человека, преемственности поколений отразилось в многочисленных пословицах, широко бытовавших по всей территории расселения русских: холостой – полчеловека <…> …муж жене отец, жена мужу венец»[143].

Хозяйственный организм семьи был основан на четком, закрепленном веками исполнении каждым своего дела. В книге приводится запись о селе Давшине Ярославской губернии:

«Все в семействе твердо знают и опытом научены, что для счастья семейства необходимо, чтобы все повиновались одному старшему, умнейшему и опытнейшему в семействе, от которого бы зависели все хозяйственные распоряжения»[144].

Семья – это не только «хозяйственная» единица (о чем часто напоминали прежние учебники), а это то пространство, где живет любовь, подобно пламени в очаге, согревая весь дом. Громыко, ссылаясь на работу Иваницкого пишет:

«Сам народ признает в любви серьезное чувство, с которым нельзя шутить. На основании пословиц и разговоров с крестьянами он (Иваницкий – М.В.) утверждал, что для них “чувство любви – главный стимул, заставляющий человека трудиться и заботиться о приобретении собственности в виду будущего блага своей семьи”; “сердечные отношения между мужем и женой сохраняются до конца жизни”»[145].

Мы тоже можем добавить к этой теме то, что удалось наблюдать в подмосковной деревне еще пару десятилетий назад. Это трогательно заботливые отношения взрослых детей из крепкой (как правило, многодетной) семьи к престарелым родителям и особое отношение всего семейства к маленьким детям. Младенцам не давали плакать, лаская их, а иногда не спуская с рук. Если молодые родители заняты или устали, то у стариков всегда находились душевные силы успокоить ребенка, «поговорить» с ним на его языке (подобную картину совсем недавно удалось наблюдать в Болгарии: болгарская мать или бабушка «не дают плакать» ребенку; такова многовековая традиция).

Ребенок впитывает любовь с самых первых мгновений жизни, и, став взрослым, он сможет уже этим сердечным теплом согреть других. Так свободно и естественно воспроизводится национальный характер. В случае семейного несчастья, потери кормильца заботу о детях во многом брало на себя общество, т. е. крестьянская община. Громыко отмечает: «Мир особенно защищал обеспечение вдовы, оставшейся с малолетним сыном, видя в нем будущего хозяина»[146].

Особая забота была о девушках. Семья и общество оберегали этих будущих мам, даже «баловали» их как детей: до замужества девицы работали только “на себя”, то есть пряли, ткали, шили, вышивали свое приданое и свою девичью одежду.

М. М. Громыко говорит о нравственных качествах, присущих крестьянам: об уважительном отношении к старшим и заботе о стариках, детях, беспомощных родственниках; о милосердии в самых разных его проявлениях, о четко организованной традиции помощи и взаимопомощи, о трудолюбии, совестливом отношении к труду; о понятии чести и долга; твердости в выполнении взятых на себя обязательств. В этнографических материалах, упоминаемых в ее работах, деревня предстает наполненной разумной организацией хозяйства, быта, теплыми и прочными семейными связями. «Крестьяне между собой связаны не только общественным пользованием, но и родственными узами: не только ближние, но и дальние родственники интересуются судьбой семьи, и каждый родич готов помочь другому в затруднительную минуту» (свидетельство корреспондента из Самарской губернии, 1864 г.).

Помощь родственникам, односельчанам была четко организована и составляла твердую основу общей жизни села. Картина взаимопомощи выглядела так:

«Соседская помощь односельчанам, оказавшимся в трудном положении, занимала почетное место в общественной жизни деревни. Она регулировалась целой системой норм поведения. Частично такая помощь проходила через общину. Случалось, что мир направлял здоровых людей топить печи, готовить еду и ухаживать за детьми в тех дворах, где все рабочие члены семьи были больны. Вдовам и сиротам община нередко оказывала помощь трудом общинников: во время сева, жатвы, на покосе. Иногда мир обрабатывал участок сирот в течение ряда лет. Особенно распространена была помощь погорельцам – и трудом, и деньгами»[147].