За твоей тенью - Лина Линс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Марк? Это ты?
— Поддерживать тех, кто рядом, кто нуждается в нашем участии и душевной щедрости. Пусть доверие и взаимопонимание всегда сопутствуют нам.
Дзы-ы-ынь! Человек опускает голову и прижимает к телу локти.
Туд-туд-туд-туд. Гудки прерываются — абонент вне зоны действия сети.
— Марк… — Я отключаю свой мобильник и кладу ладонь на плечо другу, собираясь развернуть к себе.
— Дорогие друзья! До наступления нового года остались секунды. Пришло время сказать самые заветные слова. Отпустить обиды и ошибки. Обнять.
— Прости, Тори, — тихо отвечает Марк и обнимает себя одной рукой. Кожа пальцев обкусанная, под облезлыми ногтями забита грязь. Он поворачивается ко мне, с его губ срывается глухой горестный всхлип. Тянет запахом тяжёлого запоя. В другой его руке покоится моё последнее вымученное Кошмарье, до миллиметра детализированное и залитое ярким рассветом.
Но человек, который принёс это уродство, уничтожает меня без лишних слов. Убивает за секунду до полуночи. Моментально раскручивает ржавую катушку паники и выбивает почву из-под ног. Ломает всё, что вдохновляло жить последние полгода.
Это не Марк.
А моя заплаканная мать.
* * *31 декабря, секунды до…
— Успехов, благополучия! Мира и любви! Будьте счастливы, с праздником вас! С Новым годом!
— Ура-а-а!
Куранты раскатисто поют. Стартует отчёт на подходе очередного цикла жизни. Дон-н-н! Люди закладывают в снежных кочках блоки фейерверков, жгут бенгальские огни и чокаются бумажными стаканчиками с напитками разной крепости.
Дон-н-н!
Мои ноги подгибаются, как влажные древесные прутья. Я падаю на колени, пытаюсь дотянуться до ножниц в пуховике, но теряю чувствительность рук. Груди. Живота.
Дон-н-н!
Нет… Не верю. Это не может быть правдой. Она не имела права так со мной поступить.
Дон-н-н!
Весь мир кажется несоизмеримо гигантским, а я — невидимой точкой в городе, где мне нет места. В метре напротив, — будто из другой части площади, — мама хлопает распахнутыми пьяными глазами и торопливо заталкивает Кошмарье в карман.
Дон-н-н!
Из рукавов её куртки ползут дымчатые зелёные нити, пеленают худые пальцы, талию, укутывают маму в кокон с ног до головы… И тянутся к моему онемевшему лицу.
Дон-н-н!
Свист! Залп! Взрыв. Площадь гремит фейерверками, мир блестит всецветными искрами. Но что-то идёт не так.
Дон-н-н!
Пахнет гарью. Между мной и мамой сияющим копьём пролетает что-то яркое, ослепляет и врезается в ёлку.
Дон-н-н!
— Ложись! — Мать кричит, но издалека — через пропасть, которую мы собственноручно вырыли между собой. Прыгает на меня, закрывает своим телом, опутанным зелёной паутиной. Неразборчиво что-то говорит на ухо.
Дон-н-н!
— С-спокойно, Тори!
Свист! Бум! Визг! Дон-н-н! Над нашими головами горизонтально стреляют снаряды салютов и взрываются не в небе, а где-то рядом — на земле.
— Дыши и слушай меня. Ничего плохого не случится. Ничего. Плохого. Не. Случится!
Дон-н-н!
Площадь дрожит от топота бегущих прочь горожан.
Дон-н-н.
Я не разбираю всего, что происходит. Свистят фейерверки, люди толкают друг друга, вопят. Тело отказывается подчиняться — не могу пошевелиться. Только смотрю замершим взглядом в происходящее за маминым плечом и слушаю. Всё расплывается из-за густых полосок слёз.
— Тише, милая, я рядом, — шепчет мама, не поднимая седой макушки. — Выдох. Вдох. Нет ничего важнее тебя, слышишь? Ты меня слышишь?..
Свист. Взрыв. Свист-свист-свист! Залп. Ёлка трещит и дымится, разит запахом подпалённых пластмассовых украшений.
— Больные придурки, тут дети! Кто этот криворукий поджигатель, а? Где ты, тварь, покажись?!
— Бабушка, вы целы?
— Нарожают уродов, вашу мать!
Истошные вопли со всех сторон и прогорклый дым обвивают моё горло, душат, давят, пытаются убить.
— Никого не слушай, слушай только меня, Тори. Ты не умираешь. Не умираешь! Считай до десяти и равномерно дыши, как я учила. Будь здесь, не отключайся! Я рядом. Я всегда была и буду рядом!
Моя голова болтается, словно тряпичный мячик на верёвке. Выключив чувства, смотрю туда, куда направлены глаза. Мама поднимает меня на руки и, прихрамывая, уносит подальше от охваченной пламенем ёлки; падает на колени, снова встаёт и идёт. За ней следует густой изумрудный шлейф — яркий, как пятно на солнце. Он топит снег, обжигает землю, проникает в трещинки плит и шипит. Будто живой.
— Не засыпай, Вика, держись, — запыхавшимся голосом просит мама. — Я очень виновата, но прошу! Не засыпай. На этот раз ты продержалась дольше, но можешь не проснуться, если сдашься. Не засыпай. Не спи! Вика! Тори!..
А если я ослушаюсь, мам?
Или тебе привычнее по-другому — Марк?..
Что, если я хочу остаться в неведении, не зная правда это или догадки, предательство или последствия твоей неадекватной заботы?
Что, если я хочу исправить сегодняшний день и заново начать? Не выходить из квартиры. Вместо подарка купить продуктов для торта. Никому не писать, не звонить. Не бежать. Простить себя за прошлое, и за то, кем мы стали. Забыть эту холодную и жгучую боль.
Хаотичные фейерверки утихают. Людей неслышно. Сухая ёлка, сгоревшая голодным пожаром, трещит и дотлевает по центру площади Мира. Где-то рядом ревут и мигают сирены экстренных служб.
Нет, мам. Так будет лучше: уснуть и спрятаться от тебя навсегда.
Глава 5. Кошмарье
3 января
— Ты впервые пригласила домой. Сбегать за вином? Напоминаю: я не женат, но серьёзных отношений не ищу. А ещё я жуткий гипертоник и причитаю на давление, тебе оно надо?
Звучит бархатный смех мужчины.
— Придержи свои неуместные шутки, Вить, я позвала по серьёзному делу. Заходи и закрой дверь. Комната — по коридору слева.
…
— А-а… Кхм. Вика просто спит?
— Не совсем. Так выглядит третий день непрерывного сна, откуда её силком не вытащить. Не спрашивай… Она страдала
