За твоей тенью - Лина Линс

— Сука!

Я жму на кнопку вызова, будто это ускорит подъём кабины, пинаю двери коленом и бегом спускаюсь по лестнице. Спотыкаюсь на шнурках, ноги подворачиваются, чуть не скатываюсь вниз, но успеваю ухватиться и прыжками через ступеньки добираюсь до первого этажа. Задыхаюсь от волнения, всё нутро сжимается в густую точку напряжения.

Вылетаю из подъезда, теряю где-то на пороге очки, мчусь к подруге, кричу её имя. Одна из бабуль на детской площадке хватает тросточку и ковыляет в нашу сторону; остальные, кто поблизости, не приближаются.

Натка лежит на земле. Я плохо вижу, но различаю красные разводы на салатовом пятнышке. Слышу влажный кашель, хрипы, хруст — слышу так чётко и близко, будто подруга дышит мне в шею.

Добежав, я падаю на колени, разодрав кожу об брусчатку. Хватаю руку Наты, от страха забываю все слова и нависаю над ней, смотрю в глаза, уже набухающие от ударов. Она ещё дышит. Дышит! Моей смелости хватает, только чтобы повторять одно и то же:

— Дыши! Дыши! Дыши!

Скорая едет, Натка, держись!

Разглядев меня, она начинает кашлять кровью и плакать.

— Тори-и-и, — Ната пищит, от её жалобного голоса скручивается душа. — Мне больн-но.

— Дыши, — прошу я и проглатываю слова, что безутешо рвутся наружу: «Солнце, я рядом, ничего не бойся! Держись! Поверни немного голову, плюй кровь на землю, не захлебнись!»

— Тори-и?.. — Глаза цвета моря заполняет шторм.

— Д-да, — выдавливаю я и ощущаю такую пронзительную дрожь в руках Натки, что перехватываю её страх на себя. Все ужасы, какие таятся за маской отваги. Всю боль, которую она перекрывает улыбкой.

— Ты… т-ты пахнешь вафлям-ми.

Как тебе хватает воли разговаривать в такой момент?..

Да где скорая, где хоть кто-нибудь, где все?!

— Мне х-холодно вниз-зу. Мне жжёт.

Я высвобождаю руку с мобильником, снова набираю «112» и слушаю гудки. Экран измазан алыми разводами.

— То-орь, ты пот-теряла очки? И двух месяцев не проносила… Не переживай. Подарю н-новые.

— Оператор «112», говорите, — в трубке звучит строгий женский голос.

— Помогите. — Я всхлипываю, глаза режет металлический запах и чувство беспомощности. — Пожалуйста. Лесная, дом пять. Она… Она…

— То-оря, я же г-говорила.

— Вы Виктория, верно? Не паникуйте. Скорая прибудет через две минуты. В каком состоянии девушка, что с ней? Вы видите открытые раны? Кратко опишите характер повреждений.

— Кх-хкх, я же… Кхо-ох-хе.

— Она задыхается.

— Поставьте телефон на громкую связь и делайте, как я скажу. Слышите? Алло, Виктория?

— Я же гоховива, Тоф… Кх-х…

— Алло?

— Х-херновый фсевоня ден-нёк.

— Она… Её… Глаза застыли.

— Срочно делайте, как я говорю! Если на груди нет ранений, положите друг на друга ладони по центру и левее. Трижды давите, а затем… Около тридцати раз… Считайте вслух… Виктория?..

Я не чувствую своих рук, их отдавила вся тяжесть мира. Телефон выскальзывает из мокрых от крови пальцев, падает куда-то, я не слышу и не понимаю, куда — в ушах звенит. Где я, почему это происходит, как пошевелиться, что нужно делать?

Светлое небо наливается темнотой и скидывает груз бессилия на мои плечи. Я валюсь на землю. Кажется, бьюсь головой. Но мне не больно. Не страшно. Мне никак.

Моё солнце улыбается глазами. Молчит, что непривычно: даже бывшего не вспоминает добрым словом. Не пререкается, не ворчит. Песчаные волосы измазаны грязью, — тебя окатили лужей по дороге ко мне? Куртка почему-то в буро-оранжевых пятнах, кожа синюшная. Натка, тебе плохо? Кто обидел? Идём домой, там ждёт десерт — твой любимый, с шоколадом, варёнкой и вафлями. Нет, ты не толстая, а я с удовольствием поправлюсь за компанию. Идём же. Почему мы лежим под деревом на мёрзлой земле?..

Лесной ветер воет. Сверху нас укрывают решётчатые ветви, сыплется с тяжёлых облаков снег. Снежинки серебрятся, краснеют, мрачнеют, распадаются звёздами и ложатся на кожу. На моих щеках тают. На щеках Наты — остаются. Блестят разноцветными искрами, как взрывы салютов.

— Натка, помнишь? — Я поднимаю свинцовую руку и обнимаю подругу. — Ты хотела получить в подарок свой карманный мир. Помнишь? С видом на город, с деталями. Так вот, он сохнет на кухонной полке. Дождись утра, он затвердеет и будет готов. Я не успела в срок… И небо испортила… Но день рождения же завтра. Значит, нужно только дождаться утра. Всё наладится, правда? Я не хочу тебя потерять.

От моего тепла Натка тает, как льдинка. Растворяется. Исчезает. Она не отвечает, но сияет глазами. Так, что освещает весь мир.

Ты же слышишь, Нат? Ты же знаешь, что я без тебя не справлюсь. Ты же помнишь, как с первого курса мы обещали друг друга защищать, понимать и поддерживать.

Без тебя я сломаюсь. Разучусь дышать.

Не найду опору — такую, как ты.

Не уходи… Вернись. Тебя ждёт тортик. Необыкновенный рассвет над крохотным городом. Назови свой мирок как угодно — хоть именем бывшего, хоть Хренью и Хтонью, хоть Кошмарьем, как назвала я. В нём ты запрёшь свои страхи, комплексы и придурков, которые когда-либо обидели. Будешь править временем и материей. Будешь контролировать всех, кто пожелал тебе смерти.

А я… Не знаю, что и кто теперь я.

7 февраля

Я поднимаюсь на локтях, осматриваюсь пустым взглядом. Куртка подруги валяется под боком на запятнанной кровью снежной земле. Людей нет. Наты тоже… Обсидиановые деревья сквера, словно когти, тянутся ко мне, чтобы расцарапать тело; а темнота улицы будто бы обнимает, нежно гладит по спине и сжимает в попытке раздавить. Схлопнуть. Убить одним махом.

Голову пробивает чей-то неведомый голос.

— Посмотри назад, Тори.

Это не Ната. И не мама. Это некто, не поддающийся определению. Он сковывает холодом, окутывает жаром, заставляет подняться на колени, сжать пальцами собственное горло, но тут же отпустить. Возможно, это говорю я. Или та часть меня, которой не должно существовать.

— Посмотри в прошлое и найди ответ, — снова велит голос, и я послушно поворачиваю голову в сторону дома.

Вижу