Лазурный берег, или Поющие в терновнике 3 - Пола Сторидж
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Совершенно верно…
– К тому же мой муж – немец, стало быть – человек ясного и практичного ума, как и все немцы…
– Прусский фельдфебель?
– Нет, ни в коем случае… Я заметила, что среди немцев есть не только фельдфебели…
– А кто же?
– Есть и почтенные буржуа – в лучшем значении этого слова, есть поэты, философы…
– И к какой же категории вы относите вашего мужа? – спросил Лион.
– Нечто среднее между первым, вторым и третьим…
– Как – он даже поэт?
– В некотором роде – да. Только поэзия его – не от сердца, а от головы…
– Что ж – не самое худшее… Даже быть буржуа – куда более почетно, чем фельдфебелем…
Она улыбнулась и ничего не сказала. Спустя несколько минут Лион поинтересовался – все тем же преувеличенно любезным тоном:
– Так вы не ответили – почему же вы так завидуете моему мужу?
– Потому, что он может видеть вас каждый день… И даже…
– Каждую ночь – вы это хотите сказать?
Лион не мог удержаться от улыбки.
– Да, именно это…
– А вам не кажется, что ваш вопрос звучит достаточно нескромно?
Он отрицательно помотал головой.
– Нет.
– Отчего же? – спросила Джастина, пытливо вглядываясь в его глаза.
– Но разве не вы несколькими минутами ранее сказали, что целиком и полностью доверяете вашему мужу, а ваш муж целиком и полностью доверяет вам?
– Разумеется… А разве может быть иначе между любящими людьми?
– Скажите, миссис… А ваш муж ревнив? Джастина улыбнулась.
– Никогда не задумывалась над этим…
– Он не изменяет вам?
Она сделала обиженное лицо.
– О, что за нетактичный вопрос!
– Простите меня, миссис, вы сами дали повод задать мне его…
– Вот как?
– Да.
– Почему, если не секрет?
– Вы согласились танцевать со мной в его отсутствие… Он, наверное, даже не знает, что теперь мы с вами вместе… После непродолжительной, но выразительной паузы Джастина произнесла:
– Однажды мой муж сказал – а это, кстати говоря, случилось не далее, чем несколько минут назад, – он сказал, что…
Лион, словно зная, о чем теперь будет говорить Джастина, покрепче обнял ее.
– Что же?
– Что танец – это своего рода близость… Пусть даже иллюзорная и мимолетная…
Лицо Лиона посерьезнело.
– И я с ним совершенно согласен.
– Вот как?
– Совершенно.
– Поэтому вы и задали мне последний вопрос?
– Об измене?
– Да.
– Потому и спросил…
– Честно говоря – не вижу никакой связи…
– Ну, если танец – это действительно своего рода близость, – произнес Лион, – стало быть, он… Ну, своего рода мимолетная и иллюзорная измена? Так сказать – измена под уменьшительным стеклом.
– Нет, вы действительно думаете так?
– Мне так кажется.
– Интересно…
– Не вижу ничего интересного, – парировал Лион. – Когда я в свое время, еще безусым юнцом – солдатом вермахта – пытался как-то, не помню уж по какому случаю, объяснить это своему фельдфебелю, он только хохотнул и сказал: «В мире существуют самки и самцы… И все. Каждый самец желает обладать самкой постоянно, самка – только в определенное время, для продолжения рода. Чем сильнее самец, тем настойчивее он в достижении своей цели, то есть в стремлении обладать как можно большим количеством самок, тем значительнее его успех». А меня прусский фельдфебель объявил гнусным отщепенцем, гнилым философом и декадентом – тогда в Германии это звучало ругательством…
– А какое же это имеет отношение к танцу? – поинтересовалась Джастина.
Беседа, завязавшаяся с такой легкостью, незаметно начала приобретать вязкость и двусмысленность – разумеется, это было своего рода игровым продолжением разговора, начавшегося за ужином, где Джастина и Лион как бы представляли друг другу иных людей но, в то же самое время – и самих себя, только в несколько ином ракурсе.
– Какое отношение это имеет… Ну, хотя бы к этому пленительному блюзу? – повторила свой вопрос Джастина и вопросительно посмотрела на мужа.
Тот едва заметно улыбнулся.
– Самое непосредственное.
– То есть…
– Ведь леди сама только что согласилась с утверждением, что танец – это близость?
– Ну, согласилась…
– Стало быть…
– Честно говоря – не вижу никакой связи…
– А зря… Если бы вы, леди…
Лион так и не успел договорить – мулатка взяла верхнюю ноту пронзительным сопрано, джаз-банд заиграл тутти, и музыка прервалась.
Доведя свою партнершу до столика, Лион галантно поклонился, осторожно шаркнул каблуком, и произнес:
– Благодарю вас… Вы доставили мне своим танцем ни с чем не сравнимое наслаждение…
Джастина, все еще выдерживая тон разговора, небрежно махнула рукой.
– Что вы! Это я должна вас благодарить…
После чего, как ни в чем ни бывало усевшись напротив, он вновь стал самим собою – Лионом Хартгеймом, мужем Джастины Хартгейм…
Джастина, с нескрываемой благодарностью посмотрев на супруга, произнесла с чувством:
– Спасибо…
Лион поднял на нее взгляд.
– За что?
– Спасибо тебе за все, мой любимый…
Он отвернулся.
И вновь Джастине показалось, что на глазах его блеснуло нечто, похожее на слезы…
А может быть, это действительно были слезы?
Джастине не хотелось думать об этом.
Протянув через стол руку (верх неприличия в Оксфорде, но теперь ей было глубоко наплевать на приличия), она произнесла виновато:
– Прости меня…
Лион ничего не ответил, и лишь слегка сжал ее руку в запястье.
Джастина прекрасно знала, что означает это пожатие: «Что ты, любимая! Я и не думал сердиться! Прости и ты меня за все неприятности, которые я тебе приношу – как за те, которые были, так и за будущие…»
Когда они выходили из кафе, было очень поздно – за полночь.
Ярко светили уличные фонари, но неоновые рекламы пабов, кафе и магазинов уже понемногу меркли.
В темном небе зажглись и затрепетали, подобно редчайшим драгоценным камням, первые далекие звезды, за ними незаметно взошли на небосвод остальные.
Где-то далеко, милях наверное в ста, много выше изломанного контура города, начал золотиться край неба – это взошла пожирательница ярких звезд, луна. Да, сегодня она в полной силе и власти. Лик ее был безупречно круглый и сияющий.
Джастина подняла голову.
– Посмотри, какая страшная луна…
Лион рассеянно отозвался.
– Да, луна, – произнес он рассеянно.
Судя по всему, его теперь занимало нечто совершенно иное.
Луна шла по чистому оксфордскому ночному небу проторенным маршрутом, незаметно, но громадными шагами.
Вскоре она с помощью своих магических чар овладела всем небом. Робкие, кроткие звездочки терялись и бледнели, уходя на самый край неба, где их уже можно было разглядеть лишь с большим трудом, как шляпки тончайших серебряных гвоздиков, вбитых в купол Вселенной.
