Прогулка по лесам - Билл Брайсон

На какие-то несчастные сто метров мы потратили два часа. Когда наши ноги оказались на твердой земле в местечке под названием Бирпен-Гэп, снежный покров уже достигал 10–12 см, а снег совсем не желал прекращаться. Все кругом было белым от снежных хлопьев величиной с монету, которые не успевали коснуться земли, прежде чем порыв ветра уносил их в звенящую даль. Мы ничего не видели дальше трех или пяти метров, иногда и того меньше.

Тропа пересекалась с лесовозной дорогой, а затем вела к горе Элберт. Это была огромная глыба высотой 1600 м над уровнем моря, где ветра были столь дикими и злыми, что со свистящим звуком разбивались о нее, вынуждая нас кричать, чтобы услышать друг друга. Мы начали подъем, но поспешно отступили. Из-за рюкзаков мы не могли найти привычный центр тяжести, нас буквально сносило ветром. Сбитые с толку, мы стояли у нижней части вершины и смотрели друг на друга. Мы были в смертельной опасности. Застрявшие между горой, на которую не могли взобраться, и полкой, на которую мы даже не хотели смотреть. Единственно возможным выходом из этой ситуации было каким-то образом поставить прямо здесь наши палатки (при таком-то ветре), забраться внутрь и надеяться на лучшее. Я не хотел бы звучать в этом месте моего рассказа излишне драматично, но люди погибали и при куда менее опасных обстоятельствах.

Я сбросил рюкзак и начал в нем рыться в надежде найти карту. Карты Аппалачской тропы настолько бесполезны, что я уже забыл, когда в последний раз ими пользовался. Они, конечно, немного отличаются друг от друга, но большинство из них имеет дурацкий масштаб 1:100 000, который смехотворно сжимает каждый километр пути в один сантиметр. Представьте себе один квадратный километр реальной местности и все, что там может находиться: лесовозные дороги, ручьи, вершины гор, возможно даже, пожарная каланча, холмы или травянистые вершины, извилистые тропы или парочка важных ответвлений от дороги. И все это должно уместиться на площади меньше ногтя на мизинце. Это и представляет из себя карта Аппалачинской тропы.

По правде говоря, все намного, намного хуже, потому что карты тропы – по совершенно непонятным для меня причинам – плохо детализированы даже для своего скудного масштаба. На 15 км дороги на карте будет отмечено и подписано, дай бог, три горы из десяти. Долины, озера, ущелья, родники и другие жизненно важные топографические объекты оставлены на ней без подписи. Дороги лесной охраны чаще всего вообще не изображены на карте, а если даже они есть, то отмечены неправильно. Зачастую там отсутствуют даже соседние дороги. Никаких координат, никакой возможности объяснить спасателям определенное место, никаких указателей на города. Словом, это весьма некорректные карты. В нормальных обстоятельствах это лишь немного выводит из себя. Однако сейчас, в бурю, это воспринималось как удивительная халатность. Я вытащил карту из рюкзака. Мне потребовалась пара минут, чтобы раскрыть ее, борясь с ветром. Тропа была отмечена красной линией. Рядом с ней вилась какая-то черная линия. Я предположил, что это лесовозная дорога, с которой мы сошли. Судя по карте, дорога (если она на самом деле существовала) начиналась из ниоткуда и кончалась через пару километров также бог знает где, что абсолютно не имело смысла, потому что такое вообще невозможно (вы же не можете начать строить дорогу посреди леса, ведь необходимая техника не может ни с того ни с сего возникнуть посреди лесов). Как бы то ни было, с этой картой точно было что-то не так.

– Я отдал за нее 11 долларов, – сказал я Кацу, яростно тряся перед ним картой, потом скомкал ее до относительно плоского состояния, чтобы та вместилась в карман.

– Так что мы будем делать? – спросил он.

Я неуверенно вздохнул, затем с отвращением вырвал карту из кармана и вновь ее изучил. Я осмотрел лесовозную дорогу вдоль и поперек.

– Что же, кажется, будто дорога идет вокруг горы и выходит на тропу с другой стороны. Если это правда, то мы сможем найти ее, а там поблизости и приют есть. Если не сможем прорваться, то не знаю, думаю, придется возвращаться обратно к нижнему склону горы и пробовать найти там место для лагеря. – И я обреченно пожал плечами. – Не знаю. Что ты об этом думаешь?

Кац глядел в небо, наблюдая, как летит снег.

– Ну, я думаю, – начал он задумчиво, – что я бы хотел поотмокать в джакузи, съесть большой стейк с запеченной картошкой и сметаной, с кучей сметаны, а затем заняться сексом с чирлидершами из «Даллас Ковбойз» на таком тигровом ковре перед камином, который всегда бывает в домиках на лыжных курортах. Понимаешь, о чем я? – И он посмотрел на меня. Я кивнул в ответ. – Вот, чего я хочу. Но я не против попробовать сделать все по твоему плану, если ты обещаешь, что будет веселее, – и он стряхнул снег со своих бровей, – кроме того, жалко напрасно тратить такой чудесный снег. – Он горько хмыкнул и вернулся в царство бушующего снега. Я закинул рюкзак на плечи и последовал за ним.

Мы медленно тащились по дороге, борясь с ветром и согнувшись почти до земли. В местах, где снег не сдувало ветром, он был влажным и тяжелым, а вскоре стал таким глубоким, что нам срочно нужно было найти укрытие, хотелось нам этого или нет. Но вокруг совершенно не было места даже для одной палатки. Я видел только крутой склон: с одной стороны ведущий вверх, с другой – вниз. На сотни метров вперед на дороге не было ответвлений. Даже если дальше она и сворачивала к тропе, не факт, что мы бы это заметили. В таком заснеженном лесу ты можешь быть в трех метрах от тропы и ее не увидеть. Было бы безумием в поисках нее сойти с дороги. Впрочем, идея следовать по пути лесовозов на возвышенности в бурю была не менее безумной.

Мало-помалу, а потом и все более решительно дорога начала обвиваться вокруг горы. Мы тащились как улитки через непрекращающийся шквал снега и ветра еще с полчаса, когда вышли к высокой, продуваемой со всех сторон точке, где тропа появлялась с задней части горы Эльберт и уходила дальше в лес. Я с недоумением пялился на карту. На ней ничего такого и в помине не было, но Кац заметил просвет в двадцати метрах к лесу, и мы с радостью поспешили туда. Мы вновь нашли тропу Аппалачи. Приют оказался всего в паре сотен метров. Мы поняли, что, похоже, проживем еще один день. И проведем его в походе.

Снег был примерно по колено, и мы жутко устали, но при этом почти скакали через сугробы. Кац вновь завопил от радости, когда мы достигли знака, стрелка которого указывала вниз, а на ней было выведено: Приют «Биг-Спринг». Стоявший на заснеженной поляне приют представлял из себя простой деревянный домишко, открытый с одной стороны – будто мы лишь в 130 м от главной тропы очутились в настоящей зимней сказке. Даже издалека мы видели, что внутрь намело снега до уровня лежанок. Тем не менее домик все же мог стать нашим убежищем.

Мы пересекли поляну и поставили рюкзаки на порог и в это же мгновение узнали, что помимо нас здесь находилось еще два человека – мужчина и парень четырнадцати лет. Это были Джим и Хит, отец и сын, они были родом из Чаттануги, выглядели бодро, дружелюбно и, казалось, не были напуганы погодными условиями. Они приехали в поход на выходные (я даже не знал, какой сегодня день недели). По их словам, они догадывались, что погода, вероятно, будет плохой, но не настолько. И все же они были подготовлены. Джим взял прозрачный лист пластика, который иногда используют дизайнеры для отделки пола, и попытался законопатить им открытый участок стены. Вопреки обыкновению, Кац бросился ему помогать. Лист пластика был слишком мал, однако мы поняли, что один коврик способен закрыть весь проем. Ветер свирепо громыхал по пластику и время от времени срывал его часть со звуком, похожим на выстрел, пока кто-то из нас не вставал и не прижимал его обратно. Везде сквозило: дощатые стены и пол были испещрены щелями, и через них пробивался холодный ветер, иногда даже снег, но в любом случае здесь было бесконечно уютнее, чем снаружи.

Так мы устроились в приюте, расстелили коврики и спальники, надели всю одежду, что смогли найти, и поужинали, не вставая с лежанок. Сумерки быстро сгустились, от чего буря за окном казалась еще более дикой. Джим и Хит поделились с нами шоколадным пирогом, который показался мне слаще божественной амброзии, затем все четверо потонули в долгой, холодной ночи на жестких досках, слушая смертельные вопли ветра и треск ломающихся веток.

Когда я проснулся, все было тихо, так тихо, что я забыл, где я. Кусок пластика передо мной отошел от проема на метр, и через него сочился слабый свет. Снег был выше порога на два сантиметра, он плотным слоем покрывал нижнюю часть моего спальника. Я потряс ногами, чтобы сбросить снег. Джим и Хит уже копошились, а Кац крепко спал. При этом одна его рука лежала на лбу, а рот был широко открыт. Еще не было и шести.

Я решил провести разведку и понять, насколько все плохо. Я немного замешкался на пороге, а потом спрыгнул прямо в сугроб. Тот оказался настолько глубоким, что я увяз по пояс. Снег проник под одежду и коснулся голой кожи. От этого ощущения я вытаращил глаза. Я протолкнулся к поляне, где было чуть менее глубоко – но только на чуточку. Даже под сосновыми зонтиками на поляне снега было по колено, и через него было сложно пробраться. Но куда ни глянь, все поражало воображение. Каждое дерево было облачено в толстую белую шубу, на каждом пне или булыжнике красовалась изящная снежная шапка, везде царило такое безупречное, бескрайнее спокойствие, которое можно встретить только в чаще леса после сильного снегопада. То там, то сям огромные снежные глыбы спадали с веток деревьев. Кроме этого не было слышно ни звука. Я пошел по дорожке, ведущей к тропе. Надо мной нависали ветки, согнувшиеся под тяжестью снега. Тропа казалась мягким пуховым одеялом с голубым отливом, стелющимся под тоннелем из согнутых рододендронов. Снег выглядел глубоким и предвещал трудный путь. Я прошел на пробу пару метров. Это было действительно непросто.