Переезд - Жорж Сименон

Он учил английский, немецкий, испанский. Учился бухгалтерскому учету. Ему бы хотелось знать все, чтобы побыстрее подниматься по служебной лестнице...

Чтобы убежать еще дальше, еще выше?

Наконец его заслуги признают. Г-н Арман назначает его в агентство на площади Бастилии, где спустя два года он заменяет директора, умершего у себя в кабинете от апоплексического удара.

Помещения отделываются заново. Он ведет себя как хозяин. Он переезжает, выбрав светлую квартиру – без обоев в цветочек на стенах, без пыльных закутков, не пропахшую потом нескольких поколений жильцов.

Вино было чересчур сладким, но Бланш пила его с удовольствием.

– Тебе оно не нравится?

– Да нет.

В клетке прыгала канарейка.

– Хозяин! Сколько с меня?

Они мешали игрокам в карты, которые, наверное, вообразили, что они зашли сюда лишь из любопытства.

Вот, к примеру, г-н Арман... Важная фигура... Женат и имеет двоих сыновей... Владеет виллой в парке СенЖермен, в нескольких километрах от Версаля, куда возвращается каждый вечер... Много разъезжает для установления связей...

Между тем, когда он так разъезжает, то берет с собой свою секретаршу, которой нет и двадцати пяти. Можно почти с уверенностью утверждать, что он купил ей квартиру в XVI округе, несмотря на еще одну, уже давнюю, связь.

Служащим это было известно. Его друзья тоже, наверное, это знали. В конторе на Елисейских полях, где персонала было побольше, он переспал с большей частью своих работниц. Они не были на него в обиде. Наоборот, инициатива исходила от них самих.

Никто его не критикует. Он остается уважаемым и преуспевающим человеком. Неужели в спальне, в постели, он ведет себя как тот сосед с красной машиной?

– Возвращаемся?

– Как хочешь.

– Похоже, собирается гроза, – сказал он, потому что небо на западе и на юге потемнело.

– А не спросить ли нам название этой деревни?

Он обратился к копавшемуся в земле старику; тот снял свою соломенную шляпу.

– Название? Бог мой, вы здесь и не знаете, как она называется? Это Ранкур, черт возьми. Но это не деревня. Здесь нет ни мэрии, ни школы. Поселок находится там, внизу, в сторону фермы Буарона.

– Папа, вы нарочно оба так медленно идете?

Нет. Это был воскресный шаг. Они прогуливались. Их ничего не ждало.

– Ты что, спешишь?

– Меня это утомляет.

– Пойдем быстрее. Ты не устала, Бланш?

– Да нет...

Им повстречалась лишь одна пара. Женщина толкала перед собой детскую коляску. Они посмотрели друг на друга, не зная, следует ли им здороваться. В деревнях люди здороваются. А в городских поселках?

Он без конца запинался на этом слове, тщетно пытаясь подыскать другое. Все же неприятно, когда ты не в состоянии дать определение месту, где живешь.

– Где вы живете?

– В Клерви.

– Где это? Что это такое?

– Это...

Что это? Дома. Бетонные коробки со спальнями, общими комнатами, ванными и кухнями.

Он не признавался себе в том, что ищет с тех пор, как они предприняли эту прогулку, старался обмануть себя, провести.

На самом же деле ему хотелось пойти взглянуть на «Карийон Доре», самому убедиться в его существовании, наделить реальностью услышанные им имена: Алекса, Ирен, Иоланда...

Ведь есть еще и Иоланда, о которой его сосед говорил в третью ночь и с которой он обращался так же, как и с остальными.

Иоланда была самой юной и неумелой. Ирен – отличная девица, могла и стоя в телефонной кабине. Алекса, та была посложнее, так что жена Фаррана даже просит описывать ее действия и жесты и копирует их.

Ему требовалась полная картина. Из услышанных им слов возникали образы, не имевшие отношения к повседневной жизни. Когда он увидит, когда узнает, то, вероятно, скажет себе: «И только-то!»

Он не мог предложить Бланш пойти с ним в ночной ресторан.

– Эмиль, ты представляешь, как я буду смотреться в подобном месте? С моей-то фигурой и в моих тряпках!

Она не поймет, если он пойдет туда один. Требовалось найти какой-нибудь предлог. Раньше, когда он ходил на вечерние занятия, все было просто, но он не пользовался этим, разве что один раз пустил в ход этот предлог и то не пошел до конца.

Ему случалось в разгар сезона оставаться в конторе до восьми вечера, разбираясь, при закрытых ставнях, с папками, но он ни разу не вернулся домой позже половины десятого.

– Почему мы не поехали к дедушке?

– Потому что мне хотелось показать окрестности твоей матери, я уже сказал.

– А тебе не кажется, что здесь особенно не на что смотреть?

Был ли он таким же, когда ему было столько же лет, сколько сейчас его сыну? Он искренне задавал себе этот вопрос. В конце концов он признавался себе в том, что, в сущности, думал тогда примерно так же, но не осмеливался это сказать. И не только в силу своего воспитания и из уважения, которое ему тогда прививали. Он боялся причинить боль. И теперь тоже. Он ловил себя на том, что присматривается к жене и сыну.

Счастлив ли он?.. Счастлива ли она?..

Малейшая тень, омрачавшая чело того или другого, вызывала у него тревогу. Если они несчастливы, то это могло быть лишь по его вине, поскольку он отвечает за них.

А он? Его счастье? Кто за него отвечал? Кого это занимало?

Ну, уж конечно, не Алена. Он слишком молод и думает только о себе.

Бланш, да. Она делает что может. И делает с такой силой, что все из-за этого становится мрачным и унылым.

Она была ему не только женой. Можно было бы даже сказать, что она была ему еще и женой. Она являлась одновременно и его матерью, и его сестрой, и его служанкой. Она хлопотала по хозяйству с утра до вечера, чтобы потом наконец мгновенно уснуть, с приоткрытым ртом, как кто-нибудь, кто выполнил свой долг и у кого уже не осталось больше сил.

Это не делалось специально для него. Вероятно, она бы так же вела себя и с другим мужчиной, потому что это заложено в ней – потребность преданно служить, приносить себя в жертву.

Она будет преданно служить незнакомым детям, потому что оба ее мужчины Эмиль и Ален – уже не столь сильно в ней нуждаются. Если бы имелся какой-нибудь больной, калека, за которым нужно было бы ухаживать, она бы делала это с тем же рвением.

Он ее выбрал. Выбрал бы он – уже с полным знанием дела – такую женщину, как их соседка? Смог бы он приладиться к ее диапазону и поставить на первое место сексуальную жизнь?

Фарран поступал так и был в лучшей, чем он, форме!

Чуть ли не в двухстах метрах над их головами пролетел туристский самолет, и летчик посмотрел сверху, как они тянутся по светлой ленте дороги.

Самолет... Клиент, который... Крупный клиент...

И вот он принимается выдумывать историю. Один крупный клиент забронировал место в самолете, отлетающем в США или в Японию, лучше в Японию, нужно будет проверить расписание.

Он забыл свой паспорт... Нет, не паспорт, свой портфель... Он забыл в офисе портфель, и было неизвестно, в какой гостинице он остановился... какой-нибудь американец... Жовису пришлось встречаться с ним в аэропорту, чтобы отдать ему портфель, в котором были важные документы, быть может дорожные чеки...

У него на губах появилась легкая улыбка удовлетворения. В общем-то, это оказалось не столь уж трудно. Он решил задачу.

Он срывает пшеничный колос и протягивает его Бланш.

– Ты любишь это? Ты тоже грызла зерна, когда была маленькой? Они еще совсем горячие от солнца. Пахнут подходящим тестом...

Алену, который не говорил ни слова и шагал глядя в землю, они, наверное, казались смешными.

Глава пятая

Этот день был одним из самых длинных и одновременно одним из самых коротких в его жизни. Еще накануне, когда было принято решение, ему не терпелось привести его в исполнение, и по мере того, как шло время, его все больше охватывало своего рода головокружение.

Ему бы хотелось, чтобы это случилось сразу же, и в то же время он боялся. Утром, на террасе кафе на Вогезской площади, куда он пришел после того, как отвел Алена в лицей Карла Великого, на него напала внезапная тревога – на лбу выступил пот, появилась легкая дрожь в руках.

Что за нужда заставляла его отправиться в «Карийон Доре», почти по-воровски проникнуть в незнакомый мир, где ему нечего было делать?

Ибо он сознавал: есть что-то агрессивное, притворное в этом запланированном визите в кабаре на улице де Понтье. Он шел туда не как обыкновенный клиент. В его намерения входило шпионить.

Шпионить за кем? За девицами, о которых ему было известно из слов соседа лишь то, как их зовут и как они занимаются любовью?

За Фарраном, сидящим за стойкой бара на табурете, напротив человека по имени Леон?

Имела место история с машинами, машинами, по всей видимости, крадеными, «свистнутыми» Малышом Луи.

Как и все, он читал истории про мошенников, уличных девиц, наркотики, перекрашенные машины, всякого рода жульничества, местом действия которых являлись некоторые бары, открытые ночью.

Время от времени становилось известно об очередном сведении счетов, о том, что некто был застрелен, когда входил в одно из таких заведений или же выходил из него.