Переезд - Жорж Сименон

– Вот увидишь, здесь очень хорошо.

Они поднимаются на лифте, пересекают коридор, и молодая женщина бросает кому-то невидимому:

– Я иду в четвертый.

Он не ожидал оказаться в современной гостиной, обставленной со вкусом, где в ведерке их поджидала бутылка шампанского.

– Ты не откупоришь ее? Я умираю от жажды. В сущности, мне никогда не нравилось виски, от него у меня остается неприятный привкус во рту.

Она смотрится в зеркало, заново накладывает немного голубых теней на веки.

– Ты никогда здесь не был? Погоди. Я тебе помогу.

Она сама откупоривает бутылку.

– Ты ведь женат, да? Я уверена, что у тебя красивая жена. Может, покрасивее меня. Признайся, ты бы предпочел прийти сюда с Алексой!

Он попытался возразить.

– Тсс! Я видела, как ты на нее смотрел. То же самое творится со всеми мужчинами. Я всего лишь закуска. В следующий раз ты получишь Алексу. Я постараюсь не слишком тебя разочаровать. Ты не пьешь?

– Пью.

Уже нельзя было отступать назад так, чтобы не задеть при этом ее самолюбие и не создать, возможно, инцидент с держателями меблированных комнат или с Фарраном, которого он подозревал в том, что тот является владельцем «Карийона».

– Я тебе не нравлюсь?

– Нравишься.

– Мой номер не отшлифован. Мне нужно еще над ним поработать, но мы вынуждены периодически менять программу. Существуют ведь завсегдатаи, есть такие, что приходят два-три раза в неделю, главным образом из-за Алексы.

– Кто тот высокий блондин, что был с ней в баре?

– Не знаю. Наверное, один из ее друзей.

– Он тоже часто приходит?

– Время от времени.

Она лжет. Ей неприятно говорить на эту тему. Она наполняет бокалы и приглашает его чокнуться.

– Тебе не кажется, что здесь жарко? Ты позволишь?

Она снимает платье, под которым на ней надеты только трусики и лифчик.

– А ты не раздеваешься?

Повернувшись к нему спиной, она наклоняется над диваном, который под ее несколькими точными движениями превращается в кровать.

– Погоди, я помогу тебе.

Она развязывает ему галстук, расстегивает рубашку.

– Где, ты говорил, живешь?

– В окрестностях Парижа.

– В пригороде?

– Не совсем. Чуть дальше.

Кончиками ногтей она чертит узоры на его обнаженной коже, и он вздрагивает.

– Ты не хочешь меня?

Он неловко ответил:

– Не знаю.

Он разозлился на себя за эту фразу, за этот знак согласия.

– В сущности, ты потрясающий тип.

– Почему?

– Потому что на твоем лице можно прочесть все, что ты думаешь.

– И что же я думаю?

– Ты боишься меня. Иди сюда! Выпей еще бокал.

Он послушно идет, отказавшись от сопротивления, которое ни к чему бы не привело. Они оба голые, и это кажется ему почти естественным.

– Ложись сюда. Нет. Ближе. Не двигайся.

Он думает о телефонной кабине, о тех голосах в соседней комнате, о словах, что выкрикивала в бреду женщина, и, вероятно, именно это его и спасло.

Он ничего не видит, никуда не смотрит.

– Теперь давай... Тише...

Думать ему тоже не хочется. Он вне реального мира и времени. Это не его, не Эмиля Жовиса, охватывает внезапно какое-то бешенство и он...

– Что ты делаешь?

Может, она и не испугалась по-настоящему, но уж точно удивилась.

Когда он в конце концов рухнул лицом на плечо женщины, она прошептала:

– Ну ты даешь!

Он встает не сразу, так как ему хочется плакать от унижения. И он тоже только что произносил, почти выкрикивал в определенный момент услышанные за перегородкой слова, и можно было подумать, что он старается раздавить эту белую женщину в своих объятиях.

Она украдкой наблюдает за ним, наливает себе выпить. Может, она и в самом деле перепугалась в тот момент?

– Чем ты руководишь?

До него не сразу дошло.

– Ты думаешь, я чем-то руковожу?

– Наверняка ты не простой служащий.

Ему видно ее в туалетной комнате, дверь которой она оставила открытой.

– А ты не идешь?

Мыться у нее на глазах было тяжким испытанием.

– Ты, наверное, занимаешь важный пост, а может, у тебя вообще собственное дело.

– У меня нет собственного дела.

– Заметь, я нелюбопытна.

– Я руковожу туристическим агентством.

Он добавил, позаимствовав выражение г-на Армана:

– Вообще-то я продаю отпуска.

Он быстро одевается, прикидывая, сколько же ему следует ей дать. Он не имеет об этом ни малейшего понятия. Роскошь помещения не оставляет его равнодушным.

– Кому я должен заплатить за шампанское?

– Ты кладешь на столик столько, сколько считаешь нужным.

– А за тебя?

– Это входит в счет.

Он пытается сосчитать, поворачивается к ней спиной, чтобы порыться у себя в бумажнике. Он достал оттуда сначала две банкноты по сто франков, добавил еще одну, затем еще.

Пока она стояла перед зеркалом, он положил их на стол.

– Ты не угостишь меня еще одной бутылкой в «Карийоне»?

Он не решился сказать «нет». Его часы показывали десять минут второго. Вообще-то после того, что он наговорил Бланш, ему следовало бы вернуться домой около двух часов, но Бланш была далеко, в другом мире, столь же нереальном, как и их квартира.

Девица раза два-три обошла комнату, как будто проверяла, не забыла ли чего-нибудь, и когда он снова посмотрел на столик, банкноты уже исчезли.

– Пойдем. Минут через двадцать мне нужно будет повторить мой номер. Нам случается в некоторые вечера выходить до пяти раз. Бывают дни, когда зал набит до отказа и мы перестаем пускать посетителей. По понедельникам же клиентов мало.

Он проследовал за ней в коридор, в лифт, на мгновение вновь оказался на улице и, лишь углубившись в густую вибрирующую атмосферу «Карийон Доре», начал испытывать страх.

Ему показалось, что гардеробщица смотрит на него иначе, чем когда он пришел в первый раз. Похоже, Леон высматривает его поверх голов, завлекает, а поскольку свободных табуретов не было, то он пересадил двух клиентов.

Это удивило Жовиса. Он принялся искать Фаррана и не нашел его, чуть позже он увидел, как тот возвращается в зал, придя с улицы.

Может, он тоже был в номерах по соседству? Может, он брал с собой одну из девиц, к примеру Алексу? Нет! Алекса беседовала с клиентом на другом конце стойки.

– Леон, бутылку «Мумма».

Можно было подумать, что этого ждали. На стойке мгновенно появляются ведерко и бутылка.

У него больше нет желания пить. Он не пьян, хотя и склонен воображать себе всякие вещи. Откуда, например, это ощущение опасности?

Разве Ирен не подает знак Леону? А тот, в свою очередь, разве не делает знак приближающемуся Фаррану?

Тот проходит за спиной у Жовиса, затем за спиной у Ирен и, ущипнув ее за затылок, говорит ей:

– Все в порядке, моя прелесть?

Он не останавливается, направляется на свое место, которое занимал в начале вечера, с другого боку от Алексы. Похоже, он знаком с ее собеседником, и они принимаются вполголоса болтать втроем. Из-за музыки, других разговоров, шарканья ног танцующих невозможно разобрать, о чем они говорят.

Почему Алекса смотрит на него, как будто в его облике, в его поведении да просто в его присутствии здесь есть что-то удивительное?

Время от времени она наклоняет голову, чтобы лучше слышать, но не сводит с него глаз, и он мог бы поклясться, что речь идет о нем.

– Чинь-чинь!

Ирен, чокаясь, дотронулась своим бокалом до его бокала, как в той комнате, и залпом проглотила свое шампанское.

– Пойду готовиться.

Она оставляет его одного в баре, где он не знает, как ему следует вести себя.

Глава шестая

Внезапно он решил уйти. Ему казалось, что задыхается, что у него кружится голова. Конечно, он перебрал, тем более без привычки – отчего между его мозгом и реальным миром наблюдалось довольно ярко выраженное смещение.

Он был уверен, что не будет качаться при ходьбе: он еще до такого не дошел. Он также мог говорить не заикаясь. Он знал где находится, что делает, помнил этот вечер в мельчайших подробностях.

Напротив, его проницательность удвоилась. Вглядываясь в окружавшие его лица, он чувствовал себя способным проникнуть в сущность людей и впоследствии смог бы вспомнить черты, жесты, состояния души каждого посетителя.

Просто он слишком долго оставался здесь, позволив атмосфере этого странного ночного ресторана захватить его и лишить средств защиты.

Он тогда пошел за Ирен, даже не запротестовав. Там, в комнате наверху, он повел себя так, как они от него и ждали. Даже переусердствовал, поскольку в определенный момент девица испугалась.

Он говорил «они». Он так не говорил, поскольку он ни с кем не разговаривал, но он так думал. Окружавшие его люди были двух сортов. За столиками сидели те, кто делал все, что «они» решили заставить их делать, и теперь на головах у них были бумажные шляпы, кто-то из них дул в дудку, кто-то запускал серпантин или цветные бумажные шарики.

"Они – это были те, другие, начиная с гардеробщицы и кончая барменом, сюда же относились метрдотель, девицы и официанты, а также, возможно, и некоторые из тех людей, что стояли у стойки бара и являлись частью массовки.