Рим. Роман о древнем городе - Стивен Сейлор

– Я знаю, сынок, что ты дружил с ними, несмотря на мое неодобрение. Сходи повидайся, а заодно постарайся вразумить их. Открой им волю богов. Сейчас весь Рим возносит им похвалы. Недальновидные глупцы, вроде Пинария, поощряют их к новым безумным выходкам, не понимая, что в конце концов это навлечет на нас гнев какого-нибудь воинственного вождя. А ведь у Рима нет стен, какими Амулий огородил Альбу: наша безопасность целиком зависит от доброй воли и заинтересованности тех, кто прибывает сюда торговать. Если близнецы продолжат проливать кровь и грабить, если их стараниями местная молодежь превратится в шайку разбойников, то рано или поздно они ухватят за хвост волка более хищного и свирепого, чем они сами. А платить страшную цену за их безрассудство придется всему нашему народу.

На следующее утро Потиций отправился навестить старых друзей. Несмотря на их трофейное богатство, близнецы по-прежнему жили в хижине свинопаса на Палатине. Поднимаясь по Какусовым ступеням и вознося молитву Геркулесу рядом с заваленной пещерой, Потиций купался в детских воспоминаниях. Добравшись до вершины, он вступил под смоковницу. В тени раскидистой кроны было так сумрачно, что поначалу он даже не разглядел сидевших под деревом людей, зато расслышал шепот.

– Ну что, видишь? Я же говорил, что он вернулся. И важничает еще больше, чем раньше, – ты только посмотри на его диковинную шляпу.

Когда глаза Потиция приноровились к темноте, он понял, что шепоток принадлежал не кому-то из близнецов, а его родичу Пинарию.

Ромул подскочил. За прошедшее время он отрастил густую бороду и здорово раздался в плечах, но сохранил ту же мальчишескую улыбку. При виде диковинного для здешних мест наряда Потиция он изобразил изумление, выгнул бровь и, указав на коническую шляпу, поднял большой палец. Потиций в ответ поступил так же: поднял бровь и указал на венчавшую чело Ромула корону. После этого оба расхохотались.

Рем медленно поднялся на ноги, слабо улыбнулся, прихрамывая, подошел к Потицию и заключил его в объятия.

Пинарий, напротив, скрестил руки на груди и, смерив новоявленного гаруспика ироническим взглядом, промолвил:

– Хорошо, что ты вернулся, братец. Надеюсь, тебя выучили как следует?

– Да уж не беспокойся. Правда, сначала наставникам пришлось вбивать мне в голову этрусский, чтобы я мог их понимать, а потом все остальное.

– Да, видать, твои учителя были молодцы. А вот в наших краях в это время учили другому – например, как сбросить царя и забрать его корону!

– Да, отец рассказал мне. Я благодарю Геркулеса, что ты остался в живых, Рем.

– Геркулес, может, мне и помог, но горло этого подонка Амулия перерезал не кто иной, как мой брат.

Ромул улыбнулся:

– Да, мы как раз обсуждали это с Пинарием.

Пинарий настороженно посмотрел на Потиция:

– Может быть, мне лучше уйти сейчас, и мы продолжим наш разговор потом?

– В этом нет нужды! Пусть и Потиций поучаствует в обсуждении.

– А ты уверен, что это хорошая идея?

Взгляд его родича был настолько холодным, что Потиций собрался уходить, но Рем удержал его за руку.

– Останься, Потиций. Нам нужен твой совет.

Все четверо расположились в тени фигового дерева, и Ромул продолжил прерванный разговор:

– Вот в чем проблема: есть такие, кто объявляет все, сделанное нами в Альбе, неправомерным. Они называют казнь Амулия простым убийством, а захват его сокровищ – ограблением. И не думай, будто нам наплевать на это. Мы понимаем, что если люди будут считать нас преступниками, то это в будущем может обернуться для нас неприятностями. Никто не хочет ни вражды с родственниками Амулия, ни новых распрей между Альбой и Римом. Пойми меня правильно: я готов сразиться с любым человеком, который захочет сразиться с нами, и готов убить всякого, кто перейдет нам дорогу, но вовсе не стремлюсь ни к сражениям, ни к убийствам. Будет проще, если люди поймут, что мы поступили правильно, а поскольку многие этого пока не понимают, нужно найти способ их убедить. Но какой? Правду скажу, мы с Ремом, сколько головы ни ломали, ничего толкового придумать не могли. А вот Пинарий – золотая голова – сегодня явился к нам с такой идеей, что она засияла как солнце. Верно я говорю, Рем?

– Может быть.

По правде, в тоне Рема такого воодушевления не звучало.

– Честно признаюсь, мы с Ремом люди дела, а не мыслители – вот почему для нас ценен такой друг, как Пинарий. Мало того что он при Альбе сражался как лев, так у него еще и голова на плечах.

Пинарий при этих словах самодовольно приосанился.

Потиций нахмурился:

– Ромул, о чем, вообще, идет речь?

– О плане Потиция! Или, лучше сказать, о правде, которую Пинарий раскрыл нам, которую мы должны открыть всему остальному миру. Мне рассказать ему эту историю, Рем, или ты расскажешь?

Рем слабо улыбнулся:

– Давай лучше ты, брат. А то я, знаешь, боюсь что-нибудь упустить.

– Хорошо. Ты помнишь историю о том, как Фаустул нашел нас? Это было в год большого наводнения. Кто-то уложил нас с Ремом в деревянную колыбельку, которая была унесена потоком, а когда вода спала, осталась уткнувшейся в склон Палатина, вон там. На том месте нас и нашел Фаустул. Наводнение тогда было страшное, народу потонуло много, и все решили, что мы осиротели. А раз так, то почему бы Фаустулу и его жене было не усыновить нас и не воспитать как собственных детей? Никто не может отрицать, что они всегда относились к нам как к родным: я по сей день зову их отцом и матерью и горжусь ими.

Пинарий при этих словах отвел глаза и тайком усмехнулся. Потиций понял, что он вспомнил свою шутку насчет выкормышей волчицы.

– Но Пинарий, расспрашивая народ в Альбе, выяснил кое-что интересное, – продолжил Ромул. – Прошу заметить, мы говорим о годе великого наводнения, когда царем Альбы был не Амулий, а его брат Нумитор. Впоследствии Амулий, который всегда был кровожадным мерзавцем, убил своего брата и присвоил корону. Вот уж где налицо и убийство, и грабеж. По мне, нет преступления страшнее братоубийства. После смерти Нумитора опасность для Амулия представляла только дочь убитого им царя, Рея Сильвия: вдруг она родит сына, который вырастет и решит отомстить? Со стороны внука Нумитора это была бы и месть за жестокое убийство деда, и попытка вернуть себе корону. Чтобы этого не случилось, Амулий вынудил Рею Сильвию стать жрицей Весты – богини – хранительницы домашнего очага, которой поклоняются в Альбе. Жрицы Весты называются весталками. Они дают священный обет оставаться девственницами, и его нарушение карается смертью. Этот подлец Амулий, должно быть, воображал себя очень умным. Он не только оставил племянницу в живых и таким образом не обагрил рук лишней кровью, но и нашел способ обезопасить себя от возможного появления законного претендента на корону, угодив при этом богине.

Однако план этот не удался. Несмотря на обет, несмотря на то что Рею Сильвию держали в уединении, в роще бога войны Маворса, она забеременела. Некоторые люди в Альбе говорят, что, возможно, ее изнасиловал Амулий, поскольку он был единственным мужчиной, который имел доступ к ней. Братоубийца наверняка надругался бы над племянницей, но в Альбе многие рассказывают другую, более интересную историю. Люди думают, что если кто и лишил Рею Сильвию девственности в священной роще, так это сам хозяин рощи бог Маворс.

– Кем бы ни был отец ребенка Реи Сильвии, ей удалось сохранить свою беременность вплоть до самых родов. Когда Амулию сообщили об этом, он пришел в ярость. Рея Сильвия родила, но почти сразу после этого рассталась с жизнью. Убил ли ее Амулий, или она просто не вынесла тяжелых родов – неизвестно, да сейчас и не важно. Важно другое – жители Альбы говорят, что Рея Сильвия родила близнецов. Впору задаться вопросом: «Что случилось с этими двумя мальчиками, внуками убитого царя Нумитора?»

Потиций посмотрел на него с сомнением:

– Ромул, ты на что намекаешь?

– Вспомни, Потиций, что все это произошло в год великого наводнения – в тот самый год, когда нас с Ремом нашел Фаустул.

– И ты думаешь?..

– Новорожденные близнецы исчезли. Но как Амулий избавился от них? Одно дело убить Рею Сильвию – как бы то ни было, она нарушила священный обет. Но совсем другое дело – пролить кровь двух невинных младенцев. Судя по разговорам в Альбе, он поступил так, как обычно поступают, когда хотят избавиться от уродливых или больных новорожденных, – приказал слуге унести близнецов в какое-нибудь удаленное место и оставить их там.

Потиций серьезно кивнул:

– Да, считается, что никто не несет ответственности за убийство младенцев, оставленных в дикой природе. Они умерли по воле богов.

– Вот именно – их судьбой распоряжаются боги! Но всегда ли они погибают? Нет и еще раз нет! Все слышали истории о брошенных младенцах, выкормленных дикими зверями или спасшихся еще каким-нибудь способом, потому что боги не пожелали их гибели. И кто может поручиться, что эти два младенца, положенные бок о бок в деревянную колыбельку на каком-то отдаленном склоне холма, не были унесены течением далеко от Альбы? Возможно, их унесло туда, где их никто не знал и где их вырастили в бедности, в безвестности, но зато и в безопасности от посягательств Амулия, ибо боги уготовили им особую участь.