Конан, варвар из Киммерии - Роберт Говард

— Поосторожнее, малыш, — ухмыльнулся он. — Тебе бы не хотелось испортить свой товар, не так ли?

Мбонани наблюдал эту сцену, стараясь подавить улыбку.

— Белый пес прав, Зуру, — сказал он, — пусть новый хозяин научит его хорошим манерам.

Но Зуру был слишком ослеплен яростью, чтобы услышать своего хозяина. Незаметным движением он выхватил свой нож. Конан вскочил на ноги и сорвал сковывавшую его руки цепь, намереваясь использовать ее как оружие.

— Стой! — раздался из паланкина властный голос, тон которого остановил даже разъяренного Зуру.

Из-за муслиновых занавесок показалась черная, вся в бриллиантах, рука. Из паланкина вышла черная женщина, и Конан в изумлении широко раскрыл глаза.

Черная женщина была шести с лишним футов высотой — почти такая же высокая, как Конан, и прекрасно сложенная. Ее густые черные волосы украшали бриллианты и страусовые перья. В ушах красовались необработанные рубины, и нити жемчуга вокруг шеи испускали мягкое сияние. Браслеты чистого, мягкого золота обвивали запястья и лодыжки. Кроме украшений на ней была только юбка из леопарда.

Нзанги, королева амазонок, задержала взгляд на Конане. Над базаром повисла тишина. Медленно ее губы раздвинулись в томной улыбке.

— Девять квиллов за белого гиганта, — сказала она.

Других предложений не было.

Новая жизнь рабыни оказалась для Чабелы почти невыносимой. Она, любимая дочь могучего монарха, должна исполнять все прихоти черных женщин, но гадко было еще и то, что рабыни выполняли свои работы нагими, одежда полагалась лишь для свободных людей.

Она спала на грубой подстилке в комнате для рабынь. Могучая управляющая хриплым голосом и пинками поднимала их с первыми лучами солнца стирать и готовить, мыть полы, прислуживать за королевским столом. Ей было противно видеть бывшего корсара Конана, лежавшего на возвышении, потягивающего банановое вино, закусывая рыбными пирожками и сладостями.

Ее уважение к неустрашимому киммерийцу пропало. Она не знала такого слова, как «жиголо», но ситуацию понимала хорошо. Ее отношение к Конану испортилось совсем, когда она поняла, что он не сопротивлялся статусу «любовника королевы». Ни один настоящий мужчина, думала она, не пал бы так низко, чтобы довольствоваться таким положением. Опыт еще не научил ее, как научил Конана, принимать навязанные условия, если нет возможности их изменить.

Чабела знала в этом городе только Конана и считала его своим другом. Все, что с ней произошло, настолько подорвало волю, что она совсем пала бы духом, если бы Конан несколько раз, когда никто не видел, не подмигивал ей. Чабеле хотелось верить, что он подбадривает ее, говоря: «Смелее девочка! Мы еще выберемся отсюда!»

В жизнь королевы Нзанги отношения с Конаном внесли что-то новое. Ее опыт и вся культура королевства предполагали, что женщина является естественным повелителем мужчин. Сотня королев правили до нее с Трона Из Слоновой Кости. Все они притесняли и помыкали мужчинами, используя их в качестве слуг и машин для получения удовольствия и продолжения рода, сбрасывая со счетов, когда те заболевали или уставали. Так вела себя и она, пока гигант киммериец не вошел в ее жизнь. Конаном нельзя было управлять: его воля была крепче стали, он был даже выше и сильнее ее. В его могучих руках амазонка познала удовольствие, никогда ранее не испытанное.

Нзанги устала ревновать Конана ко всем женщинам, которых он знал до нее. О них он ничего не рассказывал и не отвечал на ее вопросы. В таких делах Конан проявлял определенное грубое благородство. Как она ни умоляла и ни терзала его, он только молча улыбался.

— А что ты скажешь об этой толстой, маленькой белой девчонке, которую поймали вместе с тобой? — требовала Нзанги. — Она была твоей любовницей, да? Ты находил ее мягкое, ухоженное тело желанным, не так ли? Более желанным, чем Нзанги?

Глядя на нее в моменты страстной ненависти, с пылающими глазами и дрожащими эбонитовыми грудями, Конан должен был признать, что со времени своей первой любви, Белит Черной Пантеры, он не встречал женщины прекраснее Нзанги. Но теперь, когда он знал о ее ревности к Чабеле, он должен быть чрезвычайно осторожен и найти возможность рассеять это подозрение, иначе пострадает Чабела. Нзанги была способна отдать приказ размозжить голову любому, вызвавшему ее гнев.

Конан старался сделать все, что было в его силах, чтобы хоть немного облегчить жизнь Чабелы. Теперь, однако, он не мог делать даже этого, чтобы не привлекать внимание Нзанги.

— Чабела? — зевнул он. — Я едва знаю это дитя. Она высокородная зингаранка, а этот народ придает преувеличенное значение древности. Если бы я любил ее, то она была бы не здесь.

— Что ты имеешь в виду?

— Она покончила бы с собой, как они это делают на родине.

— Я не верю тебе! Ты стараешься защитить…

Конан схватил Нзанги в могучие объятия, опрокинул ее на подушки и стал неистово целовать влажные губы. Только так можно было победить ее плохое настроение и заставить забыть о ревности…

Глава 14

Под кнутом

Несколько дней прошли без происшествий. И вдруг…

Нзанги нежилась на подушках в своей спальне. Два дня назад рабыне Чабеле было дано тяжелое, изматывающее задание. Приказания отдавались на глазах у Конана. Нзанги позаботилась об этом, тщательно спланировав наблюдение за ним.

Зная о внимании королевы, Конан надел маску безразличия, хотя он внутри кипел, видя такое обращение с пленной принцессой.

Не сумев ничего узнать от Конана, Нзанги задумала разыграть финальную сцену, рассчитывая все-таки узнать настоящие чувства Конана. Она объявила маленький праздник для нескольких ее приближенных амазонок-офицеров — могучих, сурово выглядевших, иссеченных шрамами женщин, в которых, по мнению Конана, было столько же женственности, сколько в боевом топоре.

Во время праздника Чабела прислуживала за столом. Когда она разливала вино, одна из амазонок толкнула ее.

Вскрикнув от неожиданности, Чабела потеряла равновесие и опрокинула кувшин вина, обрызгав гостей. Одна из них, могучая амазонка по имени Тута, вскочила с бранью и с ужасной силой ударила провинившуюся рабыню ладонью по лицу. Девушка рухнула на земляной пол.

В глазах амазонки вспыхнули искры садистского удовольствия: вид съежившейся нагой девушки, казалось, добавил ей ярости. В мертвой тишине она приблизилась к рабыне, как пантера подкрадывается к своей жертве. В одной руке она сжимала остроконечный бронзовый кинжал. С лицом, ставшим кровожадным, Тута наклонилась над рабыней и занесла кинжал.