Жизнь и деяния графа Александра Читтано, им самим рассказанные. - Константин Радов

С купцами все понятно, но сам Ньютон (по-видимому, со времен Великого посольства) всерьез относился к политической и научной будущности державы Петра. Недаром он выслал в дикую Россию вдвое больше книг, чем в просвещенную Францию, 'для главных библиотек Московии'. Святая наивность! Сколько ж, по его мнению, в 'Московии' библиотек?!

Слишком ясно представляя, в отличие от великого британца, какой густоты тьма окутывает русское государство, я вопреки здравому смыслу чувствовал себя уязвленным, если на то указывали другие. Происхождение и родовая память тут не при чем: такую же ревность мне случалось не раз наблюдать у 'старых немцев', выросших на Кукуе - сих свежеиспеченных Курциев, провалившихся в пропасть между Россией и Европой. В своем узком кругу они любят поворчать в порицание новому отечеству, но не терпят чужих нападок на него. Здесь, в Лондоне, человек, приехавший из Санкт-Петербурга и служащий царю, считался русским - с той же непреложностью, с которой там меня числили иноземцем. Предвзятое отношение, вкупе с присущим большинству англичан высокомерным взглядом не только на русских, а на всех вообще жителей континента, сильно докучало. Прямых оскорблений мне не делали, но малознакомые люди часто глядели, словно на дрессированную обезьяну, которая ведет себя - ну совсем как человек! Глядели вполне доброжелательно и с долей удивления, что гость умеет пользоваться столовыми приборами, не сморкается в портьеры и не хватает дам за неподобающие места.

День ото дня чувствуя все больший соблазн дать кому-нибудь в рыло и подтвердить худшие подозрения толпы о кровожадном варваре, скрывающемся под тонким флером благонравия, я отменил необязательные визиты и послал записку Дезагюйе с просьбой устроить мне выступление в Королевском Обществе, как только представится возможность. Предмет - демонстрация прежде неизвестного свойства магнитной силы. В ожидании ответа приготовил все необходимое для повторения марсельских опытов.

Любителям натуральной философии чужда волокита: не прошло и недели, как меня любезно пригласили в дом на Флотской улице, лет семь назад купленный специально для собраний. Почетным иностранным гостям принято давать место за большим столом, предназначенным, кроме них, только для президента и двух секретарей. Прочие разместились вдоль стен. В Обществе гораздо больше лиц, интересующихся наукой по душевной склонности, нежели по роду занятий, поэтому заседания ведутся на английском языке. Разумеется, мне позволено было пользоваться латынью - но прежде обсуждались какие-то иные дела. Не прислушиваясь по незнанию здешней речи, я предпочитал разглядывать окружающих.

Собственно, меня интересовал один президент.

Для столь почтенного возраста (ему шел семьдесят седьмой год) он выглядел прекрасно. Очень светлая кожа, гладкая, как бывает у людей, обладающих чистой совестью и отличным пищеварением. Чуть полноватое лицо. Длинный нос, свидетельствующий, по народной примете, о большом любопытстве. Чисто выбритый и по-английски тяжеловатый подбородок. Белоснежная прядь волос, выглянувшая на виске из-под старомодно длинного парика. И главное - глаза. Ни тени старческой усталости во взоре. Спокойное внимание, исполненное достоинства и скрытой силы. Он управлял собранием с привычным искусством, удивительно деликатно, но вспоминались слова герцога де Ларошфуко: 'похвалы за доброту достоин лишь человек, у которого хватает твердости характера иной раз быть злым; в противном случае доброта говорит лишь о бездеятельности или о недостатке воли'.

Сэр Исаак Ньютон умел быть тверже алмаза. Мне рассказывали, как он вешал фальшивомонетчиков во время 'Большой перечеканки', двадцать лет назад. То есть вешал, разумеется, палач - а тихий кембриджский профессор, только что назначенный смотрителем Монетного двора, ловил преступников и поддерживал обвинения в суде. Что его много раз грозились убить - это мелочи. Мошенники действовали сплоченной шайкой, располагали громадными средствами и пользовались покровительством весьма высоких персон. Они перешли в контратаку: обвинили смотрителя в злоупотреблениях и некомпетентности, и даже в том, что монета подделывается с его ведома. Негодяи добились парламентских слушаний по этому делу. Не на того напали! Ньютон окружил их множеством шпионов, докладывающих о каждом шаге неприятеля, а уж выстраивать факты в систему доказательств ему не было равных. Главный противник ученого - Вильям Шалонер, человек по-своему незаурядный, наконец доигрался: гуманный английский суд приговорил 'повесить его так, чтобы он замучился до полусмерти, снять с петли, пока он ещё не умер, оскопить, вспороть живот, вырвать и сжечь внутренности. Затем четвертовать его и прибить по одной четверти тела над четырьмя воротами Сити, а голову выставить на лондонском Мосту'. Но другие не унимались. В анонимном памфлете того времени поминался 'кровавый палач, придумавший закон тяготения, чтобы вешать невинных людей...'

- ...Ваше Сиятельство!

- А?

- Пожалуйста, сэр. - Секретарь вернул меня к действительности. Мой выход.

Слуги вынесли небольшой столик, наподобие ломберного, и заранее приготовленную громоздкую подставку для маятника, с туго натянутыми мерными нитями. После краткого вступительного слова я достал из кармана железный шарик на тонком шелковом шнурке, привязал и пустил качаться, отсчитывая, через сколько циклов размах колебаний уменьшится на один дюйм.

Очень ньютонианский опыт. Именно посредством маятника Ньютон (тогда еще не сэр) определял сопротивление воздуха, воды, спирта и даже ртути. Сославшись на 'Начала', я предположил возможность измерить аналогичным способом плотность магнитного флюида, который многие ученые уподобляют жидкости.

И впрямь, над магнитом движение затухало втрое быстрее.

- Фундаментальная трудность, уважаемые джентльмены, только в том, что магнитная сила быстро убывает при удалении от полюса магнита, тогда как любая жидкость, в пределах точности измерений, однородна. Впрочем, можно предложить методы измерения и расчета, позволяющие обойти это обстоятельство: общими принципами такого подхода мы обязаны главе сего достопочтенного Общества...

Живой интерес в глазах сэра Исаака, старческий румянец, разгорающийся на щеках... Ему определенно понравилось! Правильная интерпретация опытов немало значит: позже я узнал, что секретарь, обязанный обозревать научные журналы, видел мое сообщение в Journal des savants, но, едва глянув на прибавленный издателем комментарий - отмел, как картезианский вздор. Войны научных школ бывают иной раз не менее ожесточенными и затяжными, чем между государствами.