Роман Молодой - Сычев К. В.

– И он поклялся?! – вскричал, сверкая очами, князь Роман. – Неужели я заслужил такую милость?!

– Не успел, Роман, – кивнул головой боярин Иван Родионович. – Дмитрий Иваныч уже почил…А зачем его клятва, если все слышали слова великого князя?

Книга 4

ЛИТОВСКИЙ НАМЕСТНИК

ГЛАВА 1

ВОЗВРАЩЕНИЕ КИПРИАНА

Зимой 1390 года, перед Великим Заговением, в Москву вернулся митрополит Киприан. Великий князь Василий «с боярами и лучшими воинами» на конях встречали большой поезд святителя на окраине Москвы. Среди встречавших был и князь Роман Михайлович, пристроившийся в самом конце великокняжеской свиты со своими конными брянцами.

Толпы москвичей стояли вдоль киевской дороги. Несмотря на лютый холод, они, кутаясь в бараньи тулупы, упорно ждали торжественной встречи. «Черные люди» с интересом поглядывали на великого князя и его знать, тихо между собой разговаривая, однако эти негромкие «толки» собравшихся со всего удела людей превращались в нудное, неприятное жужжание. Князь Роман Михайлович, одетый в кунью шубу, и его бояре, носившие медвежьи полушубки, смотрелись на общем фоне великокняжеской свиты, как белые вороны. Сам великий князь Василий Дмитриевич был одет в изящный овчинный тулуп, выкрашенный темно-коричневой краской, с золочеными пуговицами, темно-синие штаны и в ярко-красные длинные «козловые» сапоги. Его голову увенчивала теплая, красного цвета, шапка, обшитая по краю мехом черной куницы. На его боярах и дружинниках были такого же цвета тулупы, штаны, но сапоги имели темно-коричневый цвет. Шапки у бояр были высокие, «новгородские», сшитые из бобровых шкур. Воины, окружавшие великого князя и его бояр – их было всего два десятка – носили поверх теплых тулупов железные доспехи – кольчуги, панцири из цельного железного листа или из многих пластин, а на их головах возвышались высокие железные шлемы – «шишаки».

– Василию всего восемнадцать лет, – думал про себя Роман Брянский, – но он выглядит как взрослый! У него уже густая, клинышком, борода и усы «доброго мужа»!

Великий князь спокойно восседал в седле своего вороного коня и молча всматривался в даль. Прискакавшие дозорные только что доложили ему, что поезд митрополита уже в двух верстах от них.

– Скоро уже будет год его власти, – говорил сам себе князь Роман, – а я до сих пор не дал клятву с крестным целованием! И никто не принуждал к этому! Подожду еще немного, и если Васильевы люди не придут с напоминанием, я не буду спешить!

Великий князь Василий, вступивший на отцовский «стол», совершенно не вмешивался в дела бояр и служилых князей. Он, правда, сильно повздорил со своим дядькой, князем Владимиром Андреевичем и тот, опасаясь опалы, каковую совсем недавно пережил от его покойного отца, сначала ушел из Москвы в свой Серпухов, а затем, «обиды тая», забрав с собой всю семью, бояр и челядь, отправился в Торжок и долгое время пребывал в укрепленном селе Теребеньском, неподалеку от Торжка и литовской границы, выжидая.

Но обстановка не позволяла долго ссориться. Еще летом великий нижегородский князь Борис Константинович ходил в Орду к хану Тохтамышу. Золотоордынский повелитель в это время ввязался в войну с неким «царем Темир-Аксаком». Пришлось Борису Константиновичу сопровождать некоторое время хана в его походе. В конечном счете, Тохтамыш отослал нижегородского князя в Сарай, а сам, не найдя соперника и «разорив его далекий город», вернулся домой. Здесь он долго еще держал в неведении Бориса Константиновича насчет своей «воли», однако, наконец, после получения богатых даров вручил ему ярлык…на его прежние земли. Сказали свое слово московские «киличеи», привезшие в Сарай весь огромный «выход» и «поминки», в связи со сменой великого князя в Москве. Хан Тохтамыш был обрадован вестью о кончине Дмитрия Донского, имени которого боялись даже его лучшие воины. Поэтому он охотно принял московское серебро и дары и отослал в Москву своего посланника Шиахмата с ярлыком Василию Дмитриевичу на великое московское и владимирское княжение. Пришлось московской казне вновь проявлять щедрость и ублажать подарками ханского посла, который приехал в Москву чуть ли не на пепелище: Москва опять горела, пламя, распространившись от церкви святого Афанасия, едва не выжгло весь Кремль. Знатный татарин с насмешкой смотрел на обуглившиеся терема, однако очень удивлялся быстроте восстановительных работ: буквально на его глазах московские плотники возводили новые боярские хоромы и купеческие терема по всему городу.

Неспокойно было и в Великом Новгороде: там совсем недавно случился «превеликий мор» и знати едва удалось удержать чернь от очередного бунта. Летом же в город приехал литовский князь Лугвений Ольгердович, поссорившийся со своими братьями и искавший убежища. Новгородцы приняли его и отдали ему «в кормление» городки покойного князя Нариманта.

К концу осени пришла печальная весть из Константинополя: там 11 сентября, тяжело заболев, скончался митрополит Пимен. Другой же митрополит, Киприан, пребывавший в это время в Киеве, немедленно собрался в дальний путь и ушел в Константинополь к местному патриарху. Там он получил благословение на всю митрополию: и Литву, и Русь. В Константинополе к нему примкнули высшие церковные сановники, сопровождавшие покойного Пимена, и они вместе отправились сначала в Киев, а затем – в Москву. Накануне приезда святителя, великий князь Василий отправил своих бояр под Торжок к князю Владимиру Серпуховскому со словами примирения, и тот, «умилившись слезами радости», вернулся в свой Серпухов.

В самой же Москве было тихо и спокойно. Князь Роман и воеводы Запасного полка исправно несли службу по поддержанию порядка в городе и его окрестностях, а великий князь, не в пример своему отцу, не выезжал «проверять сторожу».

Лишь однажды Роману Брянскому удалось столкнуться лицом к лицу с молодым великим князем: на осенней охоте. Тогда московские охотники привели великого князя и бояр к большому торфяному болоту, где стреляли из луков в пролетавших птиц. Сам великий князь держал на руке, одетой в толстую кожаную рукавицу, крупного сокола. Соколиная охота была его любимым делом. Однако птиц, летавших над болотом, было так много, что княжеский сокол, взлетая над ними, исчезал, порой, из виду и в туманной дымке было плохо видно, сбивает ли он птиц или нет. Если бы не стаи охотничьих собак, ведомые великокняжескими псарями, охота была бы недобычлива. Однако собаки, выскакивая из болотных зарослей, периодически приносили то жирного, откормившегося за лето, гуся, то утку, а то и саму цаплю, особенно ценимую знатоками птичьего мяса. Но вот вернулся назад утомившийся охотой сокол великого князя. Он уселся на его руку и был немедленно передан слуге-сокольнику. Теперь наступила очередь стрелкам из луков. Засвистели стрелы – и птичьи стаи, разбуженные и напуганные великокняжеским соколом, значительно поредели. Особенно метко, как это обычно бывало, стреляли брянские воины.