Роман Молодой - Сычев К. В.

В это время в шатер вбежал рослый, багровый от волнения стражник. – Великий князь! – вскричал он. – Там открылись ворота замка, и на нас идет вся конница Коригайлы! Поспеши!

– Вот вам, братья, и нужный ответ! – вскричал, вскакивая с кресла, великий князь Витовт. – Значит, нам нечего ждать мира от Коригайлы! Вперед! Мы дадим ему достойное сражение! Слава Литве!

– Зиг хайль! – заорали обрадованные немцы, выбегая из лагеря. – Форвертс!

Коригайло сделал серьезную ошибку, совершив нелепую вылазку. Он, получив сведения от своих разведчиков, что Витовт с воеводами проводит военный совет, решил совершить внезапное нападение как раз тогда, когда они ожидали его ответа: мириться или воевать. Но войско осаждавших, несмотря на мирный со стороны крепостных стен вид, было готово к такому повороту событий. И летучий отряд Коригайло разбился о железные ряды выстроившейся пехоты. Князь Дмитрий Брянский со своим отрядом подскочил к сражавшимся, когда враги едва ли не в полном составе попали в окружение. – Эй, мои славные брянцы! – вскричал он, глядя, как окруженные отчаянно отбиваются от наседавших со всех сторон врагов. – Пускайте же в них свои каленые стрелы!

Его воины, остановившись на скаку, извлекли свои луки, и их меткие стрелы со свистом устремились в скопление бойцов Коригайло, поражая их, одетых в коричневые плащи. Еще немного, и все было кончено. Только маленький конный отряд, воевода которого не решился влезать в гущу Витовтова войска, уцелел и ускакал за стены виленского замка. Все остальные конники Коригайло сложили свои буйные головы или, раненные, попали в плен.

Слуги Витовта обходили поле боя. – Ищите этого мерзкого Коригайлу, живым или мертвым! – приказал им Витовт, сидевший на своем красивом белом коне. – Не хотелось бы, чтобы он сбежал!

– Ему не удалось уйти, славный князь! – вдруг громко крикнул его слуга Милишис, стоявший неподалеку. – Я сам видел, как он упал, пораженный красной стрелой!

– Несите же сюда тело этого лютого врага! – распорядился Витовт, гневно раздувая ноздри. – Злодей не послушал моего доброго совета, – он вгляделся в залитое кровью лицо двоюродного брата, лежавшего на окровавленных носилках, – и теперь лежит в прахе! Он даже мертвый не отринул свою гордыню! А как этот негодяй радовался смерти моего батюшки, какую сам и подстроил! Эй, мои верные слуги! – Витовт поднял вверх правую руку. Со всех сторон сбежались преданные ему люди. – Отрубите-ка эту непокорную голову Коригайлы и водрузите ее на острый кол! Пусть же наглые виленцы полюбуются на позор своего подлого воеводы и наполнятся страхом! Ни один мой враг больше не получит пощады!

ГЛАВА 3

СВАДЬБА ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ВАСИЛИЯ

9 января 1391 года в пиршественной светлице великокняжеского терема собралась вся московская знать – служилые князья, бояре, высшее духовенство. Они с шумом праздновали свадьбу своего великого князя Василия Дмитриевича Московского. Сам великий князь, рослый девятнадцатилетний красавец, одетый в белоснежную льняную одежду – рубаху с длинными рукавами, штаны, обтягивавшие ноги и выделявшие его стройную фигуру, легкие красные сапожки и обычную красную княжескую шапку, обшитую по краю мехом черной куницы – сидел за небольшим дубовым столом по правую руку от невесты – белокурой красавицы Софьи Витовтовны. Последняя, несмотря на совсем юный вид, держалась с серьезностью, гордостью и достоинством. Она была одета в длинное, до самого пола, белоснежное платье и маленькие, по ножке, белые же туфли, блиставшие, мелкими алмазами, когда невеста шла к свадебному столу. На голове литовской княжны возвышалась небольшая, серебристого цвета, шапочка, в ушах сверкали крупными бриллиантами золотые серьги работы венецианских ювелиров. Шею прелестной девушки украшало ожерелье из больших жемчужин, подаренное великому князю к свадьбе московскими купцами.

К столу новобрачных примыкали вплотную два длинных, стоявших напротив друг друга, стола, с обеих сторон которого восседали гости. Между этими большими столами оставалось свободное пространство, по которому сновали взад-вперед великокняжеские слуги, вносившие и выносившие блюда с яствами и напитки. За первым длинным столом, ближе к великому князю, с одной стороны сидели митрополит Киприан, несколько епископов и архимандритов ближайших монастырей, князь Дмитрий Михайлович Волынский, сгорбившийся и поседевший, Владимир Андреевич Серпуховский со своими боярами; с другой стороны – знатные московские бояре и, в самом конце, князь Роман Михайлович Брянский. За вторым столом, близ самой Софьи Витовтовны, расположились с одной стороны, первой, сама княгиня-мать Евдокия Дмитриевна, за ней – литовский князь Иван Ольгимантович, прибывший в Москву с невестой, и литовская знать; напротив, на другой стороне стола, сидели прочие московские бояре и воеводы.

Князь Роман, помещенный в отдалении от великого князя, ниже его самых родовитых бояр, несомненно, был этим унижен, но вида не подавал: почти напротив него сидели, тоже на достаточном от жениха расстоянии, князья Дмитрий и Владимир, которые были явно недовольны занимаемыми местами. Тем не менее, они располагались за духовенством, всегда чтимым в Москве, и это было не так позорно, как положение князя Романа.

– Вот тебе и новый великий князь! – думал Роман Михайлович, искоса поглядывая на жениха и невесту. – Покруче своего батюшки! Гневен, своенравен да еще и зол на меня! Вижу, что мне не будет здесь жизни!

Бывший брянский князь опустил голову и задумался. Прошлый год был для него временем долгих размышлений. С одной стороны, он был доволен ответом великого литовского князя Витовта его посланнику Ослябе, потому как имел теперь на худой конец убежище. С другой же стороны, укоренившиеся привычки, сложившийся уклад жизни и старость требовали покоя. Весной скончался его верный друг и родственник – боярин Иван Родионович Квашня, лишь на год переживший великого князя Дмитрия. Проживший долгую и славную жизнь – около девяти десятков лет – влиятельный боярин не один раз защищал Романа Брянского от великокняжеского гнева, связанного с боярскими оговорами. Даже перед самой смертью он вступился за бывшего брянского князя, когда Василий Московский, узнав о пребывании боярина Осляби в Литве, хотел устроить «надобный сыск». Но дело ограничилось лишь спором на боярском совете, где Иван Родионович заявил, что «брянский боярин Ослябя Иваныч ездил к славному святителю Киприану, которого давно знал, чтобы попроситься к нему на службу!» Когда же там, на совете, сам митрополит Киприан подтвердил эту мысль и хорошо отозвался о «набожном человеке Андрее Ослябе», как о своем верном слуге, подозрение у великого князя прошло, но доброжелательства по отношению к Роману Брянскому не прибавилось. Удручало и то, что великий московский князь перестал приглашать его и брянскую дружину на свою охоту. Все это говорило о приближавшейся опале. – Зачем я теперь этому молодому князю? – думал расстроенный Роман Михайлович, выпивая чашу за чашей крепкое заморское вино и не пьянея. – Я уже стар, и мои руки дрожат…Кому нужен слабый старик? Может, уйти в какой-нибудь дальний монастырь? Не сложилась у меня жизнь! По глупости, из-за дружбы с Москвой, я потерял свой законный удел! И вот теперь маюсь, как сирота или жалкий шпынь…