Молот и крест. Крест и король. Король и император - Гарри Гаррисон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не должен ли он вмешаться? Олаф впустил Путь в Западный Фолд много лет назад, признав его власть над вещным миром благодаря сбору новых знаний и власть над миром – духовным – благодаря его провидцам и мистикам. С властью над вещным миром Олаф имел мало общего, а с духовной властью его объединяло многое. Не будь он королем, мог бы сравняться с Виглейком по множеству видений. Вдобавок Виглейк наблюдал то, что происходит, или то, что уже произошло. А Олаф видел то, что может произойти. Если не избавлялся от желания увидеть.
Олаф молча обдумывал, какую роль сыграть утром, когда Путь соберет священный круг и его позовут, чтобы сидеть рядом, слушать и советовать. Если он решит покончить с одноглазым, то наверняка с ним будет большинство и он сможет возродить замысел, которому принес в жертву свою жизнь и жизнь собственного сына. Но, поступив так, он принесет в жертву иную будущность. Олаф улавливал слабое покалывание мыслей, откуда-то издалека пробивающихся навстречу его собственным, ищущих то, что он уже знал, пытающихся найти дорогу среди таких же путаных, как у него, предчувствий. Христианские священники так же хорошо, как и он сам, понимали, что надо искать. Однако они опоздали: он уже знал то, что они только искали; он был ближе к разгадке.
Когда солнце совсем исчезло с небосвода, он забрал из рощицы свои лыжи, прошел туда, где под деревьями сохранился снег, и начал извилистый спуск в долину. Позади него поднимался волчий вой. Когда лыжи Олафа скользили мимо крестьянских хуторов, заметившие его смерды шептали женам:
– Это король-эльф. Он опять ходил на каменный круг, на Гейрстад, чтобы посоветоваться с богами.
Глава 11
Внутри большого здания, имевшего форму корабля, жрецы Пути собрались в священный круг. От внешнего мира его отгораживала белая бечева с низками ягод дикой рябины, к весне утративших былую яркость. В кругу сидело больше сорока жрецов – впервые собралось так много людей, в основном из Норвегии, где Путь был особенно силен, но также из Дании и Швеции. Прибыло даже несколько новообращенных и проповедников с островов Северной Атлантики, из Ирландии и Фризии, где Путь зародился почти два столетия назад. Был и один англичанин, лекарь Хунд, его по протекции Ингульфа официально приобщили к Пути за неделю до круга.
На краю огороженного участка стояло серебряное копье Одина, на другом – полыхал костер Локи. По традиции, как только собрание начиналось, в этот костер уже нельзя было подкладывать дрова, и мероприятие должно было закончиться, когда в кострище угасал последний уголек.
Вальгрим Мудрый стоял около копья, не касаясь его, поскольку ни один человек не имел права притязать на это оружие, однако напоминая собравшимся, что здесь он единственный жрец, отважившийся на рискованное служение Одину. Он посвятил себя Богу Повешенных, Предателю Воинов, а не добродушным одомашненным богам, вроде Тора, крестьянского помощника, или Фрейра, дарующего плодовитость людям и скоту.
В десяти шагах позади Вальгрима, почти невидимое в полумраке у закрытых ставнями окон, высилось резное кресло с подлокотниками и балдахином, украшенным изображением переплетенных драконов. В тени угадывалось бледное лицо, низко надвинутый золотой венец отбрасывал красноватые отблески огня: это был король Олаф, гостеприимный покровитель Пути, приглашенный для наблюдения и совета, однако лишенный права голосовать и высказываться без особой просьбы.
Скрип сидений и гул приглушенных разговоров постепенно затихали. Вальгрим медлил, дожидаясь удобного момента. Знал, что у него есть противники, и хотел использовать все свои преимущества. Единственный из собравшихся, кто стоял, он обводил взглядом круг. Постепенно все взоры обратились к нему.
– Наш Путь подошел к трудному выбору, – неожиданно произнес он и сделал паузу. – У нас появился первый лжепророк.
«Это мы как раз и должны проверить», – подумал Торвин. Но позволил Вальгриму продолжать. Лучше обсуждать вопрос в открытую.
– Вот уже полтораста лет существует Путь. Поначалу дело двигалось медленно и только в одном месте, на Севере, где мудрость ярла Радборда дала всходы. Теперь у нас есть последователи во многих странах. Последователи среди чужих народов, говорящие на чужих языках. Даже среди крещенных в детстве христианами. Кто же усомнится, что это и есть великое благо? Но мы должны помнить о своей цели и предназначении. Да и о своих видениях. Радборд знал, что нас, тех, кто служит истинным богам, затмят последователи Христа, если мы не будем поступать так же, как они: проповедовать наше учение, объяснять, откуда пришли наши души и что станется с ними. И если не будем делать кое-что сверх того: открыто обсуждать любые вопросы, а не твердить на манер христианских попов, что тот, кто им не подчиняется во всем, обречен на вечные муки единственно за этот грех непослушания. Такова наша первейшая цель. Уберечься самим и защитить нашу паству и учение от врагов, которые намерены все это уничтожить. Но вслед за целью появляются видения. У меня их не было, но среди нас есть те, кто лицезрел. Разные люди. – Вальгрим обвел взглядом круг, время от времени кому-то кивая, – давал всем понять, что имеет в виду совершенно определенных людей, способных подтвердить его слова. – Разные люди видели одно и то же. Это были картины другого мира, в котором все страны, в том числе и наша, молятся христианскому богу. Но люди там живут хуже рабов, в такой тесноте, что не вздохнуть свободно. Живут под властью правителей, которые прячутся от своих подданных и посылают их воевать, как свиней на бойню. Хуже того, наши мудрецы и прорицатели сказали, что это Скульд – мир, который наступит, если мы не помешаем. И мы должны помешать! Есть другой мир, который видели мудрые. Да этот мир видел и я сам! – Оглядывая присутствующих, Вальгрим тряс седой бородой. – Мир загадочный – мы узрели только части его и не всё поняли. Я говорю о людях, плавающих во мгле безвоздушного простора, где-то между мирами. Сначала подумал, что это худшие из грешников, изгнанные из всех миров, потому что даже змей Нихдёгг брезговал глодать их кости. Но потом я увидел лица и понял: это лица людей, свершающих некое великое деяние. И некоторые из этих вершителей были нашей крови, говорили на нашем языке; такие знатные путешественники, что любой живущий ныне шкипер против
