Политическая биография Сталина. Том 2 - Николай Капченко

Что верно, то верно. Здесь можно узреть исходную посылку сформулированного Сталиным на закате жизни основного экономического закона социализма. Об этом, естественно, речь будет идти в соответствующих главах. Здесь же я хочу вычленить тезис Сталина об обострении классовой борьбы, о чем он говорил на съезде в разных частях отчета, но каждый раз акцентировал на этом внимание. В стратегические расчеты Сталина, о которых тогда никто не знал и не мог знать, как имманентное звено входил тезис о необходимости борьбы с врагами в партии и обществе. Впрочем, все настолько уже привыкли к тому, что вождь неизменно говорил о классовой борьбе, что отсутствие в докладе этой темы, показалось бы чем-то вроде политического землетрясения.

Сталин призывал к повышению бдительности, к тому, чтобы ни на миг не забывали, что классовый враг не дремлет, что он всегда готов нанести удар по советской власти. «Врагов партии, оппортунистов всех мастей, национал-уклонистов всякого рода — разбили. Но остатки их идеологии живут еще в головах отдельных членов партии и нередко дают о себе знать, — подчеркивал он. — Партию нельзя рассматривать, как нечто оторванное от окружающих людей. Она живёт и подвизается внутри окружающей её среды. Не удивительно, что в партию проникают нередко извне нездоровые настроения. А почва для таких настроений несомненно имеется в нашей стране, хотя бы потому, что у нас всё еще существуют некоторые промежуточные слои населения как в городе, так и в деревне, представляющие питательную среду для таких настроений… Остатки идеологии разбитых антиленинских групп вполне способны к оживлению и далеко не потеряли своей живучести»[681].

Это была, если так можно выразиться, заявка на будущие акции против своих врагов, реальных или мнимых — не в этом суть. Некоторую мягкость вождь проявил в отношении политически разгромленных и повергнутых к его ногам бывших оппонентов по антипартийным блокам, с несвойственным ему благодушием заявив: «Если на XV съезде приходилось еще доказывать правильность линии партии и вести борьбу с известными антиленинскими группировками, а на XVI съезде — добивать последних приверженцев этих группировок, то на этом съезде — и доказывать нечего, да, пожалуй — и бить некого. Все видят, что линия партии победила»[682].

Но если некого было бить, то нашлись те, кто сам стал себя бить. В этой роли выступили лидеры разгромленных и капитулировавших группировок. Они не только самыми последними словами осуждали свои ошибки и прегрешения против генеральной линии и ее инициатора Сталина. С еще большим, просто неиссякаемым, запалом, от которого так и веяло замаскированным лицемерием и двоедушием, они пели дифирамбы победителю. Казалось, что им просто не хватает эпитетов в русском языке, чтобы достойно восславить Сталина. Приведу несколько коротких пассажей из выступлений бывших лидеров оппозиции.

Вот что говорил Л. Каменев: «… Я думаю, что я прав, когда говорю, что эпоха последнего восьмилетия — эпоха Сталина — по своему теоретическому содержанию, по достигнутым результатам, по напряжению строительной энергии, по необходимой для этого мобилизации широких пролетарских сил, — что она не меньше той эпохи, которой всегда конечно будет гордиться победоносное пролетарское человечество, эпохи, когда во главе нас стоял Ленин, впервые сокрушивший власть буржуазии и заложивший основы социализма путем пролетарской диктатуры. Это две равноправные эпохи, которые так и должны войти в историю»[683].

Г. Зиновьев возвел Сталина в разряд классиков марксизма-ленинизма, поставив его на один уровень с ними: «…В книге великой освободительной борьбы пролетариата эти четыре имени — Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин — стоят рядом…» И далее: «Товарищи, сколько личных нападок было со стороны моей и других бывших оппозиционеров на руководство партии и в частности на товарища Сталина! И мы знаем теперь все, что в борьбе, которая велась товарищем Сталиным на исключительно принципиальной высоте, на исключительно высоком теоретическом уровне, — что в этой борьбе не было ни малейшего привкуса сколько-нибудь личных моментов. И именно, когда я глубже… понял свои ошибки и когда я убедился, что члены Политбюро, и в первую очередь товарищ Сталин, увидев, что человек стал глубже понимать свои ошибки, помогли мне вернуться в партию, — именно после этого становится особенно стыдно за те нападки, которые с нашей стороны были»[684].

Но покаянные речи бывших, хотя они, судя по всему, и радовали слух вождя, вовсе не делали его благодушным. Видимо, слушая их пышные словоизлияния, он про себя презрительно усмехался и думал, какими же словами они награждают его молча, как проклинают его за все, что он причинил им. Он не верил ни одному их слову, а тем паче лизоблюдским панегирикам, — это вряд ли подлежит сомнению.

Поверженные лидеры оппозиции ненавидели Сталина, и их ненависть легко объяснима. Но упреки они должны были обратить в первую очередь в свой собственный адрес. Они были побежденными. Он — безоговорочный победитель. И этот расклад определял всю фабулу и мизансцены грандиозного спектакля.

К хору певших осанну вождю, присоединились и родственники Ленина — его жена Н.К. Крупская и сестра М.И. Ульянова. Последняя была особенно красноречива в своих славословиях. «Наши достижения неразрывно связаны с именем товарища Сталина, ибо ему как руководителю партии и миллионных масс рабочих и колхозников обязаны мы всем тем, что имеем в настоящее время в Советском Союзе. Он, Сталин, явился организатором этих побед, обеспечивающих завершение дела Ленина.

10 лет прошло с тех пор, как умер Ленин. Без Ленина творим мы дело Ленина, черпая указания в его богатом литературном наследии, вдохновляясь его светлым, незабываемым образом. Без Ленина, но по ленинскому пути ведет нашу партию, трудящихся нашей страны и международный пролетариат лучший соратник Ильича, продолжатель его дела — Сталин. (Аплодисменты.)»[685].

Своеобразную точку во всем этом поставил С.М. Киров. Он озаглавил свое выступление «Доклад товарища Сталина — программа всей нашей работы». Именно с его «легкой» руки в партии стал утверждаться порядок, согласно которому уже перестали принимать развернутые резолюции, формулировавшие основные направления политики. Официальными документами стали доклады Сталина. Это было нечто новое в практике партии, и оно отражало уже принципиально новую ступень возвышения вождя.

Киров так мотивировал свое предложение: «Мне, товарищи, казалось бы, что в итоге такого подробного обсуждения доклада ЦК нашей партии, которое имело место на настоящем съезде, было бы напрасно ломать голову над вопросом о том, какое вынести решение, какую вынести резолюцию по докладу товарища Сталина. Будет правильнее, по-моему, — и для дела во всяком случае это будет гораздо целесообразнее, чем всякое другое решение, — принять к исполнению, как партийный закон, все положения и выводы отчетного доклада товарища Сталина. (Голоса: «Правильно!» Бурные, продолжительные аплодисменты. Все встают аплодируя.)

Из его уст прозвучали слова, ставшие впоследствии чуть не крылатыми:

«Успехи действительно у нас громадны. Чёрт его знает, если по-человечески сказать, так хочется жить и жить (смех), на самом деле, посмотрите, что делается. Это же факт! (Шумные аплодисменты.)»[686].

Интересно отметить, как прокомментировал эту речь Троцкий. Ведь буквально через несколько месяцев все, что было связано с Кировым, будет находиться в фокусе внимания не только в нашей стране, но и в мире. Поэтому оценка Троцкого в данном случае весьма показательна: «Что Киров радуется техническим успехам и смягчению продовольственной нужды, — вполне понятно. Во всем мире не найдется ни одного честного рабочего, который бы не радовался этому. Чудовищно здесь то, что Киров видит только эти частичные национальные успехи, оставляя безо всякого внимания все поле международного рабочего движения… В то время, как в Германии цвет пролетариата томится в концентрационных лагерях и тюрьмах, бюрократия Коминтерна вместе с социал-демократией, как бы сговорившись, делает все, чтобы всю Европу, да и весь мир превратить в фашистский концентрационный лагерь, а Киров, член руководящей верхушки первого в мире рабочего государства, признается, что ему не хватает слов, чтобы выразить, как хорошо сейчас жить! Что это: глупость? Нет, этот человек не глуп; и притом он выражает не только свои собственные чувства. Его крылатое словечко повторяется, передается и восхваляется всеми советскими газетами. Оратор, как и его слушатели на съезде, просто забывают обо всем остальном мире: они действуют, думают и чувствуют только «по-русски», и даже в этих рамках только по-бюрократически»[687].