Если только ты - Хлоя Лиезе

— Пялиться невежливо, дорогая Зигги.

— Их больно делать? — я показываю на его руки. Я слишком заворожена, чтобы переживать по поводу того, как раздражающе снисходительно звучит «дорогая Зигги».

— Да, — просто отвечает он.

Я поднимаю взгляд, ища его глаза. Он делает глоток воды.

— Это хорошая боль?

Себастьян давится водой, затем вытирает рот и хмуро смотрит на меня.

— Что, чёрт возьми, кто-то вроде тебя знает о «хорошей боли»?

— «Кто-то вроде меня» — это двадцатидвухлетняя бисексуальная женщина, которая знает больше, чем ты думаешь, — я сердито смотрю на него. Мы устраиваем небольшое соревнование в гляделки. — Я не монашка, Себастьян. Прекрати вести себя так.

— Ты, — он подаётся вперёд, говорит тихо, — младшая сестра моего лучшего друга. Именно так я и буду себя вести. Поняла?

Я подаюсь ещё ближе, затем шепчу.

— Нет.

— Что будете? — наш официант, Стиви, портит момент. Отстраняясь, мы старательно не смотрим друг на друга. Когда я делаю заказ, Стиви, который знает меня по моим поздним визитам в закусочную с Реном, окидывает Себастьяна явно оценивающим взглядом, затем подмигивает мне и одними губами говорит: «Вау».

Как только он ушёл, Себастьян говорит:

— Это может стать проблемой.

— Что?

Он слегка горбится на сиденье, барабаня татуированными пальцами одной руки по столу.

— Люди посчитают, что мы трахаемся.

Мои глаза чуть не выскакивают на лоб.

— Ты не можешь говорить такие слова в Закусочной Бетти. И почему?

Он усмехается.

— Потому что это я делаю лучше всего, дорогая Зигги. Если не считать хоккея. И когда меня видят с кем-то, помимо людей из команды, именно так и считают таблоиды — весьма обоснованно, надо заметить.

Я решаю изучить меню, чтобы не пришлось смотреть на Себастьяна, пока он говорит об этом. Я становлюсь ярко-красной.

— Что ж, тогда… это будет ещё один способ показать, что ты изменился. Ты подружился с тем, кого не пытаешься…

Он подаётся вперёд, поставив локоть на стол и подпирая щёку ладонью.

— Давай. Скажи это.

— С кем не пытаешься переспать, — кротко договариваю я.

Он цыкает.

— Ну серьёзно, Сигрид. Могла бы и сказать это. Трахнуть.

— Это семейное заведение. Тут нельзя такое говорить.

Закатив глаза, он снова приваливается к спинке диванчика. Я оглядываюсь по сторонам, надеясь, что мы говорили не настолько громко, чтобы люди оскорбились грязными выражениями Себастьяна.

Тогда я замечаю, что пусть никто не выглядит потрясённым, в нашу сторону определённо косятся многие посетители. Некоторые не очень деликатно берут телефоны, чтобы снять видео или сделать фото.

К нам приковано много взглядов.

Мой пульс начинает стучать в ушах. Мои ноги начинают подёргиваться под столом. Я снова беру меню, хотя уже сделала заказ.

Воспоминания о старших классах, жуткая тревожность, когда я входила в классы, столовую, раздевалку, заставляют меня зажмуриться и втянуть глубокий вдох.

Вот почему я так долго старалась оставаться незамеченной. Потому что когда я в последний раз чувствовала себя увиденной, я была неуклюжей девочкой с парализующей тревожностью, полной неспособностью заводить друзей и постоянным страхом сказать что-то не то… или страхом говорить что-либо в принципе.

— Чёрт, — шепчу я, прерывисто выдыхая.

— Сигрид, — Себастьян кажется восторженным. — Я наконец-то услышал ругательство?

Я награждаю его сердитым взглядом, ну или пытаюсь, но мир кажется слегка мутным. Мне сложно сделать глубокий вдох.

Лукавая усмешка Себастьяна растворяется на его лице, когда он замечает моё состояние.

— Что случилось, чёрт возьми?

Я с трудом сглатываю, изо всех сил стискивая меню.

— Думаю, это было эпичной ошибкой.

Глава 7. Себастьян

Плейлист: Johnnyswim — Don’t Let It Get You Down

Я должен быть в восторге от того, что Зигги передумала насчёт этого бреда. Учитывая, как всё прошло в её квартире, я должен ухватиться за возможность окончить эту нелепую затею ещё до того, как она началась.

Ибо то, что я чувствовал, наблюдая за её обнажённым силуэтом сквозь разделявшую нас штору, пока не отвернулся и не закрыл глаза; потом стоя на коленях у её ног; потом стоя позади неё, пока она смотрела на себя в зеркало — это плохие, плохие новости.

Меня до боли влечёт к ней. К этому восхитительному контрасту между тихой стеснительностью и чистой храбростью, нежными чувствами и упорным огнём. Она сногсшибательная, чёрт возьми, и вообще нихера не догадывается об этом. Она не знает, что полупрозрачная белая майка поверх её влажной кожи — это пытка, от которой стискиваются челюсти; что её бедра покачиваются, когда она чувствует уверенность в себе, а веснушки на её ногах танцуют при её ходьбе.

Она никогда не узнает это от меня. Потому что с сестрой моего лучшего друга никогда не будет такого разговора.

Потому что она хочет только притворяться друзьями.

И она явно на грани того, чтобы слететь с катушек в этой сладкой как сироп закусочной.

Её ноги лихорадочно подёргиваются под столом. Я располагаю свои колени по обе стороны от её и сжимаю их вместе, заставляя её ноги замереть. Она поднимает взгляд и делает медленный глубокий вдох, и её глаза теплеют как будто от облегчения. Её плечи, поднявшиеся к ушам, постепенно опускаются.

По мне разливается редкое, глубинное удовлетворение — лучше лучшего кайфа, крепче лучшего виски. Это сделал я. Я помог ей почувствовать себя лучше. Бл*дь, я мог бы подсесть на кайф, который мне это дарит.

Ещё больше причин согласиться с Зигги в том, что эта идея была эпичной ошибкой. Мне стоит бросить на стол несколько купюр, вытащить её на улицу и положить этому конец.

Но вместо этого я необъяснимо говорю:

— Почему?

Зигги проводит пальцами по краю своего меню. Её руки дрожат.

— Вся идея заключалась в том, чтобы на нас смотрели, нас видели. Но я не привыкла, чтобы меня замечали. Это выбивает меня из колеи.

— Ты огненно-рыжая и ростом 185 см. Как,