Смерть после бала - Найо Марш

— Добрый день, Фокс. Вы уже видели комнату, из которой он мне звонил?

— Да. Она находится на верхнем этаже. Один из официантов Даймитри видел, как лорд Госпелл входил туда. Комнату не трогали.

— Очень хорошо. Что-нибудь еще?

— Ничего особенного. В доме ничего не трогали с тех пор, как разъехались гости, согласно вашим распоряжениям, сэр.

— А Даймитри там?

— Нет.

— Свяжитесь с ним, Фокс. Я буду ждать его в Скотланд-Ярде к двенадцати часам. С ним пока все. Скажите Бэйли, чтобы прочесал всю комнату, где находится телефон, на предмет наличия отпечатков пальцев. Нам необходимо выяснить, кто прервал его в тот момент, когда он звонил мне. И еще, Фокс…

— Да, сэр?

— Вы не могли бы приехать сюда? Я хотел бы кое-что обсудить с вами.

— Сейчас буду.

— Спасибо, — сказал Аллейн и повесил трубку.

Он снова взглянул на документ, который обнаружил в среднем ящике письменного стола лорда Роберта. Это было его завещание. Очень простое и короткое завещание. Кроме одной-двух небольших сумм, которые он отказал посторонним лицам, он оставлял все свое имущество и пожизненную ренту с капитала в сорок тысяч фунтов своей сестре, леди Милдред Поттер, с тем чтобы после ее смерти все это перешло к ее сыну, а оставшуюся часть своего состояния, двадцать тысяч фунтов, ее же сыну и своему племяннику Дональду Поттеру. Документ был датирован 1 января текущего года.

«Решил сделать на Новый год традиционное доброе дело», — подумал Аллейн. Он взглянул на две фотографии в кожаных рамках, стоявшие на письменном столе лорда Роберта. На одной была изображена юная леди Милдред Поттер в парадном платье, в котором ее представляли ко двору. В те далекие дни Милдред была довольно хорошенькой. На другой фотографии был запечатлен молодой человек лет двадцати. Аллейн сразу подметил характерные для Госпеллов широко расставленные глаза и короткий нос. Рот был приятным, но слабым, а подбородок — одним из тех, которые кажутся решительными, но, как правило, свидетельствуют лишь об упрямстве. В целом это было очень симпатичное лицо. В углу фотографии Дональд наискосок надписал свое имя и поставил дату: «1 января».

«Я искренне надеюсь, — подумал Аллейн, — что у этого молодого человека есть твердое алиби».

— Доброе утро, — послышалось у дверей.

Он резко повернулся в кресле и увидел Агату Трой. Она была одета в зеленое, на ее темноволосой головке покоилась маленькая вельветовая шапочка, руки обтягивали зеленые перчатки.

— Трой!

— Я зашла узнать, не смогу ли я чем-нибудь помочь Милдред.

— Вы не знали, что я здесь?

— Нет, пока она мне не сказала. Она просила узнать, не нужно ли вам что-нибудь.

— Нужно ли мне что-нибудь, — повторил Аллейн.

— Если нет, — сказала Трой, — в таком случае все в порядке. Я не буду вам мешать.

— Пожалуйста, — умоляющим голосом произнес Аллейн, — может быть, вы останетесь на минутку?

— А в чем дело?

— Ни в чем. Я хочу сказать, у меня нет ни малейшего предлога просить вас остаться, за исключением того, что мне очень хочется смотреть на вас и слышать ваш голос, если вы простите мне мою смелость. — Он поднял руку. — Не более того. Мы оба любили Банчи. В последний раз, когда я видел его, он говорил о вас.

— Несколько часов назад, — сказала Трой, — я танцевала с ним.

Аллейн подошел к высоким окнам… Они выходили на очаровательный маленький сад, а дальше открывался вид на Темзу и на примыкавший к набережной район Челси.

— Несколько часов назад, — медленно повторил он ее слова, — река была окутана туманом. Воздух был пронизан сыростью, было холодно, как в могиле. Это было перед самым рассветом. Когда я увидел его, темнота только-только начинала редеть. А взгляните теперь. Ни облачка. Эта чертова река сверкает, прямо как золото в лучах солнца. Подойдите ко мне, Трой.

Она подошла и встала рядом с ним.

— Выгляните на улицу. Этим утром в половине четвертого туман, наползавший с реки, сплошной пеленой лежал на Чейн-Уок. Если кто-то не спал в этот глухой час или случайно оказался на пустынных улицах, он должен был слышать, как по Чейн-Уок ехало такси, а затем остановилось у ворот этого дома. Если кто-то из любопытства выглянул в окно, он мог увидеть, как открылась дверца такси и из него вылезла странного вида фигурка в плаще и широкополой шляпе.

— Что вы хотите сказать? Он вышел из такси?

— Наблюдавший мог видеть, как этот человек помахал затянутой в перчатку рукой и высоким голосом прокричал водителю: «Квинз-Гейт, Джобберс-Роу, шестьдесят три». Он увидел бы, как такси отъехало от дома и скрылось в тумане, а дальше — что? Что сделал тот человек? Побежал ли он к реке, а полы плаща развевались на ветру, пока он не скрылся в тумане? Или чинно направился в сторону Челси? Постоял ли он некоторое время, глядя вслед удалявшемуся такси? А может быть, убийца Банчи снял плащ, свернул его и ушел, неся его под мышкой? Или, сидя еще в такси, он спрятал под плащом свой собственный цилиндр, а потом снова надел его? И где теперь находятся плащ и шляпа Банчи? Где они, Трой?

— А что говорит таксист? — спросила Трой. — В газетах не пишут ничего определенного. Я ничего не понимаю.

— Я расскажу вам. Сейчас приедет Фокс. А пока у меня есть несколько минут, чтобы выговориться и облегчить свою душу, если вы не возражаете. Я уже как-то делал это однажды — помните?

— Да, — пробормотала Трой. — Однажды.

— Никто на свете не умеет так слушать, как вы. Жаль, что я не могу рассказать вам что-нибудь более приятное. Ну, так вот. В четыре часа утра таксист привез Банчи в Скотланд-Ярд, уверяя, что тот был убит. По его словам, Банчи сел к нему в машину в три тридцать, в двухстах ярдах от Марсдон-Хауса. Свободных такси не хватало, и мы полагаем, что он решил пройти подальше и попытать счастья на одной из соседних улиц. Чудовищный туман, окутавший прошлой ночью Лондон, был особенно густым в районе Белгрейв-сквер. Когда наш таксист поравнялся с Банчи, он увидел, как из густой мглы вынырнула еще одна фигура, в пальто и цилиндре, и остановилась рядом с ним. Казалось, они разговаривали друг с другом. Банчи поднял свою трость. Таксист знал его в лицо и сказал: «Доброе утро, милорд. Чейн-Уок, двести?» «Да, пожалуйста», — ответил Банчи. Оба джентльмена сели в такси. Таксист не видел лица второго пассажира. Когда такси остановилось возле них, тот стоял к нему спиной. Но прежде чем захлопнулась дверца, таксист услышал, как Банчи сказал: «А потом он отвезет вас». Они поехали в направлении Чейн-Уок, по Чешэм-плейс, Кливден-плейс, Лоуэр-Слоун-стрит, Челси-Хоспитал и пересекли Тайт-стрит. Таксист говорит, вся дорога заняла не более двенадцати минут. Он остановился у дверей этого дома, а через несколько секунд лорд Роберт, как он полагал, вышел из такси и захлопнул за собой дверцу. Тонким голосом он пропищал сквозь кашне: «Квинз-Гейт, Джобберс-Роу, шестьдесят три», и таксист уехал. Десятью минутами позже он приехал по указанному адресу, подождал некоторое время, пока его пассажир выйдет, и, не дождавшись, вылез из машины и сам открыл дверцу. Внутри он обнаружил Банчи.

Аллейн замолчал, хмуро глядя на побледневшее лицо Трой. Она спросила:

— Он уверен, что уже ничего…

— Совершенно. Таксист упрямый и сварливый старикан, но он далеко не глуп. Он сначала удостоверился, что помочь уже ничем нельзя. Он говорит, что в свое время работал водителем «скорой помощи» и разбирается в таких вещах. После этого он прямиком направился в Скотланд-Ярд. Сержант, встретивший его, выяснил, что произошло, и тут же вызвал меня. Я тоже первым делом убедился, что Банчи мертв.

— Как его убили?

— Вы хотите это знать? Ну да, разумеется, я понимаю. Вы слишком умны, чтобы оберегать себя от тягостных впечатлений.

— Милдред все равно спросит у меня. Так как же это случилось?

— Мы полагаем, что ему нанесли удар в висок и оглушили, а умер он от удушья, — стараясь говорить ровно, сказал Аллейн. — Мы будем знать наверняка, когда получим заключение врача.

— Нанесли удар?

— Да. Каким-то предметом с довольно острыми краями, примерно как тупая сторона толстого ножа.

— Он страдал?

— Навряд ли. Он скорее всего даже не успел понять, что произошло.

— У него было слабое сердце, — неожиданно сказала Трой.

— Слабое сердце? Вы в этом уверены?

— Милдред мне как-то сказала об этом. Она пыталась уговорить его показаться врачу.

— Возможно, из-за этого все оказалось легче — для них обоих, — проговорил Аллейн.

Трой сказала:

— Я никогда прежде не видела у вас такого выражения лица.

— Что вы имеете в виду?

Он взглянул на нее с такой нежностью, что она не смогла ему ответить.

— Я… нет-нет, уже все прошло.

— Когда я смотрю на вас, надо полагать, у меня на лице может быть лишь одно выражение — немого обожания.