Порог невозврата - Ауэзхан Кодар

Дверь тихо открылась, и, обнявшись, вошли Такен и Маша, счастливые, умиротворенные.

Глядя с упоением на повернувшегося к ним Агзамова, Такен сказал:

– Поздравь меня, друг, я женюсь на ней! А со своей я развожусь. Я, наконец-то, все решил!

Но тут Маша-Манька-Обманка разжала объятия и отпрянула от Такена.

– С какой стати, Такеша! Я же не давала согласия! Я отдалася тебе, но это не значит, что я буду твоей женой! Я отдамся еще десяткам других!

– Да пожалуйста! Но будь моей женой!

– Быть женой для меня презренно! Быть женой – это то, что убило женщину в женщине! Быть женой – это значит стать рабыней одного мужчины. Это значит – запереть на кухне все свои влечения и страсти! Это значит, что ты не можешь быть язычницей и вакханкой, что ты не можешь отдаться тому, кому захочешь! Это значит – навеки лишить себя выбора! И что взамен всему этому? Только штамп в паспорте и лицемерное уважение общества, и сплошное лицемерие с мужем, когда ты ему изменяешь, и когда он изменяет тебе? Нет, я не могу так лгать – ни себе, ни обществу!

Такен:

– Но ты не можешь так просто покинуть меня, после того, что было? А было ведь потрясающе!

– Поэтому я и покидаю тебя! Потрясающее не повторяется! Эй, рохля, пошли! – и она, подхватив за руку Агзамыча, оттолкнула Такена, пробежала с Агзамычем сквозь дверной проем, и они помчались вниз по лестнице.

Вмиг оказавшись на улице, они лихорадочно открыли калитку и вскоре ловили такси.

После оргии

– Почему ты с ним так поступила? – спросил на улице Агзамыч, – еле переводя дух.

– Я не говорила ему, что буду его женой. Он талантливый человек, но как мужик – самый элементарный. Он бы запер меня и выбросил ключ.

– Как сказала Дебора из «Однажды в Америке»?

– Какая разница? Мы – одно онтологическое тело.

Тут подъехала иномарка, и они побежали к дверце машины.

– Куда едем-то? – обернулся к Маше Агзамыч.

– Да есть у меня одни хухрики… Подкармливаю их иногда.

– Саина-Жубанова, – сказала она, наклонившись к дверце.

– Знаешь, есть такая порода людей, – сказала она, когда они уселись в машину и поехали, – несвоевременные, ну, пасынки какие-то, или незаконнорожденные (как будто детей зачинает закон, а не фаллос!), вечно не к месту, ни к селу, ни к городу, но вечно в движении и размышлениях. Это началось еще с Сократа. Мы ж его вечно видим на чужих пирах, а в собственном доме не видим. Так и у меня есть два дружка, один – поэт, другой – философ, которые забили на этот мир широко и окончательно. Поэт какое-то время делал успешную карьеру, работал на телевидении, издал свои переводы «Битлз» и «Пинк Флойда», поехал в Москву, думал, произведет там фурор, но никто даже и бровью не повел. Все ниши были заняты. Пришлось ему вернуться в Алма-Ату, но и здесь уже все ниши были забиты. Ведь талант у нас ценится не по номиналу, а по количеству и, главное, качеству связей. А с философом случилось так, что он вообще появился раньше времени, люди еще барахтались в марксизме, а его потянуло к постмодерну, о котором тогда еще и в России не знали. Представляешь, он написал диссертацию о хайдеггеровском понимании истины, а его зарубили на том основании, что ему некому оппонировать. – Слушай, сказала она таксисту, – останови возле магазина, я пойду, затарюсь.

Взяв у Агзамыча деньги, она пошла в магазин и вскоре вернулась с двумя пакетами, полными продуктов.

«Опять везет в какой-то шлакушник», – подумал Агзамов. Но то, что он увидел, поднявшись на четвертый этаж, превзошло все его ожидания. На звонок Маши дверь открыл какой-то казах с зелеными пьяненькими глазами и кривой ухмылкой, почему-то показавшейся Агзамову знакомой. И только увидев за ним русского гиганта, Агзамыч признал старых знакомцев из милицейского КПЗ. Но, приглядевшись, Агзамыч удивился еще больше – его старые знакомцы были одеты чуть ли не с иголочки. Гигант был во фраке, а книгочей – в сюртуке и даже чисто выбрит, и даже шрам, казалось, не так выделялся, скорее похожий на довольную кривую ухмылку.

– Машка! Откуда тебя занесло? – обрадовался гигант.

– Игоречек! А я к тебе с гостем и с харчами.

Маша зашла сама и затащила за собой Агзамыча.

– Вообще-то это моя квартира, – проронил книгочей, отступая.

– Ну, значит, и тебя обслужим, – многообещающе заявила Маша. – Слушай, – повернулась она к Игорю. – Никак вы на банкет идете или собрались читать свою Нобелевскую лекцию, но я вас впервые вижу в полном параде. По какому поводу вы так намарафетились?

– Талант не пропьешь! – осклабился в улыбке Игорь. – У нас сегодня проект должен пройти в фонде образования. Вот ждем Костыляныча с вестями. Если пройдет, он поведет нас на прием в американское посольство, а через неделю мы все едем в Америку! Читать лекцию по теме: «Аполонийское и дионисийское начала в казахской культуре». Я – Аполлон, Костыляныч – сатир, а вот это наш Дионис, или Танат по прозвищу «Доброе утро!», ибо уже к восьми утра он стоит у магазина в еще не начавшейся очереди за водкой!

– Но слушай, может, мы тогда не вовремя? – замежевалась Манька.

– Люди с водкой у нас всегда вовремя! – с пафосом сказал Игорь, и перехватив у Маньки пакеты, занес их в зал.

Смеясь, они вошли в комнату, Агзамыч – за ними. Он еще в прихожей обратил внимание на то, что обои в доме как на плавках Макмерфи из фильма Милоша Формана «Полет над гнездом кукушки» – с резвящимися на волнах дельфинами. Это настраивало на довольно фривольный лад.

Квартира явно была холостяцкой. В центре стоял видавший виды журнальный столик с диванчиком и двумя креслами, в углу, у окна довольно компактный письменный стол, над ним – навесные книжные полки с такими огромными фолиантами, что казалось, они сейчас рухнут. Напротив стола ютилась солдатская односпальная койка, а рядом с ним радио с проигрывателем наверху – вот и все содержимое комнаты. Агзамову предложили сесть, но он пошел к полкам. Фолианты оказались словарями – французские, английские, арабские. Но больше всего впечатлили Агзамыча словари греческие и латинские. Но мало того, на полках не оказалось ни одной книги на русском.

– Я гляжу, тут живут одни полиглоты? – неуверенным тоном спросил Агзамов.

– Они самые! – немедленно ответил гигант. – Вообще-то это квартира Таната, которого я иногда называю Танатосом, поскольку иногда своей угрюмостью он напоминает бога смерти. После развода с женой он тут один живет.

– Почему один, с книгами! – рассмеялся «Танатос», больше похожий сейчас на «Доброе утро!».

– Ну, и я его навещаю, – продолжал гигант, – чтоб у него тут крыша не поехала. А то, как напьется, начинает с деревьями за окном разговаривать, одно зовет Хайдеггером, другое – Ницше, третье – Траклем. Да вы садитесь, а то этот вам никогда не предложит, – Игорь взяв за руку, подвел Агзамыча к дивану.

К этому времени скромный журнальный столик трещал от изобилия. Чего там только не было – и черная икра, и семга, и огурчики, и колбаса, и ликер «Амаретто», и две огромных бутылки «Распутина». Если чуть раньше Агзамычу показалось, что в этой конуре, затянутой паутиной холостяцкой заброшенности, могут подохнуть и мыши, теперь об этом даже и не вспоминалось. Хозяева квартиры кинули на койку верхнюю одежду, и пошла такая пьянка – пыль столбом!

Игорь оказался изумительным собеседником, он по памяти читал Томаса Элиота, вскользь прошелся по Бродскому, сделав страшно свирепую морду и до безумия выпучив глаза, пародировал Андрюшу Вознесенского. «Танатос» тоже все время пытался что-то вставить в разговор, но Игорь тут же перебивал его и продолжал свой захлебывающийся монолог. Поняв, что произвел на гостя ошеломляющее впечатление, он теперь решил поднять в глазах Агзамыча и Таната.

– Вы не смотрите на него как на недоразумение, – вступился он за своего друга. – Это он, когда напьется, такой, а по интеллектуальной накрученности, он – просто мордоворт, или как Ван Дамм – универсальный солдат. Есть у нас такой Айхан Костыляныч, у которого вместо ног костыли. Они давно дружат с Танатом, и вот что он написал о нем.

Кто есть такой Шахмухаметов?Древнее Ветхого Завета,Он – буквоед, зануда, крыса,Бесстрастный, словно биссектриса,Ему пристало с этим весом,Быть верным ключником у беса.

Тут что ни слово – шедовер. Вы знаете, с чего начал Танат? Он перевел Силезиуса! Это поэт-мистик 17 века, эк куда его занесло! Но с другой стороны, Танат попал в самую матку – Ангелус Силезиус – один из отцов негативной теологии, а наша душа жаждет Бога, но не в церкви же его искать или в мечети, там все опошлено бизнес-муллами, да и пора бы нам всем прийти, наконец, к наднациональной религии, но – как к ней прийти? Только из души человеческой, только из самой этой нашей жажды! А Силезиус так и писал о том, что Бог рождается в душе человека!