И в середине тебе станет легко - Берт Хеллингер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда все три князя прибыли ко двору, государь выбрал для их приема самый чудесный из своих залов. Его оформлением занимались странствующие мастера с высоких гор. Светящиеся фрески на его стенах создавали ощущение безграничности помещения, а потолок его был единой картиной, выписанной так обманчиво, что можно было подумать, будто стоишь на просторе и смотришь в открытое небо. Сквозь светлые окна был виден цветущий сад, а обеденные столы были убраны гирляндами цветов, настолько многообразных форм и оттенков, что слезы наворачивались на глаза от их великолепия.
Со средних гор были приглашены музыканты — каждый из них был мастером своего инструмента, чтобы своей игрой они услаждали слух гостей.
99
Первый пробежался рукой по струнам лютни и извлек столь чарующие звуки, словно капли упали из серебряной чаши. Когда же он заиграл в полную силу, звук многих голосов пронесся по залу, стал тише, будто парил где-то далеко-далеко, а потом еще долго казалось, будто звучит сама тишина, настолько чудесной была его игра.
Второй провел смычком по струнам скрипки. Звуки, вызванные им, были мягки и текучи, они набухали и тихо опадали, журчали, иногда всхлипывая, льстили, как воркование голубки, вдруг резко скрежетали и снова текли нежно и густо.
Третий дул в медную трубу, которая гремела так, словно это сияло само солнце, мощно, как прорыв света на заре, так что стекла звенели, готовые разлететься на осколки от светлого ее звучания.
Четвертый играл на дудочке из бамбука, и звуки ее струились, как дыхание или как песнь дрозда и завывание бури. И потом снова как щебет птиц и затихающий вздох.
Пятый проворно стучал молоточками по скрепленным между собой деревянным дощечкам, и звук этот был похож на звон бокалов или серебряных колоколов, раскачиваемых порывами ветра, покуда, колеблемые изнутри, они не зазвенят. Шестой ударил по клавишам органа с восемью регистрами, на котором он мог гудеть, звенеть, реветь, греметь, шуметь, рокотать и грохотать. Его игра резонировала с игрой других, придавая ей полнозвучную глубину, и так мощен был его звук, что зал дрожал, будто вибрируя вместе с ним.
Для потехи гостей из нижнего княжества были приглашены танцоры и фокусники. Они репетировали ходьбу на ходулях, раскачивались вправо и влево, тренировались в исполнении пируэтов и разных прыжков. Затем они вытягивались, чтобы растянуть мышцы. Один из них пробовал даже босиком с завязанными глазами жонглировать на качающемся канате. Но вот уже и повара с дымящимися блюдами, издававшими восхитительные запахи. Виночерпий попробовал охлажденное вино, погонял его под языком, ощутил букет, почувствовал, как оно мягко вяжет небо, потянул носом, чтобы ощутить его аромат, хотел было чихнуть, но тут же снова принял прежнюю позу, ибо в этот момент начали входить гости.
100
Это было шумное празднество. Правда, некоторое время потребовалось на то, чтобы гости смогли найти общий язык. Но потом они почувствовали взаимную симпатию, стали представлять друг другу свои искусства и своих мастеров, пили на брудершафт и никак не хотели расходиться. Один лишь государь держался в стороне, ибо он понял, насколько чужими были ему гости и что ему, чтобы по-настоящему с ними познакомиться, тоже придется отправиться к ним, как они приехали к нему.
На следующее утро все три князя вместе появились перед народом. Но уже к обеду они пустились в обратный путь, каждый в свою родную провинцию.
А про государя говорили, что еще ранним утром он отправился в путешествие, которому давно уже пора было состояться, в путешествие в свои провинции, до самых границ, через всю свою страну.
Целое
Один знаменитый философ придерживался мнения, что если осел окажется ровно между двух одинаковых куч сена, которые одинаково хорошо пахнут и одинаково привлекательно выглядят, то наверняка подохнет от голода, поскольку не сможет сделать выбор.
Услышав это, один крестьянин сказал: «Это грозит только какому-то философскому ослу. Потому что нормальный осел съест или ту или другую, или и ту, и другую».
Одно и то же
Дыхание веет и шепчет,
буря, бушуя, срывает листву.
И то, и другое, однако, ветер один и тот же,
песня одна и та же.
101
Одна и та же вода
нас поит и топит,
и держит нас, и погребает.
Все, что живет, расходует себя, хранит себя и уничтожает, одной и той же движимое силой.
Она одна имеет значение. Кому тогда нужны различия?
Истории, если это хорошие истории, говорят больше, чем должны, и больше, чем мы способны понять в них. Их смысл уходит от нас так же, как наши дела от наших намерений, а событие от его толкования.
Поэтому некоторые люди, слушая истории, поступают так же, как тот, кто идет утром на вокзал и садится в поезд, увозящий его к далеким целям. Он находит себе место у окна и смотрит наружу. Картины сменяют одна другую: высокие горы, мосты, реки, бегущие к морю. Вскоре он уже не в состоянии воспринимать эти образы по отдельности, слишком быстро идет его поезд. Тогда он откидывается назад и воспринимает их как единое целое. А вечером, добравшись до места, он выходит из поезда и говорит: «Я много повидал и много пережил».
Понимание
Собралась однажды компания единомышленников, которыми они поначалу себя мнили, и стали обсуждать свои планы на будущее, лучшее будущее. Сошлись на том, что у них все будет по-другому. Привычное и повседневное, весь этот вечный круговорот был им слишком тесен. Они искали
102
уникального, широкого, надеясь реализовать себя так, как никому доселе не удавалось. В мыслях они были уже у цели, воображали себе, как это будет, и решили действовать. «В первую очередь, — сказали они, — нам нужно найти великого учителя; ведь всегда все начинается с этого». И отправились в путь.
Учитель жил в другой стране и принадлежал к чужому народу. Много удивительного рассказывали о нем, но наверняка никто ничего не знал. Уже очень скоро ушли они от привычного, ибо здесь все было другим: обычаи, пейзажи, язык, пути, цель. Иногда они приходили туда, где, по слухам, находился учитель. Но когда они пытались узнать что-то точнее, оказывалось, что он только что опять ушел, и никто не знал, в каком направлении. И вот в один прекрасный день они его все же нашли.
Он был на поле у одного крестьянина. Так он зарабатывал себе на хлеб и ночлег. Они поначалу и верить не хотели, что это тот самый вожделенный учитель, да и крестьянин удивился, что столь особенным они почитали мужчину, работавшего вместе с ним в поле. Но тот сказал: «Да, я учитель. Если вы хотите у меня учиться, останьтесь здесь еще на неделю. Тогда я стану вас учить».
Единомышленники нанялись к тому же крестьянину и получали за это еду, питье и крышу над головой. На восьмой день, когда уже стемнело, учитель позвал их к себе, уселся вместе с ними под деревом и рассказал им одну историю.
«В давние времена один молодой человек размышлял о том, как бы ему распорядиться своей жизнью. Родом он был из знатной семьи, о хлебе насущном ему думать не было нужды, и он чувствовал, что призван к чему-то высшему и лучшему. И вот однажды он покинул отца и мать, три года провел с аскетами, ушел и от них, потом нашел самого Будду и знал: и этого для него недостаточно. Еще выше хотел он подняться, туда, где воздух разрежен и где труднее дышать, куда никто никогда до него не доходил. Добравшись туда, он остановился. Здесь путь кончался, и он понял, что путь этот был ложным.
103
Теперь он решил пойти в другом направлении. Он спустился вниз, пришел в город, завоевал самую прекрасную куртизанку, вошел в долю к одному богатому купцу и вскоре сам стал богатым и уважаемым.
Но на самое дно долины он так и не спустился. Это был лишь ее верхний край. Отдаться этой жизни полностью ему недоставало мужества. У него была возлюбленная, но не жена, у него родился сын, но отцом он не был. Он изучил искусство любви и жизни, но не саму любовь и не саму жизнь. Чего он не принимал, то начинал презирать, пока ему все это не опостылело и он не ушел и оттуда».
Здесь учитель сделал паузу. «Быть может, вы узнаете эту историю, — сказал он, — и знаете также, чем она закончилась. Говорят, в конце он обрел смирение и мудрость и стал привержен обычному. Но что это значит теперь, когда столь многое уже упущено? Кто доверяет жизни, не рыщет вдалеке, не замечая того, что рядом. Сначала он осваивает обычное. Ведь иначе и все его необычное — предположим, что оно существует, - просто как шляпа на огородном пугале».
Стало тихо, учитель тоже молчал. Затем он, не сказав ни слова, встал и ушел.
На следующее утро они его не нашли. Еще ночью он снова отправился в путь и не сказал куда.
Теперь единомышленники опять оказались предоставлены сами себе. Некоторые из них не хотели верить, что учитель их покинул, и собрались в дорогу, чтобы разыскать его еще раз. Другие теперь едва понимали, чего они хотят, чего боятся, и без разбора искали какого-нибудь пути.
