Единственная игра, в которую стоит играть. Книга не только о спорте (сборник) - Алексей Самойлов

К семидесятилетию великого боксера газета «Невское время» в мае 2002 года напечатала мой очерк о Шаткове – «Не для бокса родившийся». Я считал, что Геннадий Шатков был задуман, замыслен, создан для чего-то большего, чем стать мастером ринга, олимпиоником: венками из ветви оливы эллины награждали и тех атлетов, кто бегал, прыгал, боролся, участвовал в кулачных боях, совмещая атлетику с основными занятиями – философией, поэзией, математикой, астрономией, законодательством.

Олимпиец Шатков не только наносил удары, которые сначала чувствуешь, а потом замечаешь, он был наделен даром речи как писатель, прирожденный оратор, ученый-гуманитарий. Людей его масштаба, чести и благородства, остро не хватает на нашем Олимпе – политическом, научном, спортивном. В свое время руководители Всесоюзного спорткомитета пригласили молодого перспективного проректора одного из крупнейших отечественных университетов страны, ученого-юриста, досконально знающего спорт, на должность заместителя председателя спорткомитета по науке – предложение было лестное, и в Москве, и в Ленинграде вопрос считали решенным, но воспротивился – по причинам, ничего общего не имеющим с интересами дела, – горком партии в лице одного из его секретарей, и руководители союзного спорта отложили вопрос с приглашением Шаткова в Москву до лучших времен…

Времена, однако, наступили не лучшие. Вскоре после неожиданного удара партийных бонз Геннадия Ивановича и сразил инсульт…

Очерк о человеке, не для бокса родившемся (некоторые специалисты были противоположного мнения, так известный тренер и боксер Б. Г. Тихонов писал: «Один из великих боксеров своего времени Геннадий Шатков – тихоня и интеллигент – никогда не стал бы боксером, если бы не был им… от рождения»), я начал с фильмы, как на заре российского кинематографа называли кинокартины, «Не для денег родившийся», снятой по мотивам романа Джека Лондона «Мартин Иден», главную роль в ней играл Владимир Маяковский.

В середине прошлого века эту роль мог бы сыграть Геннадий Шатков, воплощение альтруизма, бескорыстия и – чем часто обделены носители этих благих качеств – стальной воли и силы духа. Герой Джека Лондона, одержимый творчеством, человек чистой души и высокого строя мысли, вытащивший себя со дна жизни, был по внутренней сути близок Геннадию.

Не для денег родившийся – знающие Шаткова спорить с этим не будут. Вот уж кому, как писал Владимир Маяковский, и рубля не накопили строчки, строчки книг о боксе и юриспруденции. С другим моим утверждением, подозреваю, многие, знающие бокс и Шаткова, не согласятся. Не буду спорить со специалистами. Объясню, что имел в виду, когда утверждал, что гроссмейстер ринга не для бокса родился.

Одну сторону дела я уже обрисовал: Шатков был задуман для более всеохватного поприща – сложись его жизнь по-другому, из него мог бы получиться крупный администратор, организатор спорта и науки в масштабах страны, политический руководитель.

Другое объяснение чисто психологического свойства. Я думаю так совсем не потому, что Шатков слишком умен и интеллигентен для такого брутального мужского занятия, как бокс. От своей деятельности человек должен получать удовольствие – не так ли?.. А о каком удовольствии можно говорить, когда вы, сбив соперника разящим ударом, первым бросаетесь к нему и помогаете отвести (отнести) нокаутированного коллегу в красный (синий) угол ринга? Что за удовольствие, когда вы, обнаружив в визави не самого умелого бойца, вынуждены бить вполсилы, чтобы его родители или молодая жена получили сына (мужа) в более-менее пригодном для дальнейшей жизни виде?..

Бомарше, как говорит пушкинский Сальери, слишком был смешон для ремесла такого, то бишь для отравления соперника. Шатков был слишком добр для ремесла, где ему приходилось укладывать, как полена в поленницу, молодых сильных мужчин, вознамерившихся состязаться с ним в беспощадном обмене ударами. Геннадий что-то в себе преодолевал, поднимаясь на ринг, а к концу спортивной карьеры просто-напросто тяготился боксом…

У тех, кто пишет, что Шатков был боксером от рождения, своя правота. У меня – своя. В майский день, когда вышел номер газеты, Геннадий Иванович сказал мне: «Ты попал в точку».

«А как у вас с величием души?»

Мало кого из своих спортивных героев я любил так, как Геннадия Шаткова, начавшего жизнь 27 мая 1932 года и снова и снова начинавшего ее в июле 1969‑го, в апреле и мае 1988‑го. По словам Альберта Эйнштейна, «человек начинает жить лишь тогда, когда ему удается превзойти себя».

Превзошедший самого себя Геннадий Шатков был веселым, азартным человеком и этим походил на другого деда своих внуков Виктора и Петра, родившихся уже после смерти Виктора Сергеевича Набутова.

– Я знал Виктора Набутова-старшего немного, приходилось встречаться – ого-го!.. Вначале мы с ним поработаем-поработаем, я ему что-то рассказывал, он записывал мои ответы на магнитофон, – работа у Виктора, настоящего профессионала, неизменно была на первом месте, ну а потом и погуляем, не без того…

Я нередко бывал в доме на Гаванской, где жили Геннадий и Тамара, ходил с ним на Фонтанку, во Дворец пионеров, где с 1973‑го ежегодно проходил турнир на приз Шаткова. Одно поколение сменяло другое, Дворец пионеров стал называться Дворцом творчества юных, но благоговейное чувство юных к человеку не сдавшемуся, человеку великой души помогло ребятам, прошедшим шатковские боксерские университеты, стать сильными и хорошими людьми. Я разговаривал с этими ребятами, а однажды прочитал нескольким победителям турнира стихи Бориса Слуцкого: «А как у вас с величием души? Все остальное, кажется, в порядке, / Но, не играя в поддавки и прятки, / Скажите, как с величием души? / Я знаю, это нелегко, непросто / – ответить легче, чем осуществить. / Железные канаты проще вить, / но как там в отношеньи благородства?» Прочитал и попросил ребят назвать самые запомнившиеся им поступки и мысли Шаткова. И услышал:

– Спорт не прощает тех, кто пользуется силой и умением в корыстных целях.

– Когда он спас от гибели соседа по даче, справившись один с пятью хулиганами.

– Шатков, когда ему случалось боксировать с заведомо слабым противником, не завершал поединок нокаутирующим ударом, считая недостойным лишний раз подчеркивать свое превосходство.

Немало времени мы потратили, готовя беседу для газеты «Правда», где Шатков вынес на обсуждение общественности вопрос о необходимости принятия всесоюзного Закона о физической культуре и спорте. Публикация нашей беседы 2 февраля 1987 года под заголовком «Законы спорта и закон о спорте» вызвала множество откликов читателей. К сожалению, дальше разговоров дело не пошло, может быть, потому, что Шатков в подходе к этой животрепещущей проблеме опередил свое время…

Когда я приезжал в Сады, то мы пили чай и разговаривали о жизни на дачном участке Шатковых посреди двора за столом под березами. Он посвящал меня в тайны бокса, там же, в Садах, написал письмо Альгирдасу Шоцикасу, главному судье боксерского турнира Всесоюзной спартакиады школьников в Каунасе, с просьбой принять меня «по высшему разряду». Алику, как звал Геннадий своего давнего друга, принадлежит превосходная формула благотворного воздействия бокса на юного человека: «Из мужчины по рождению бокс делает мужчин по факту».

О чем и о ком только мы не говорили, но, пожалуй, чаще всего возвращались к его бою в 1960 году на Олимпийских играх в Риме с Кассиусом Клеем, вошедшим в историю как Мохаммед Али.

Бой в Риме

Однажды – если быть точным, 4 октября 1997 года – Шатков поддался на мои уговоры и рассказал на магнитофон о своем поединке с восемнадцатилетним чернокожим американским боксером Кассиусом Клеем, сложенным, как Аполлон, порхавшим по рингу, как бабочка, и жалившим, как пчела (это его позднейшая самохарактеристика, вполне объективная, по мнению соперника), ставшим в вечном городе олимпийским чемпионом в полутяжелом весе.

– Я был единственным советским боксером, кто встречался с Кассиусом Клеем на ринге. У него была очень трудная жизнь, но несмотря на травлю, которой он подвергался у себя на родине, несмотря на серьезные проблемы со здоровьем, он все сумел преодолеть – и остался победителем. Жизнь Клея – Мохаммеда Али и на ринге, и за канатами ринга – это торжество человеческого духа.

Мой соперник в четвертьфинале олимпийского турнира в Риме был на девять лет моложе, на пятнадцать сантиметров выше и на пять килограммов тяжелее меня. В интересах команды, по настоянию тренеров, я перешел из своего второго среднего веса в более тяжелую категорию. Воду пришлось пить графинами, но более чем на 76,1 килограмма не напил. Зато после водопоя чувствовал себя не в своей тарелке, не было прежней легкости в перемещениях. Тем не менее первый раунд прошел в моих непрерывных атаках и контратаках американца. Мой секундант, старший тренер сборной СССР Сергей Щербаков кричал мне в перерыве – шум в переполненном восемнадцатитысячном дворце стоял адский: «Все хорошо, Гена! Сейчас поработай вплотную, не жди, что он пойдет вперед, не дождешься, мальчишка тебя боится».