Княжна (СИ) - Кристина Дубравина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Напротив, внимательнее в лицо Витино заглянула, ощущая себя той самой княжной, как её Пчёла называл, за спокойствие которой головой отвечал верный рыцарь.
Витя дёрнул уголком губ, едва сдерживаясь, чтоб за крест, висящий на груди, не взяться в клятве, и проговорил:
— Я, Ань, ещё тогда, когда ты рассказала мне всё, думал их голыми руками убивать. Трясло… — качнул головой. — Пиздец, вспоминать не хочется даже. Правда, уж думал в тот же день бригаду созывать, чтоб сук на их же территории перестрелять.
Она слушала его внимательно; под сердцем что-то скрежетало, как лезвием катаны. Примерно такое же бывало, когда Анна, заходя в гости к Ольге, которая на тот момент ещё в положении была, сталкивалась в дверях квартиры на Котельнической с Сашей, по телефону решающего какие-то «проблемы» в Америке. Летом девяносто третьего Князева даже дышать боялась, слыша, как расхаживал за стенкой двоюродный брат и что-то очень громко и недовольно предъявлял безликому «Кешке».
В тот миг, когда перед Аней Пчёлкин душу открывал, страха не было. Заместо него — интерес. Желание всё запомнить, всё понять, впитать в себя чувства, мысли, мотивы его. Впитать, подобно губке.
Девушка руку, что за подбородок держала, обняла пальцами у запястья Витиного, к ладони его осторожно притёрлась.
Пчёлкин ладонь расслабил, пальцы прикладывая к лицу девушки, чтоб ни одного миллиметра между рукой своей и щекой Аниной не оставить. Жестом этим, лаской Анна пыл его поубавила. Прямо, будто, газ на конфорке плиты ослабила.
— Но ты не поехал.
Он кивнул.
— Остановили. Надо было подумать, что и как. Кого и когда.
Снова на секунды какие-то отвёл взгляд, разглядывая не глаза Анины, что тогда напоминали стекло, а родинку, какую раньше отчего-то не приметил, почти у самого ушка Князевой. Погладил ей лицо — любовно, трепетно, не желая даже представлять, как хоть кто-то пальцы в щёки вдавил в попытке припугнуть.
Он бы суку, девушку его тронувшую, в дуршлаг бы превратил. Без вопросов.
— Мы недолго рассуждали с Саней. Фил с Косом затею нашу поддержали. Мы выбор в сторону Джураева сделали; хотя и его уже не было, родные Фары согласились на время на дно залечь, чтоб вернуться на опустевший рынок сбыта.
Она почти спросила, почему «рынок» должен был опустеть, но поняла всё ровно в тот момент, когда раскрыла рот. Сердце рухнуло, но сразу же вернулось в район грудной клетки, пусть и с тупой иглой, засевшей ровно в центральной аорте.
Во взгляде её было внимание в смеси со спокойствием, покладистостью, и это мужчине душу взорвало. Точно коктейлем Молотова. На тысячи осколков, какие воедино не собрать, какие лишь найти и сохранить в коробке, подобно осколкам случайно разбитого дорогого хрусталя.
— Вы их убили?
— Последний закат сегодня встречают. К завтрашнему вечеру их уже не будет, — произнес Пчёлкин твёрдо, словно отчитывался перед лицом, выше него стоя́щим — хотя Витя и представить такого серьёзного человека не мог.
Аня напряженно вздохнула; интересно, сами люди Бека об этом догадывались? Могли подумать, что одну из последних самокруток курят сейчас в квартире, расположенной на одном из сотни московских проспектов, что в крайний раз к себе вызывают грудастую проститутку, угощая ту для начала стопкой коньяка? Было у них предчувствие плохое, какое-то неправильное, сравнимое с дыханием мёрзлой смерти в затылок?
Или твари и дальше разлагались себе спокойно, уверенные, что люди Джураева стихли в тряпочку, а победа осталась за ними?
Её передёрнуло. Но не от страха, не сомнения, а будто от презрения. Нет, всё-таки, не интересно, чем там уроды занимались, что чувствовали и что думали.
— В «Софитах» стрелять не будут?
Витя не знал, отчего усмехнулся, но взгляд вернул на глаза Анины именно в тот миг, когда уголки губ в кривости дёрнулись вверх.
— Не должны. Завтра в театре никто из людей Бековских появляться не планировал.
Она кивнула Пчёлкину, прикладывая лицо к крепкой ладони, а самой последующий вздох чуть легче дался. На каком-то подсознательном уровне Князевой спокойнее стало от мысли, что не столкнётся на балконе третьего яруса ни с Кроной, ни с Жуком, ни с самим Беком.
Кого-кого, а эту троицу Аня на первой пьесе, подготовленной Князевой с самого нуля, видеть явно не хотела.
— Вить, — позвала она негромко и вопрос закончила, только когда Пчёла подушечкой большого пальца по щеке погладил: — Ты со мной на премьеру останешься?
— Разумеется, — кивнул ей Витя, глаза шире открыв. Вот ведь Князева какая интересная — вроде, смышленая, сообразительная, а иногда такие вещи спросит, что хоть стой, хоть падай!..
— Мы, вроде как, с тобой ещё давно договорились, что на премьеры ходим.
— Мало ли, — она повела плечом в наивной, совсем бесполезной попытке скрыть появившиеся в зрачках искорки удовольствия. — Вдруг ты занят?
— Только если тобой, — хмыкнул Витя и перетянул Анну к себе на колени. Девушка руками двумя за шею мужчину обняла, сразу же пуская пальцы в волосы его, что с рожью схожи по цвету, с льном сравниться могли по мягкости, и важностью, ценностью для Князевой дороже золота были.
Она не добавляла слов. Пчёлкин сам сказал:
— Я рядом буду, — и ладонями обнял за талию, пальцами широко расставленными поглаживая чуть бедра. У Князевой ни то от выматывающего графика, полного ответственности и волнения, ни то от щемящей нежности голова поплыла. — Так что, на премьере будет тихо, Ань, на этот счёт не переживай, — уверил её Витя, а потом добавил быстро:
— Вообще, в принципе не волнуйся больно. Всё хорошо будет. Вот увидишь. Мы с тобой скоро так заживём, у-у!..
— Спасибо, Витенька, — прошелестела девушка, когда он крепче руки стиснул, Аню вверх по бедру своему к себе притягивая, сам головой прижался к груди Князевой.
Ей остро Витю поблагодарить захотелось. Она почти губы разъединила, почти погладила Пчёлу по шее, но вдруг спросила у себя, когда стала поощрять насилие, каким бригадиры, по всей видимости, проблемы свои решали.
Стихла, не найдя ответа.
Кончики пальцев ног перестали чувствоваться, будто их ампутировал кто. Девушка губами прижалась к макушке Вити и подумала, только бы он не услышал частого пульса её, будучи прижатым к груди.
Почему вдруг спокойно так отнеслась к рассказу, плану Пчёлы? В какой миг она грань перешла, с каких пор с одобрением думала о кровавых расплатах?..
«С тех пор, как люди, и доставляющие проблемы бригадирам, стали не по правилам играть», —
